Ученик пекаря - Джонс Джулия - Страница 70

• Предыдущая
• 70/118
• Следующая

Баралис вышел во двор и, убедившись, что за ним никто не следит, нырнул в тайный ход, ведущий к убежищу. Думать о будущем — одно дело, воплощать его в жизнь — другое. Он никому не позволит, сколь мелким и незначительным ни был бы этот кто-то, стать на своем пути. Пришло время допросить мальчишку.

Джек сидел на скамье, подтянув колени к груди, чтобы согреться. Свой плащ он изорвал на бинты для Мелли. В последние дни у него было много времени для раздумий — никто не нарушал его одиночества, кроме часового, изредка приходившего его поддразнить.

Сколько всего случилось с того рокового утра сгоревших хлебов! Что проку оправдываться: он, и только он, повинен в том, что произошло в то утро. Разные люди отнеслись бы к нему по-разному. Одни, следуя обычаю, назвали бы его демоном. Фальк же считает его человеком, способным выбирать между добром и злом.

Слишком много раз он ощущал в себе неведомую силу, чтобы отрицать ее. Это отделяет его от других — но значит ли это, что он призван? Или жребий коснулся его случайно, как летящий по ветру осенний лист? Что-то в нем всегда знало, что он не такой, как все. Долгое время Джек приписывал это полному незнанию своего происхождения. Мать унесла свою тайну в могилу, отец неизвестен — что ему еще оставалось, если не воображать себя каким-то особенным? В мечтах Джек делал отца то шпионом, то рыцарем, то королем. А мать была цыганской принцессой, убежавшей от своих сородичей. Подобные вымыслы очень утешали его в детстве.

А на самом деле кто-то из родителей передал ему свой дар. Связано ли это с какими-то обязательствами? Как ему быть — использовать этот дар или укрывать его?

Джек пять лет проработал писцом у Баралиса и знал кое-что о вещах, на которые тот способен. Неужели и ему суждено стать таким, как Баралис? Человеком, который скрывает больше, чем показывает, кого боятся малые дети и за чьей спиной люди делают знаки, охраняющие от сглаза?

Дверь заскрипела, и на пороге возник он, Баралис. Джек не удивился ему — даже почувствовал облегчение от того, что тот пришел. Ожидание хуже всего. Джек хотел встать, но Баралис остановил его.

— Сиди, Джек, — спокойно и властно произнес он. — Тебе известно, зачем я пришел?

— Чтобы допросить меня. — Джек встал вопреки приказу, не глядя на Баралиса. Это вызвало легкое раздражение лорда, однако он промолчал.

— Я пришел, чтобы выяснить правду. — Баралис ступил вперед, и тень его упала на Джека. — Кто ты, Джек? Кому ты подчиняешься? — Баралис говорил тихо, почти шепотом. — И что случилось в то утро на кухне?

Джек пожал плечами. Он боялся, но ни за что на свете не показал бы этого Баралису.

— Ты отказываешься отвечать мне, мальчик?

— Я не могу сказать вам того, чего сам не знаю.

— Не играй со мной, иначе пожалеешь. Хлебы, Джек, — продолжал Баралис угорожающе тихо. — Мы оба знаем, что эти хлебы... преобразились. Скажи мне, что случилось? Ты пробовал ворожить и утратил власть над своей силой?

— Не знаю, — стараясь говорить твердо, ответил Джек. — Если я что-то и сделал, то помимо своей воли. — Он сказал правду, но знал, что она его не спасет, и страх еще сильнее овладел им.

Баралис помолчал в раздумье — его серые глаза были точно булат.

— А раньше с тобой случалось такое?

— Нет.

— Полно, полно. — Голос Баралиса был точно шелковые ножны, скрывающие кинжал. — Никаких штучек, чтобы позабавить девушек? Никаких шалостей, чтобы досадить Фраллиту? Ну, признавайся!

— Ничего такого я не делал. Да и с хлебами все вышло случайно.

Джек ощутил знакомый напор — но не совсем такой, как прежде, — и миг спустя понял, что он исходит от Баралиса, не от него самого. Страх овладел Джеком полностью — лишь воля к жизни еще противилась. Баралис теперь говорил громче — Джек никогда еще не видел его таким рассерженным.

— Смотри на меня, мальчик. — Под давлением воли Баралиса Джек взглянул ему в глаза. — Говори правду: откуда у тебя дар?

У Джека отяжелела голова — в нее вливалась сила, не имеющая имени. Он знал, что может потерять себя, что воля Баралиса способна сокрушить его разум.

— Я не знаю.

Голове стало чуть легче, и Джека затошнило. Баралис давил на него, не отпуская.

— Знаешь, Джек, знаешь. Ответ там, у тебя внутри. И если ты вздумаешь противиться, мне придется вырвать его из тебя.

Несмотря на охватившее Джека смятение, слова Баралиса вспыхнули у него в уме, как горящие в темноте угли: неужели это правда и ответ где-то внутри?

Острая боль, сопровождаемая невыносимым давлением, оборвала эту мысль. Мозг Джека словно взрезали сразу в сотне мест, и хирургом был Баралис.

— На кого ты работаешь? Говори.

— Ни на кого. — Боль придала Джеку сил. — Оставьте меня в покое! — В нем нарастало что-то свое. Желчь подступила к горлу, и голова закружилась.

Баралис внезапно попятился — а в следующий миг жестокая боль пронзила Джеку позвоночник. Глаза провалились в глазницы — Баралис точно высасывал из него силу.

— Я вырву у тебя ответ.

Он рылся у Джека в мозгу. Боль полыхала огнем, обжигая душу. Мысли Джека ушли глубоко, туда, где еще не бывали, и вслед за страданиями пришел покой. Все прояснилось. Он понял, кто он и что должен делать. Мать наконец открыла ему свои тайны, оказавшись куда умнее — и смелее, — чем он полагал. Отец таился в тени, и Джек напрягся, стараясь различить, кто он. Судорога прошла по его телу, и он воспротивился ей — нет, он не поддастся Баралису.

Боль была так ужасна, что дыхание Джека пресеклось и яркие видения исчезли, оставив его в темноте. Он боролся сколько мог, но скоро сознание покинуло его.

— Говорил я тебе, что Тутовая — улица богачей?

— В самом деле.

В этой части Рорна Таул еще не бывал. Вдоль улицы стояли красивые дома со стройными колоннами, облицованные мрамором или блестящим белым камнем. Мостовую окаймляли деревья и кусты, отбросов не было и в помине, даже пахло здесь хорошо. Таул только что доставил первое из своих писем, и ему не терпелось доставить второе.

— Архиепископский дворец тоже поблизости — камнем добросить можно. — Юный Хват оказался настоящим кладезем знаний обо всем, что касалось Рорна. По дороге на Тутовую улицу он здоровался со всеми сомнительными личностями, которые им встречались. — Ты думаешь, что дом, куда ты отнес письмо, сильно роскошный, — но поглядел бы ты на дворец! Я сведу тебя, если хочешь.

— В другой раз, а пока что веди меня в Рюмочный переулок. — Таул сам не знал, почему ему так не терпится освободиться от своего долга перед Ларном. Ему казалось, что, пока письма у него, Ларн имеет на него какие-то права. — Далеко ли до него?

— Недалеко, но там такой красоты не увидишь. — Таул только порадовался этому: Тутовая улица нисколько ему не понравилась. За ее великолепием ему мерещились какие-то отвратительные тайны.

Они шли, и город вокруг менялся. На улицах кишели прохожие, торговцы предлагали свои товары: жареные каштаны, луковые оладьи, ароматную молодую баранину в тесте. Таул видел, что Хват голоден, и восхищался безразличием, с которым мальчик смотрел на еду: он давал понять Таулу, что выполнит свою часть сделки, а уж потом потребует плату.

— Вот он, Рюмочный, — объявил мальчик, повернув за угол. Здесь было темно — меркнущий дневной свет не проникал сюда. В переулке гнездилось множество ремесленников: сапожник, маляр, пишущий вывески, несколько шорников, — и, похоже, дела у них шли не слишком бойко.

Таул, велев мальчику подождать на углу, углубился в переулок. Ларнский жрец наказал ему доставить письмо человеку, живущему над маленькой булочной. По-видимому, он ошибся — Таул прошел почти до конца, но ничего похожего не нашел. Однако последний перед тупиком дом в самом деле оказался булочной. Таул вошел в лавчонку, предлагавшую скудный выбор не слишком свежего и аппетитного товара.

Усталая женщина за прилавком с неприкрытой враждебностью спросила:

• Предыдущая
• 70/118
• Следующая