Моё настоящее имя. Истории с биографией - Улицкая Людмила - Страница 3

пришел денег одолжить захарка

сын юры моего покойного первого мужа

умершего в тридцать шесть лет

но я от него ушла лет за десять до его смерти

захарка мой крестник а юра крестился незадолго до смерти

мы были тогда в плену христианства

не могу сказать что очень сладком но притягательном

в двадцатые годы прошлого века

дети интеллигентных родителей

так точно вступали в комсомол

до беспартийности надо было дорасти

сколько-то лет тому назад иду по двору с катей

а навстречу люда

говорю знакомьтесь

это катя вторая жена моего первого мужа

а это люда пятая жена моего второго мужа

такая открылась формула в восьмидесятых

наши родители разводились иначе – насмерть

раннее утро в постели

сладкие часы никуда не спешу

карантинная свобода от дел

домоседство

но болит сердце по утрам

и днем болит тоже

но не замечаю по занятости

решила было все органы лечить

а сердце не лечить

потому что от сердца смерть быстрая

но я не предполагала что оно будет

так долго и нудно болеть

думала – раз и все

так нет ведь

никакой хронологии она закончилась окончательно

иногда читать почти так же приятно как писать

сегодня экзотическое чтение —

два рассказа шолохова

юра фрейдин сказал что он хороший писатель

наверное

но больше не хочу про казаков и казачью жизнь

пожалуйста набокова в крайнем случае бунина

антропологию очень люблю

но про масаев тунгусов и австралопитеков

а не про казаков

они слишком близко громко и погромно

и тихий дон перечитывать не буду

много ему с его казаками чести

а вчера позвонил никита и сказал что юра фрейдин умер

он мой ровесник девять дней разница в возрасте

и женечка колесникова умерла в тот же день – ей было тридцать четыре

бабушка умерла хорошо в восемьдесят восемь лет

болела всего месяц наш семейный рак

мы с дядей витей попеременно сидели с ней

я днями а он ночами

в июне это было – ей принесли клубнику

и она сказала какая я счастливая мне старухе

дети приносят клубнику в июне

умерла дома отвезли в морг

а в гробу она лежала с приоткрытыми глазами

и с ужасно сшитыми темной ниткой губами

на вздохе умерла рот открыв

она была прекрасна в жизни

с неизменным и точным чувством

собственного достоинства

Аминь

коронавирус подвигается к нам

и последствия его непредсказуемы

и в любом случае никакого блага не принесет

но возможно выживший остаток

выйдет благоизменившимся (неологизм?)

будущее непредсказуемо как и прошлое

из которого мы сами отбираем что хотим

а чего не хотим отбрасываем

под утро полу-приснилось полу-пришло в голову

что надо написать вам дети мои

все что я знаю о своих предках

по еврейской библейской традиции

родословие ведут по мужской линии

“Авраам родил Исаака…” и так далее

но женское родословие надежнее —

женщина лучше знает

кто отец ее ребенка

моя мама выбрала себе имя сама

когда получала паспорт

назвалась заграничной марианной

за красоту и близость к имени мириам

которым ее назвали при рождении

дома ее звали мирочка мируша

она была птичьей хлопотливой породы

по-толстовски “не удостаивала быть умной”

но обладала природным даром радоваться жизни

веселой энергией

и чувством молниеносного сострадания

странная мысль пришла мне в голову

вся семья ходит с какими-то надуманными именами

мама не марианна а мириам

бабушка наверняка не елена а как-то иначе

по-еврейски дед не борис а бейнус

прадед не ефим а хаим

даже дядя витя был наречен авигдором

но они-то хотя бы знали

как их звали по-настоящему

а я ношу свой псевдоним людмила

в честь людмилы княгини чешской

убитой своей невесткой

а настоящего имени своего не знаю

мне было лет девять

мы с мамой зашли

в сапожную мастерскую

где за старинной швейной машинкой для обуви

(была такая суперпрофессиональная

зингеровская – детали случайно застрявшие

всегда важнее тех

которые мы считаем значительными)

сидела бледная женщина лет сорока в черном халате

все знали всех – продавщица в булочной сапожник участковый милиционер все дяди и тети

полудеревенская слободская жизнь

и правда рядом Новослободская

с трамваем до Савеловского вокзала…

тетку в черном халате мама назвала по имени-отчеству

но оно не отложилось в памяти

а разговор сохранился:

– что-то вы очень бледная… имя-отчество…

– все живот болит и болит и днем и ночью

извелась, Марианна Борисовна…

– так надо рентген сделать

приходите ко мне в институт

у нас хорошие рентгенологи…

а я засранка получаю в это время великий урок жизни

но еще не понимаю что это за урок:

стою и дуюсь – чтой-то мама эту чужую простую тетку

к себе в институт приглашает лечиться

не родственница не подруга а вроде домработницы

мамочка, я люблю тебя до сегодняшнего дня

и за этот разговор тоже

сорок шесть лет тому назад умерла…

ужасно рано в пятьдесят три

на гребне последней волны последней любви

Аминь

с детства мне хотелось быть лучше чем я есть

и порой совершала поступки

лучше тех на которые была способна по природе

наверное хотела нравиться

мне и сейчас нравится нравиться

но я улыбаюсь когда это за собой замечаю – детская черта

мои самые ранние воспоминания:

я только-только научилась ходить

мама говорила что я пошла рано в девять месяцев…

вот я иду с трудом без чувства большой уверенности

по домотканой дорожке по направлению к высокой этажерке

передо мной катится мяч

он раскрашен в четыре доли

одна точно красная другая синяя

мяч катится передо мной

я хочу его догнать но это трудно

я хочу прежде мяча дойти до этажерки

все – обрыв пленки

так всю жизнь и иду

к этой значительной этажерке…

второе раннее воспоминание:

я в доме у бабушки лены

где проводила очень много времени

стою опершись руками о кушетку покрытую ковром

и набираюсь решимости чтобы добежать

до белой голландской печи

это метра два-три —

бегу выставив вперед руки

и ладонями упираюсь в печь

она горячая ладони чувствуют ожог

думаю что именно благодаря

этому первому яркому ощущению боли

я и запомнила эту героическую пробежку…

и потом как лизнула на морозе

железную ручку входной двери…

как страшен мир как жгуч и интересен

та кушетка покрыта ковром

на кушетке лежит мой прадед

по-домашнему дедушка хаим

с паспортным псевдонимом

ефим исакович гинзбург

он не всегда лежал на кушетке