Взять измором или наказать сказочника (СИ) - Благосклонная Ядвига "Bambie" - Страница 5

— Ох, доця, где ж твой принц-то ходит? Того гляди, и тридцать стукнет, а ты одна, а мы с мамкой не молодые, сама знаешь.

— Так, что, если в тридцать буду старой девой, любить перестанете? — шутливым тоном произнесла, между тем выглядывая девчонок.

— Тьфу на тебя, Варька! Мы с мамкой всегда за тебя, — он хотел еще что-то сказать, но на заднем фоне послышалась возня, а после, — это Варька? А ну дай с доцей поговорить…

Алло, Варюшка, ты?

— Да, мамуль, — улыбнулась, услышав родной голос.

— Нет, ну совсем совести у твоего отца нет! — гаркнула Ольга Николаевна. — Дочь родная звонит, а он хоть бы слово мне сказал! Все в тихоря…

— Мам, — закатила глаза. — Не ругайся на папу. Я только позвонила, тем более мы вчера разговаривали.

— А ему полезно будет! Ты когда к нам? Мы с отцом тебе сметанки домашней купили, молочка у теть Раи. Знаешь, какое молочко… Ух, за уши не оттянешь, а оладушки какие пышные получаются — загляденье!

— Приеду, мам! обязательно приеду, — пообещала я.

Мама на секунду притихла, а затем на полтона ниже, как заправский шпион, промолвила:

— Ты отца своего дурня не слушай. Петька твой не долго горевал. С барышней уже какой-то расхаживает под ручку, ходят тут милуются.

Вот же, пристали со своим Петькой! Ну ходит и пусть! Мне мороки меньше будет!

— Мам, Петя — мой друг и я рада, что у него все хорошо.

— Видела я, как вы дружите, — буркнула. — Чай с отцом не слепые, видели, как вы голубки ворковали у нас под домом, — с весьма «тонким» намеком произнесла она.

Каюсь, был за мной такой грешок! Сложное и довольно неприятное расставание с бывшим, тяжелый период. Я разбитая и отчаянная… Поэтому, когда Петька полез целоваться не отказала. Хотелось доказать… Доказать, что я не бесчувственная сука. Только вот кому?! Бывшему? Себе? Не знаю, но из-за моего эгоизма дала Петьке надежду, а не стоило… Я промолчала. Стыдно, да еще и родители видели, а они у меня старой закалки.

— Ладно, Варюш, ты взрослая, не будем с отцом лезть. Лучше скажи, как кушаешь? Всего хватает?

— Да, все хорошо, мамуль.

— Вот и славно.

Наконец, в толпе я увидела знакомую макушку. Уля стояла рядом с Лебедевым. Руки парня отнюдь не скромно опустились на бедра моей подруги, и норовили опуститься ниже, но Ульяна пресекала все попытки на корню.

— Мам, мне пора бежать. Созвонимся, — быстро пролепетала я.

Улька состроила расстроенную рожицу, а парень уже полез с поцелуями.

Пора эту разгульную душу спасать!

— Все дела, да дела, — проворчала мама. — Иди уже! Эх, годы молодые. Кушай обязательно! Мы с отцом ждем тебя!

— Конечно, мамуль! Целую!

Отключившись, я разгладила платье и, откинув волосы назад, уверенным шагом направилась к Фроловой.

— Привет! — нарочно громко заявила я о своем присутствии, когда Лебедев едва ли не уткнулся лицом в грудь Ульке.

Парень недовольно поморщился. Еще бы, ведь его прервали на самом интересном! Его бесстыжие глаза, (да неужели?), оторвались от сисек Ульяны и посмотрели на меня.

Невинно помахала ручкой, и расплылась в улыбке на все тридцать два.

— Привет, — вежливо ответил парень.

Однажды Уля нас уже знакомила. Я, безусловно, сомневалась, что Лебедев запомнил мое имя, но представляться повторно не собиралась.

— Варька, — налетела на меня подруга, сковывая в крепких объятиях. — Ты пришла! — наигранно воскликнула, а на ушко промолвила тихонько, — спасибо.

— А где остальные? — поинтересовался Лебедев, между тем роясь в рюкзаке.

— Сейчас подойдут, — она беспардонно выхватила у него из рук билеты, которые парень только успел достать.

К счастью, Лебедева позвали и Улька смогла спокойно выдохнуть, буркнув: «Не прошло и полгода».

Эта бестия вертела мужиками, как ей вздумается. Как говорила Улька: «парни приходят и уходят, а золото остается!». Винить ее за меркантильность, стоит ли?! Отнюдь! Главным правилом Ули было: «не проси — захотят, сами предложат!», и они предлагали, а когда уж предложили, то грех отказываться.

— Даже не подошел, — брякнула она, смотря в сторону.

— Синица?

— Ага, ну ничего, мальчик, мы с тобой еще поквитаемся…

Девчонки пришли, когда первый период закончился, Герман забил шайбу, а я со скуки почти начала сгрызать лак с ногтей, но благо вовремя опомнилась. В наше время маникюр, педикюр и прочие девичьи прелести на вес золота. Уж больно дорого все обходилось. Но как говорится: дорого, — богато!

— Нет, я, значит, ради них стараюсь, а они приперлись под конец, — возмутилась Ульяна, двигаясь и освобождая место девчонкам.

— Не бухти. И ничего не под конец, только первый период закончился, — хмыкнула невозмутимо Сонька, поправляя свои дизайнерские очки, которые тотчас же сорвала с нее Улька со словами:

— Не на пляжу! Вырядилась она!

— Я на собеседовании была!

— И как? — уже влезла в разговор я.

— Никак, — рыкнула, забирая свои очки обратно. — У вас есть опыт работы? Как это:«нет»? Извините, но нам нужны сотрудники только с опытом работы, — произнесла писклявым голосом. — А сама сидит своими буферами светит. Понятно, какой у нее опыт! С таким опытом на трассах стоят, а не в кресле кожаном сидят, штаны протирают. Хотя, эта, — сморщилась, — скорее под креслом коленки стирает. К-коза!

В то время, пока принцесса драмы жаловалась на секретутку, Дунька молчала, как рыба. Глазки бегали, пальчики нервно комкали свитер, нога дергалась, а сама — молчок. Хоть, клещами слова вытаскивай, ей богу! Такая скукоженная, что даже и поздороваться забыла.

Перегнувшись через все еще сетующую на несправедливость Соньку, я дернула Дуньку за прядь волос, и та обратила свой взволнованный взор на меня.

— Привет.

Она смотрела на меня несколько секунд, словно не понимала, где находилась.

— Привет, — тихо промолвила слабым голосом, несколько раз моргнув и приходя в себя.

— Она волнуется, — прежде чем я успела спросить, что это с Бобрич, ответила за нее Сонька. — Я думала по дороге сюда, через окно машины выпрыгнет.

— Не дрейфь, подруга, — уже обратилась к ней Улька, подмигивая. — Мы сегодня наблюдаем, а действует у нас Варька.

Внутри все похолодело. Чудненько! Вероятно, жрица любви уже все продумала, а нас в свои планы посвятить забыла.

— Будешь Морозова караулить возле раздевалки.

Пардон?!

— Что ты так вылупилась? Надо же этого козла как-то окучивать! Скажешь, мол, заблудилась. Он начнет тебе лапшу на уши вешать, а ты и повелась будто. Короче, разберешься.

М-да, стратегическим качествам Ульки можно было только позавидовать. Девушка такие схемы порой придумывала, что родись мы во время наших родителей, то бишь отпетых девяностых, вне всяких сомнений стали бы «Бригадой».

Второй период начался с того, что в ворота непревзойденных «Волков» залетела шайба. Тут-то и слетела их корона с головы и началась настоящая борьба. Парни, как сумасшедшие псы слетевшие с цепи, начали мутузить друг-друга, за что несколько игроков, в том числе и Герман, были дисквалифицированы до следующего периода. Наступил перерыв. Парни что-то громко обсуждали, матерясь.

Лебедев не поскупился и дал нам самые ближние билеты ко льду. При желании, я могла бы залететь к ним, напасть, ну и делать все что заблагоразумится, покуда не придет охрана и не выведет меня.

— Тихо! — крикнул капитан команды. — У нас есть еще один период, парни. Давайте, сделаем их! — «Волки» по одному начали выходить, вероятно, направляясь в раздевалку, дабы обсудить будущую установку игры и все тому подобные хоккейные дела.

— Да ты видел, как на меня этот мудила налетел?! — заорал Герман на Илью, но тот и глазом не повел.

— Ты, придурок, сам повелся на провокацию! — смерив того грозным взором, рявкнул Морозов.

Сейчас в этом парне сложно было узнать того ловеласа, что бегал за каждой юбкой и доводил до белого каления весь преподавательский состав университета своими выходками и шутками. Ни к чему этот недотепа не относился с таким уважением и серьезностью, как к хоккею. А тренера Илья разве что не носил на руках. Для него он был Будда, Бог, Шива и гуру хоккея.