Боевая рубаха - Джонсон Дороти - Страница 4

• Предыдущая
• 4/5
• Следующая

Я родился заново. С тех пор я перестал думать только о себе и пытаюсь помочь моему народу. Я уже стар. На мне боевая рубаха, и это тяжелое бремя, но, пока я жив, я не сниму ее.

Он опустился у костра и закрыл лицо краем плаща.

Френсис Мэйсон, сжав кулаки, пристально смотрел на него, с ужасом и восхищением. Бидж тоже был потрясен. «Индейцы проходят через пытки, — размышлял он, — но я никогда не слышал, чтобы это делал белый».

— Я благодарю моего брата, вождя шайенов, за то, что он рассказал мне эту историю… — устало произнес Френсис Мэйсон. В голосе звучало такое уважение, на которое Бидж вообще не считал его способным. — Я хотел бы, чтобы мой брат вернулся со мной в наш дом.

В этих словах Мэйсона не было ни надежды, ни веры… только одно упрямство.

— Священная Метка благодарит своего белого брата, — перевел молодой индеец, — но он не может поехать с ним. Это слишком далеко, и он должен заботиться о своем народе. У шайенов есть враги. Иногда его народ голодает, потому что теперь трудно находить бизоньи стада. Мой отец думает, что молодой человек, прозванный Каином, давно умер.

Френсис Мэйсон молча кивнул. Он посмотрел на Биджа Уилкокса, ожидая подсказки, как закончить встречу. Но Бидж ждал. Решение было за Священной Меткой. У него был больший престиж и почет, и он сознавал это.

— Священная Метка говорит, — перевел сын, — что теперь он посмотрит на подарки белого человека, которые ему преподносят, потому что он приехал на переговоры издалека.

Седоволосый шайен степенно подошел к подаркам, разложенным на одеяле.

Один за другим он поднял три карабина, одобрительно кивая головой и что-то шепча, и передал их своему сыну. Потом осмотрел порох, свинец, пистоны, форму для отливки пуль и хорошие, крепкие ножи. Неловко он взял в руки бритву, с восхищенным возгласом провел большим пальцем по лезвию и порезался. Затем, словно удивленный этим ребенок, пососал порезанный палец.

— Это подарок от меня моему брату шайену, — сказал Бидж по-индейски. «Такое братство, — подумал он, — обойдется мне в тысячу долларов».

— Кожа на лице старого человека, — сказал Священная Метка на языке шайенов, — чувствительная, а когда лицо мужчины покрывается волосами, их надо убирать.

— На лицах индейцев не очень-то много волос, — напомнил ему Бидж.

— Я родился шайеном, когда висел на ремнях Священного Шеста, — терпеливо повторил вождь.

Френсис Мэйсон подозрительно посмотрел на них, и Бидж сказал по-английски:

— Это отличные пони. Они тоже подарок от Мэйсона.

Священная Метка не торопясь осмотрел пони, кивнул, соглашаясь их принять. Он передал сыну другие вещи с одеяла: кусок красной ткани, мешочки с бисером, зеркальца, шила и крепкие Иглы, чтобы сшивать кожу.

— Это для жены вождя, — сказал Бидж, — если он хочет сделать ей подарок.

Теперь на одеяле не осталось ничего, кроме вещей, которые были заготовлены, как ловушки. Паутина, сотканная вехо.

«Вот и пришло время расквитаться, — подумал Бидж. — Мой папаша отстегал меня, и я убежал, но он никогда не выгонял меня из дома, как сделал твой отец. Ну а теперь скажи Френсису Мэйсону правду. Ты это сделаешь или я — все равно мне достанется моя тысяча долларов. А ты отомстишь!»

Бидж наблюдал за человеком в боевой рубахе шайенов и в то же время чувствовал, как напрягся Мэйсон. Наконец вождь наклонился и взял золотой медальон. Он должен был сделать это раньше, намного раньше. Пожалуй, даже этот чужак знает, что индеец не стал бы так долго избегать такой блестящей побрякушки. («Эта миниатюра-портрет матери Чарльза», — сказал Френсис, выкладывая медальон на одеяло.)

Вождь шайенов повернул медальон на золотой цепочке и посмотрел на изображение улыбающейся белой женщины, давно уже мертвой. Он смотрел на портрет, но ничто в его лице не изменилось.

«Долго ты еще будешь играть с чужаком? — удивился Бидж. — О, это огромное терпение, изощренная жестокость ненавидящего индейца!»

Священная Метка бросил медальон сыну. Как нечто блестящее, что можно повесить на шею воина вместе с бусами, когтями медведя и перышками мелких птиц.

Потом он поднял за цепочку большие серебряные часы и стал разглядывать их с наивным восхищением. Услышав тиканье, он приложил их к своему уху. Затем с выражением растерянности и гнева забросил их подальше.

Френсис Мэйсон онемел от удивления. Священная Метка что-то проворчал.

— Он говорит, что это, должно быть, плохой амулет, — перевел Бидж. — Иначе он бы не разговаривал. Разговаривать могут только живые люди и духи. Он не хочет иметь ничего общего с духами белых людей.

Вождь шайенов стоял, хмурясь, и подозрительно смотрел на Френсиса Мэйсона. Потом повернулся спиной.

Дважды он избежал паутины вехо, но еще одна вещь осталась на одеяле — небольшая зеленая книжка.

Он поднял ее, осторожно, неловко, руками, которые больше привыкли к луку и ножу и проливали кровь, такую же алую, как отметина на его лице.

Бидж затаил дыхание при виде того, как осторожно и почтительно рассматривал Священная Метка маленькую книжку. Он подносил ее близко к глазам, потом отодвигал на вытянутую руку, переворачивал, перелистывал страницы — благоговейно, как человек, имеющий дело со священной вещью, амулетом из перьев и меха.

«Неужели ты не видишь имя „ Чарльз Мэйсон“, написанное золотом на обложке?» — удивился Бидж.

Паутина вехо задрожала, но не поймала ничего. Глаза шайена были слепы к золотым буквам имени белого человека на обложке. Гордость его была велика. Он принял страдания в Священном Жилище, висел на ремнях церемониального шеста, сердца шайенов бились в унисон с его собственным сердцем, и это помогло ему освободиться… Он родился заново.

Он голодал вместе со своим народом, истекал кровью от ран, полученных в сражениях, и тех, которые наносил себе сам, чтобы добиться поддержки духов. Он терпел вместе с шайенами и мог заставить себя отказаться от книжки, которую белый человек оценил бы очень высоко.

Священная Метка протянул книжку стихов Чарльза Мэйсона своему брату Френсису, вежливо сказав на языке шайенов:

— Может быть, это хороший амулет для белых людей, я не знаю. Это не для моего народа.

Биджу Уилкоксу хотелось завопить, но он подавил крик.

Когда молодой индеец завернул в одеяло все подарки и навьючил на одну из лошадей, старый воин произнес еще одну речь.

— Я не понимаю белых людей и не хочу больше их видеть. Они уничтожили бизонов, и мой народ теперь голодает. Они убивают моих молодых воинов, и наши женщины плачут в своих жилищах. У наших детей нет отцов, которые могли бы добыть мясо. Я не хочу больше видеть белых людей. Я буду убивать их всех, пока не умру.

Мэйсон должен вернуться к себе домой и оплакивать своего брата. Я думаю, пауни убили этого человека, когда он был еще молод. Я рожден шайеном. Моим отцом был Человек-Бизон, моей матерью — Та-Которая-Поет.

Я участвовал во многих сражениях. Ходил на войну с одним копьем, чтобы показать, что не боюсь умереть. Но теперь я иду в бой с ружьем, так как боюсь, чтоб не умер мой народ.

Произнося слова нараспев и покачиваясь, он продолжал говорить. Бахрома из скальпов на рукавах боевой рубахи покачивалась, и солнце ярко освещало красный отпечаток руки на его лице и шрамы жертвенных ран на руках.

— Я ношу боевую рубаху. Это тяжелое бремя. Тот, кто носит ее, всегда должен быть первым в бою и может выйти из боя только последним. Он должен заботиться о своем народе и дать людям все, что им нужно. Он никогда не должен гневаться, если кто-нибудь из его народа нанесет ему обиду. Один человек увел у меня двух лошадей, но я простил его и дал ему еще одну лошадь. Я сохраняю мир в моем народе. Мне хотелось бы снять боевую рубаху, но я нужен моему народу. Я буду носить ее, пока будут силы.

Когда его сын кончил переводить, Священная Метка сказал:

— Теперь нам пора.

Неловко, как всякий индеец, пытающийся копировать обычаи белых, вождь пожал руку Мэйсону и Биджу Уилкоксу. Каждому сказал на шайени:

• Предыдущая
• 4/5
• Следующая