Затерянный остров и другие истории - Джонсон Полин - Страница 26

• Предыдущая
• 26/37
• Следующая

Но одной сырой весной старину Энди скрутил ревматизм, обе его покалеченные ноги. В ту ночь, когда он впервые не мог покинуть дом, к нему, весело насвистывая, пришел Джеки и предложил выставить над рекой фонарь вместо него. Энди с благодарностью согласился, и, когда спустились сумерки, Джеки отправился на опасное место на берегу Дикой Кошки, а лошадь последовала за ним.

— Я вижу, Серая, этот фонарь ты любишь не меньше, чем хозяина Энди! — И мальчик, зажигая спичку и стараясь укрыть пламя от ветра, рассмеялся. — Ты идешь за мной и за фонарем, как будто мы твои хозяева или будто это не мы, а Энди. Так как же все-таки?

Но Серая не отвечала, а лишь стояла и смотрела на зажженный фонарь. Ее вытянутая трогательная морда была на редкость выразительна. Может, она и хотела ответить, но не могла, она не умела говорить и не могла сообщить мальчику, что любит его не меньше, чем самого Энди. Она лишь положила свой нежный нос ему на плечо — так, молча, без слов, она уговаривала Джеки сесть, наконец, верхом и ехать домой, на что Джеки с легкостью согласился и вихрем ворвался в хижину старого француза с новостью, что серая лошадь послушно следовала за фонарем.

— Не заблуждайся, Джеки, — посмеиваясь, заметил Энди Лаверень. — Я знаю, что Серая любит фонарь, но пошла она за тобой, а не за фонарем. Видишь ли, она умная лошадь, она уже поняла, что ее старый хозяин больше не сможет зажигать фонарь, и она выбрала нового хозяина — тебя.

— Я согласен, пусть считает меня хозяином, — улыбнулся мальчик. — Теперь мы всегда вместе будем зажигать фонарь.

Так они, само собой, и поступили, потому что деятельность Энди на этом закончилась. Теперь он мог доковылять лишь до своей двери, и Джеки взвалил на свои детские плечи и роль фонарщика, и роль кормильца своего постоянного отныне компаньона, серой лошади, о которой с любовью заботился.

— Я замечаю, твой Джеки помогает старине Энди с тех пор, как он вышел из строя, — сказал Элик Дункан, не мужчина, а великан, служивший десятником на лесопилке. когда они с отцом Джеки переходили реку несколько дней спустя.

— Он очень привязан к Энди, — ответил мистер Морен, — и к его старой лошади, да и сама работа ему по душе. Он чувствует себя важным человеком каждый раз, когда зажигает фонарь, чтобы предупредить людей с лесопилки об опасности.

— Да, к разговору о лошади, — продолжал десятник-великан, — у них не хватает силенок, в лагере лесорубов. Ихний хозяин присылал давеча к нам с просьбой: вынь да положь ему еще одну лошадь. Они начали трелевать лес. Было б здорово, если бы Энди удалось сбыть свою старушку за хорошие денежки. Его бы это уж как выручило! Могу побиться об заклад, небось сидит сейчас на мели. Собираюсь заглянуть к нему сегодня вечером по этому делу.

За ужином Том Морен упомянул между прочим, что вот счастливый случай для Энди: в лагере лесорубов недостает лошадей, и, стало быть, он может получить за Серую вдвое более того, что она стоит. Миссис Морен согласилась, что это было бы хорошей подмогой для старого Энди. Но Джеки при этих словах побледнел, бросил свою детскую болтовню и больше не мог проглотить ни куска, словно еда застревала у него в горле.

Поскорей выйдя из-за стола, мальчик выскользнул из дома и поспешил к хижине Энди. Не ожидая приглашения, он распахнул дверь и увидел, что старый француз сидит на стуле, сделанном из бочки, единственная сальная свеча стоит на полке над его головой, во рту его вечная трубка, а больная нога покоится на лавке перед полуразвалившейся печуркой, в которой, потрескивая, горит ельник. И тут Джеки впервые бросилось в глаза убожество окружающей обстановки. Впервые в жизни он понял, до чего старый калека нуждался в деньгах, но все равно он воскликнул дрожащим от волнения голосом:

— Скажи, Энди, ведь ты не продашь Серую? Ну скажи, не продашь?

— А почему бы и нет, малыш? — раздался густой бас из темного угла за печкой.

И Джеки сразу увидел, что Элик Дункан опередил его с предложением продать лошадь.

— Потому что… — начал мальчик, — потому что… ну, потому, что она нам помогает, Энди и мне. Она помогает по ночам зажигать свет.

Объяснение это было неубедительным, и Джеки это понял.

— Сдается мне, в последнее время Энди не очень-то занят своим фонарем, — продолжал десятник. — И потом, ты же знаешь, старина Энди болен, ему не так-то легко заработать. Лишний кусок свинины в день да порция бобов ему не помешают, я думаю. Лошадь ему теперь не нужна. Ему даже не на что будет ее содержать, когда придет зима. Что от нее пользы теперь? А деньги ему нужны.

Но к этому моменту мальчик уже справился с собой.

— Трелевка убьет Серую. Она не продержится у лесорубов и дня. Она же старая, — выставил он возражение.

— Все так, сынок, — сказал подрядчик, — на такой работе она и впрямь долго не продержится. А все ж Энди успеет получить свои денежки, смекаешь? Даже если лошадь быстро выдохнется.

— Но… но ведь Серая умрет, — сказал мальчик с болью.

— Все может быть, — сказал десятник, — зато Энди будет на что жить, а это много важней.

— Так ведь я же буду Энди помогать! — воскликнул мальчик, он был полон решимости. — Я уже привык зажигать фонарь. Я могу выполнять любую работу. Разве нельзя, чтобы рабочие с лесопилки платили Энди, как раньше? Разве нельзя, ну, скажи, Энди? Я буду за тебя зажигать фонарь, только Серую мы не отдадим. Ты согласен, Энди? Согласен?

Джеки стоял у Энди за спиной и, охваченный волнением, прямо-таки впился худыми детскими руками в рукав его ветхой рубашки, причем высокий голос его зазвенел еще выше, настойчивей и совершенно серьезно.

— Погоди, малыш, — заговорил старый француз, — я и не догадывался, что ты к ней так привязался. Я лично совсем не хочу продавать Серую и не продам ни за что, если ты будешь помогать мне с этой работой для лесопилыциков.

Элик Дункан поднялся и, когда Джеки схватил его за руку со словами: «Видите, мистер Дункан, Энди не собирается продавать Серую. Он сам так сказал. Вы же слышали?»— оглушил всех громким простодушным смехом.

Потом великан наклонился, подхватил мальчонку и посадил к себе на плечо, как какого-нибудь котенка.

— Идет, Блуждающий Огонек, делай как знаешь. Мы все, кто работает на лесопилке, станем и дальше платить Энди, только уж ты помогай ему, чем можешь, тогда он, наверно, и не продаст Серую, оставит ее себе на счастье.

— Я уверен, что на счастье, — рассмеялся Джеки. — Серая все понимает. А что, правда, мистер Дункан, она понимает все-все. Во всяком случае не меньше, чем рабочие с лесопилки.

— Надеюсь, — сказал подрядчик сдержанно. — А то какая б это была лошадь?

— Скажите, а почему вы назвали меня Блуждающим Огоньком? — спросил мальчик со своего насеста на плече великана.

— Так говорят: «Джек-фонарщик», а значит это — «блуждающий огонек». По-моему, тебе подходит эта кличка, — улыбнулся десятник. — Я частенько видел этот блуждающий огонек в болотных низинах и топях. Мелькает над землей, словно танцует, веселенький такой светлячок, перескакивает с места на место, чтобы предупредить лесорубов об опасности, ну точь-в-точь твой фонарь, который предупреждает лодочников: мол, здесь заверть, опасность.

— А отец говорил мне, — возразил мальчик, — что блуждающий огонек — это обманный огонек, он дурачит людей, зовет куда не надо. Если за ним пойдут, он может завести в трясину, и человек погибнет.

— Да, но люди прекрасно знают, что за твоим огоньком не надо идти, — сказал уже вполне серьезно подрядчик. — Твой огонек предупреждает, а не манит.

— Ладно, мой сигнальный огонек всегда будет на месте, пока ноги носят меня, — заверил Джеки, когда великан-десятник опустил его на пол. И добавил: — А если вдруг не смогу, пошлю Серую.

Все тогда рассмеялись, не ведая, однако, что не пройдет и нескольких недель, как слова мальчика сбудутся.

Стоял конец января, и ночь на реке была самая темная, какую помнили. С запада надвигалась нешуточная буря, даже звезды на небе оказались под замком у мрачных туч. Джеки Морен подрезал фитиль в фонаре, подлил масла, посвистел Серой и отправился в путь, не смущаясь наступающей черноты ночи. Хозяин тьмы явно перестарался, напустив такую кромешную непроглядность. Мальчик не проделал и полдороги к реке, а уж ничего не стало видно, ну разве что на несколько шагов перед собой. А было всего-то не более половины шестого.

• Предыдущая
• 26/37
• Следующая