Я сделаю это сама (СИ) - Кальк Салма - Страница 4

А надета на мне была какая-то рубашенция, длинная, из плотного льна. Откуда только взяли?

Я попыталась встать – и ничего у меня не вышло. Голову от подушки ещё оторвала, а вот дальше – уже нет. Ничего себе я обессилела-то!

- Ой, шевелится! – вдруг услышала я.

Шторка заколыхалась, в мой закуток заглянула круглолицая голова, вроде принадлежащая девочке.

- Неужто? – спросила женщина постарше, в годах, если судить по голосу.

Тяжёлые шаги, шторку отдёрнули.

- Жива, болезная? Или тебя того, величать вашей милостью? Или как там у вас принято?

Женщина габаритная, в рубахе и юбке, голова платком повязана.

- Чего? – я решительно не понимаю, о чём она.

- Как звать-то тебя, помнишь?

- Женя… Евгения Ивановна Белохвост.

- Чего? Ну и имена у вас там, в вашей этой, как её, в общем.

- Чего тебе не так? Имя как имя. Сама-то кто? – что-то я не была готова демонстрировать вежливость, терпение и хорошее воспитание.

- Пелагея я, Воронова вдова, - сообщила женщина.

- Скажи мне, Пелагея, будь ласкова, муж мой где?

Та вытаращилась, будто я спросила её о чём-то несусветном.

- А я почём знаю, где? Ты без мужа была, при тебе были две бабы да сундуки, и всё, не было никакого мужа!

Чего? Какие две бабы, какие сундуки?

- Мы в Хакусах?

- Мы в Поворотнице. Знать не знаю ни про какие Ха…

- Хакусы. Там источники, минеральные. Турбаза. Или как оно там называется.

- Целебные источники далеко на севере, это нужно с местными договариваться, чтоб попасть. А тебе сейчас не с руки, я думаю. Ноги не держат – а туда же, бежать.

Я ничего не понимала.

- Но мне туда нужно, там должен быть мой муж. Евгений Ильич Белохвост, «Домо-Строй», слышала о таком?

- Отродясь не слышала, - покачала головой Пелагея, и опустила шторку. – Меланья, сбегай до берегу, скажи приезжим – очухалась их барыня.

Топоток ног, дверь скрипнула – кто-то, какая-то неведомая Меланья, побежала до берегу. Мне ж нужно было не до берегу, а до некоторых первейших надобностей.

- Пелагея, - проскрипела я.

Громко не вышло, и вообще я ощущала себя какой-то больной и разбитой.

- Чего тебе? – даже не заглянула, так спросила.

Я вцепилась в край лежанки и оторвала себя от неё. Голова нещадно кружилась, перед глазами плыли цветные пятна. Но встать нужно.

- Ты куда собралась, болезная? Ложись-ка обратно!

- Мне того, выйти. Туалет, нужник, яма – что у вас тут? – я почему-то подумала, что биотуалета не завезли.

Правильно подумала, потому что Пелагея, ворча под нос, что всяким барыням непонятным не лежится, принесла ведро – жестяное ведро, и судя по его виду, оно примерно для такого дела и служило.

И к тому моменту, когда Меланья привела в дом кого-то ещё, я уже снова была водворена на лежанку за печкой и за шторкой, где пребывала совершенно без сил.

- Что, говоришь, пришла в себя? – спросила сурово ещё какая-то неизвестная женщина.

- Сама глянь, коль мне не веришь, - недружелюбно ответила Пелагея.

Шторка снова открылась, и зацепилась за крючок на стене, и я узрела женщину, выглядящую ещё страннее Пелагеи. Высокая, худая, как жердь, на голове – чепец, вот прямо чепец, белый такой, из-под него седые пряди выбиваются. Сама в коричневом – юбка в пол да жилетик какой-то, спереди зашнурованный. И рубаха под всем этим.

- Очнулись, значит. И что это на вас нашло? Думали, всё быстро закончится? Так не выйдет.

- Что закончится? – я в душе не ведала, о чём она вообще. – Вы что мне тут говорите такое?

- Мне велено было сопровождать вас и приглядывать за вами, и не думайте, что раз мы добрались, то вы останетесь без присмотра.

- Я вас не понимаю, - я прикрыла глаза.

- Да отойдите же, коряга болотная, - пошипела ещё одна женщина, и отпихнула эту, в чепце. – Госпожа Женевьев, родненькая, вы очнулись! Хорошо-то как!

Эта была пониже, попышнее, юбка у неё кирпично-красная, а жилетик – чёрный. И чепец другой, понаряднее, и кудряшки из-под него светлые.

Кто-кто? – подумала я про себя. Какая ещё Женевьев?

- Я очнулась, и я не могу понять ничего. Может быть, вы подскажете, где мой муж?

Обе переглянулись, потом разом посмотрели на меня.

- Ваш муж? Но ваш муж благополучно скончался пять лет назад, и вам это было отлично известно, - сообщила худая.

- Или вы вводите меня в заблуждение, только не знаю, зачем это вам, или просто не в курсе дела. Мы вчера – или когда там, сколько я тут лежу? – пришил в Хакусы, и там я упала в воду, когда садилась в лодку.

- Про лодку и воду всё верно, упали, - кивнула тощая. – Или сами бросились, мне то неведомо. Только вода-то тут холодная, и затея ваша не удалась, никуда вы не делись. А потом и вовсе генерал пришёл и вас вытащил, сказал – нечего.

- Какой ещё, на хрен, генерал? – так-то я и посильнее могла загнуть, но решила пока события не форсировать.

- Какой здесь крепостью командует, - пожала плечами тощая.

- Госпожа Женевьев, ну как же так, вы же всё помнили ещё вчера утром, когда мы подплыли к этой бухте, и говорили – что даже с края света есть путь обратно, так и говорили, - пухленькая чуть не плакала.

- Я? Говорила?

Вчера я говорила с Геннадием, сказала, что уволю к чертям, если не выбьет оконные блоки. И потом ещё с Женей, чтоб на берег не ехать, а он не послушал. И потом ещё старичок-бурундучок…

Видимо, я произнесла всё это вслух, потому что обе тётки непонятные снова переглянулись, и пухлая сказала худой:

- Что-то госпожа совсем заговаривается. А она вообще здорова?

- Нет, конечно, - отозвалась я. – Думаю, вам нужно позвонить в город и сообразить, как увезти меня туда, наверное – в больницу. Томографию делать, или что там ещё нужно в таких случаях. Рентген. И анализы сдавать.

- Рехнулась, что ль? - нахмурилась худая.

- Так немудрено, с такой-то жизни, как вы тут мне нарассказывали, бедная баба, кто вообще такое вынесет, - прозвучала Пелагея из-за шторки.

- Скажи-ка, Пелагея, кто у вас тут больных смотрит? – пухлая женщина смешно упёрла руки в боки и глянула на хозяйку.

- Кто-кто, я и смотрю, - пожала плечами та.

- Ты целитель? – о, ещё и брови нахмурила, тоже смешно.

Только смеяться сил нет.

- Я – кто?

- Как кто? Маг-целитель? Нам тут абы кого не нужно, ясно? – повысила она голос, смешно и как будто неумело.

Пелагея оглядела собеседницу внимательно, будто та сказала какую-то ерунду.

Впрочем, так оно и было. Какой ещё маг-целитель, вы скажите? Тут бы терапевта приличного, а может, и кого посерьёзнее. Честное слово, не буду больная в офис ходить, возьму больничный и ответственно пролечусь всё время, сколько скажут!

- Ты, Марья, руки-то в боки не упирай и валом на меня не иди, - сказала. – Я барыне твоей не враг. Понимаю, что ей тоже деваться-то и некуда, приказали – и поехала, и теперь ей тут вековать, сколько бог даст. Но хорошо или плохо, долго аль нет – это уж как сложится, и как сами сложите – тоже. Будешь голосить да требовать – и первой весны не увидишь. Глаза пошире раскроешь да сообразишь, что и как – глядишь, и приживёшься. Поэтому ты горло почём зря не рви, да ножками не топай – целее будут. Смотри, слушай и соображай – что у вас теперь и как.

- Прости, - вздохнула пухленькая Марья, подумав. – Но ты ж понимаешь, нам же нужно госпожу Женевьев поставить на ноги. Она ж и в воду холодную упала вчера, и теперь лежит, не шевелится! Она же даже в Бастионе каждое утро, поднималась и по камере ходила – говорила, что если не будет ходить, то совсем рассыплется, а ей ещё отомстить врагам и клеветникам нужно. Нет, я сама не слышала, - вздохнула Марья, - мне рассказывали, когда спрашивала о ней, я-то не в соседней камере была, не рядом. И потом тоже, пока добирались, а сама понимаешь – добирались долго и сложно, два месяца без малого. Она ж говорила всё время, что не всё ещё потеряно, и справедливость непременно победит, потому что иначе не бывает, и потому что бог за всем приглядывает, и не оставит дело так.