Чистый грех - Джонсон Сьюзен - Страница 18
- Предыдущая
- 18/99
- Следующая
— Только это важно, биа, — тихонько и со страстью добавил он. При этом он чуть отстранился от нее, но Флора тут же вцепилась ему в плечи и притянула обратно — значит, и она возвращалась в прежнее одурманенное состояние. — Только это важно! — громким шепотом повторил Адам.
И она в ответ впилась ногтями в его лопатки. Да, она с ним, они опять воспарили в запредельные выси наслаждения.
— Только это… только это… — в упоении продолжал машинально твердить Адам в унисон со своими махами. Слова уже не имели смысла — просто чувственные выдохи, музыка страсти.
— Только это… только это… — повторял и повторял он. И вдруг простонал: — Сейчас, не уходи от меня, сейчас…
— Я здесь… здесь… вся… — отозвалась Флора. Вторжение работника напрочь стерлось из памяти.
Тело девушки вновь превратилось в сосуд наслаждения, и ни единой мысли не кружилось больше в ее голове. Она принадлежала Адаму с простодушным самозабвением нимфы, отдающейся властному сатиру.
Адам, как и любой мужчина, даже у самого пика наслаждения не был способен прекратить думать. И последней его мыслью перед извержением семени было то, что никто из вереницы его любовниц не идет в сравнение с Флорой Бонхэм.
В царстве чувственной страсти она — королева.
Ему довелось изведать стольких женщин, что он мог с уверенностью сказать: долго, еще очень долго не встретить ему равной жрицы любви!
Вершины наслаждения они достигли вместе. И это была всем вершинам вершина!..
Потом, когда Адам вернулся к действительности, когда стих звон в его ушах и зрение прояснилось, молодой человек отнес Флору дальше в тень и поднял по узкой лестнице на сеновал.
Опустив девушку, сомлевшую, еще почти невменяемую, на пряно пахнущее сено, он пробудил ее к жизни нежным поцелуем и восторженно прошептал:
— Ты владеешь своим телом, как скрипач скрипкой!
— О нет… — пробормотала она с рассеянно-блаженной улыбкой, — это ты… ты такой колдун!
— А может, всему причиной монтанский воздух! — ласково сказал Адам, к которому возвращалась способность шутить.
Молодой человек растянулся рядом с Флорой. На его губах бродила счастливая бессмысленная улыбка.
Флора понемногу приходила в себя.
— Большое упущение, — сказала она, подстраиваясь под шутливый тон Адама, — что в газетах не пишут об этом свойстве здешнего воздуха! Народ так и повалил бы сюда…
Ее голос был еще слаб и полон истомы.
— А тебя привлекла бы такая реклама?
— Только если бы ее напечатали под твоим портретом, — игриво отозвалась Флора.
— Я ничуть не жалею, что пошел на вечер к судье Паркмену, — внезапно произнес Адам.
Похоже, эта фраза заключала какой-то круг его невысказанных вслух размышлений.
— А я не жалею, что была такой нахалкой и соблазнила тебя. Ведь ты не осуждаешь, что я была такой инициативной?
— Никоим образом! — воскликнул Адам. — Твоя напористость мне очень понравилась. Только спасибо могу сказать.
— Я, наверно, выгляжу ужасно? Вся такая растрепанная…
Очень женский вопрос. Значит, Флора окончательно пришла в себя.
— Ты выглядишь весьма и весьма аппетитно.
— Так бы и проглотил?
— Ей-же-ей, так бы и проглотил!
— Послушай, откуда в тебе столько энергии? — Сама она так разомлела, что и пальцем повести не могла. И язык плохо ворочался. Что до Адама, то его голос звучал с обычной бодростью.
— Не знаю, — ответил он. — Должно быть, таким родился — неуемным.
Самодовольный тон резанул девушку намеком на его нескончаемые любовные приключения. Она ощутила болезненный укол ревности и сухо произнесла:
— Только не надо подробностей про то, на что ты свою энергию растрачиваешь!
— Ты о чем? — наморщив лоб, недоуменно спросил Адам.
Флора сообразила, что пошла на поводу у недоброго чувства и ляпнула глупость. Поэтому поспешно сказала:
— Извини. Это так… язык не туда повело.
Она медленно и сладостно потянулась, а затем резко тряхнула головой, словно этим движением пыталась избавиться от ненасытной плотской тяги к Адаму Серру.
Ей было невдомек, что именно в этот момент граф де Шастеллюкс впервые в жизни задумался о том, что плотская ненасытность женщины, которую он раньше лишь приветствовал во всякой своей любовнице, имеет и кое-какие минусы. Он краем глаза с почти комической опаской наблюдал за тем, как Флора млеет и с кошачьей грацией потягивается, подобно… подобно матерой гурии, райской обольстительнице… И бывает же этакая бездна похоти в одном существе!..
От столь неожиданного поворота собственных мыслей Адаму стало чуточку не по себе. Он нахмурился пуще прежнего.
— Ну же, дорогой, не дуйся! — кокетливо улыбнулась Флора. — Обещаю впредь быть более деликатной и осторожной в выборе слов. И даже изредка подчиняться твоим приказам — скажем, через раз. Или нет, лучше все-таки через два.
Она добродушно рассмеялась и звонко поцеловала его, как бы извиняясь за свою шутку — и в знак окончательного примирения.
Ловка, ловка! — подумалось Адаму. И как же часто этой кошечке случалось милыми прибаутками и поцелуйчиками поднимать настроение своим любовникам? Скольким мужчинам она так вот обольстительно улыбалась в постели? Как много их было — тех, кто мог наблюдать ее в этой же развратной позе? Вся сладостно раскинута, разомлела, на щеках румянец временно удовлетворенной страсти, юбка мятой гармошкой у пояса, голые согнутые ноги — как приглашение к новым неистовствам…
— Ой, какой грозный! — насмешливо произнесла Флора. — Да ты никак поколотить меня собираешься? Не о том ли задумался?
— Да так… лезет в голову всякое… — отозвался Адам каким-то не своим, придушенным голосом.
— У-у-у-у… — с шаловливым ехидством протянула девушка. Было так лень перестраиваться на серьезный лад — хотя она уже почувствовала невнятную опасность и в его тоне, и в этом некстати нахмуренном челе. — Граф такой серьезный… Я ведь могу и обидеться!
Он сделал над собой усилие и осадил свое не вовремя разыгравшееся воображение, которое подсовывало ревнивые картинки. В конце концов, Флора Бонхэм ничего в его жизни не значит — всего-навсего быстролетное развлечение, женщина для недолгих утех, а потому и переживать всерьез — себе дороже.
Победив угрюмость, он вдруг одарил Флору прелестной, почти детской улыбкой. Но при этом она заметила в его глазах ту самую искринку, которая очаровала ее при их первой встрече в доме судьи Паркмена.
— Виноват, воистину виноват, — сказал молодой человек врастяжечку и с игривой ухмылкой. — Готов делом искупить свою вину.
— Вот так-то лучше! — воскликнула Флора и принялась расстегивать пуговицы своей блузки. Он проворным жестом поймал ее руку.
— Не хочу, чтоб ты это делала.
Флора напряглась и недоуменно сдвинула брови.
— Я сам раздену тебя.
Адам снова терял голову. Он был объят и сокрушен ее ароматом. О, этот запах роз и серой амбры — безумящая мужчину густая и дорогостоящая смесь, что приводит на память восточные гаремы!
Флора расцвела игривой улыбкой и снова расслабилась.
— А потом я раздену тебя, — сказала она.
Будь на ее месте любая другая женщина, он бы без промедления шепнул «да» на такое предложение. Но с Флорой любой пустяк необъяснимо вырастал в сложную проблему и все запутывалось, потому что возвращалось в область сознательного. Она до того самонадеянна и независима, что в данной ситуации он просто не может ответить простеньким «да» — это все равно что потакать ее самонадеянности и вызывающей независимости. Вдобавок мелькнула мыслишка, что ему далеко не первому предложена честь быть раздетым ее прелестными ручками…
В итоге Адам, занимаясь пуговицами блузки, неопределенно пробормотал:
— Потом, потом…
Он понимал, что очень скоро голова у нее пойдет кругом. А когда удовольствие объемлет Флору, она потеряет свой такой независимый разум, забудет препираться и станет глиной в его руках… Отрадный момент!
Он сам себе удивлялся: на кой черт ему приводить к повиновению эту величавую английскую красавицу? Чего он бьется? Вот она перед ним, царственная леди Флора, с задранной чуть ли не на голову юбкой. Что еще нужно? Получай удовольствие, как со всеми прочими женщинами! Любовь — игра, а не военная кампания…
- Предыдущая
- 18/99
- Следующая
