Греховный соблазн - Джонсон Сьюзен - Страница 37

• Предыдущая
• 37/60
• Следующая

— Ты хорошо провела время в Англии?

Резкость вопроса удивила Кристину. Удивила и напугала. Неужели до Джонни дошли слухи? Или Ганс без ее ведома говорил с мальчиками?

— Я знаю, что ты всегда любишь гостить у тети Шарлотты.

— Верно, — поспешно согласилась она, радуясь, что все обошлось. — В Англии было очень весело. Может, после каникул мы сумеем ненадолго поехать в Лондон, до начала занятий. Вдруг Осборн согласится сделать тебе удочку!

Она улыбнулась старшему сыну и обратилась к младшему:

— И я знаю, кто делает лучшие игрушечные поезда во всей Англии.

— Ур-ра!!! И кухарка может дать нам с собой мои любимые сандвичи со сливовым конфитюром, а я, если повезет, сумею посидеть в кабине машиниста!

— Могу гарантировать только сандвичи, — засмеялась Кристина. — И если прибудем достаточно рано, машинист, возможно, и позволит тебе донимать его минут этак пять.

— Чарлз и Эдвард вернутся в Итон не раньше середины января, — сообщил Джонни. — Чарлз мне писал.

— В таком случае можно начинать строить планы. Я пошлю письмо тете Шарлотте.

И если судьба улыбнется ей, если можно будет сбежать от сторожевых псов мужа, если Ганс, как это часто бывало, отправится после Рождества кататься на лыжах, она может улучить несколько часов для свиданий с Максом. О, какая заманчивая мысль!

А в это время Том Лоусон прилагал все усилия, чтобы завербовать сторонников среди служителей закона Зелена-Гуры. К сожалению, особых успехов он не добился. Во времена Бисмарка внешняя политика Германии мягкостью не отличалась. Дипломаты были не в чести, а государственные мужи предпочитали бряцать оружием, чему способствовал воинственный дух молодого императора. К несчастью, мишенью их шовинистических выпадов была Британия. Вряд ли англичанка, считающая себя несчастной в браке с немцем, найдет защитников в германском суде!

— Хотелось бы иметь для вас более обнадеживающие новости, — со вздохом сказал Том, глядя в угрюмое лицо Макса. — Фон Талер вроде бы соглашался нам помочь, но, очевидно, изменил свое мнение. Как вы уже знаете, слабых мест в брачном контракте найти не удалось. Ни единой лазейки. Ганс получает безоговорочную опеку над детьми в случае развода, и даже развод весьма сомнителен, поскольку в этой стране женщины не имеют права обращаться в суд с подобными заявлениями. Даже если будет доказано, что Ганс ее бьет, судьи и в этом случае крайне консервативны. Для вынесения обвинительного приговора нужно иметь веские улики того, что муж постоянно издевается над женой. Я имею в виду не синяк и не рассеченную губу.

— Иисусе! — проворчал Макс. — Можно подумать, на дворе мрачное средневековье! В конце концов, она не крепостная!

— В каком-то смысле именно крепостная. Особенно в случаях, подобных этому, когда влияние и богатство так неравны. И хотя с вашими деньгами можно добиться развода, опека — дело другое. Когда откроется, что здесь замешан другой мужчина, то есть вы, пусть речь и не идет об алиментах, судьи склонны осуждать поведение матери и считают ее падшей женщиной.

— Значит, надежды нет?

Том едва заметно усмехнулся:

— Надежда есть всегда.

— Ну сообщите мне хотя бы одну ободряющую новость, потому что я вот уже десять дней не видел Кристину. Знаете, какой это долгий срок, когда умираешь от тоски? К вашему сведению, это восемьсот шестьдесят четыре тысячи секунд.

Брови адвоката недоверчиво приподнялись. И это тот маркиз, который всего месяц назад презрительно фыркал при одном слове «любовь»! Потрясающие перемены!

— Мой детектив едет в Силезию, — сжалился он наконец, — хотя я опасаюсь что-то обещать.

— Понимаю, — вздохнул Макс. — Но все равно говорите. Я, как утопающий, хватаюсь за соломинку.

— Могу подбросить вам еще одну. Помните, Берт писал нам о Марлене, кузине Ганса?

— Той, у которой когда-то была связь с Гансом? И какое это имеет значение? С тех пор у него перебывали сотни любовниц.

— Мой человек проверяет церковные записи в Легнице. Похоже, эта кузина все еще там живет.

— И?

— Больше пока ничего не известно. Но если верить Берту, Ганс регулярно ее навещает.

— Какую же, черт возьми, власть она имеет над ним? Судя по всему, он ни одной женщине не был верен больше недели.

— Мы не знаем. Но в нашем случае ничем пренебрегать нельзя.

— Особенно учитывая то, что пока у нас нет ни малейшей зацепки, — буркнул Макс, бессильно обмякнув в кресле.

— В качестве последнего довода вы можете предложить Гансу права частичной опеки.

— То есть заплатить за детей? Марками или фунтами?

— Если понадобится.

Макс сел прямее и восхищенно уставился на Тома.

— Если понадобится, значит, заплатим.

— Кстати, вы виделись с княгиней после ее отъезда из Лондона? Откуда вы знаете, что она испытывает к вам прежние чувства? — Поверенный поджал губы, хлопотливо передвинул бумаги и неловко откашлялся. — Хочу сказать… то есть… Что, если она передумала?

Бедняге, очевидно, было так не по себе, что Макс улыбнулся, впервые за весь день.

— Кто ей позволит!

— Значит, в атаку? — хмыкнул Том.

— Чертовски верно, и я намерен победить! — воскликнул Макс, энергично вскакивая. — Плевать мне на препятствия и законы! Я не проигрываю!

Выйдя из конторы, Макс снова осознал, что впереди ждет долгая борьба. Долгая и тяжелая.

Он побрел по Пиккадилли, равнодушный к холоду и резкому ветру, снова перебирая в памяти полученные сведения, пытаясь найти выход из тупика и обойти непрошибаемые брачные законы.

Он телеграфировал семье в тот же день, когда Кристина покинула Лондон, и коротко объяснил причину своего решения остаться в Англии. С тех пор он часто отправлял более подробные письма и получал такие же длинные ответы.

«Если ты любишь ее, значит, полюбим и мы, — писала его мать. — А если тебе нужна наша помощь, мы с Селией и Тедом приедем в Англию».

«Нам будет не хватать тебя на Рождество», — гласила последняя телеграмма, и на следующий день в его дом доставили дюжину свертков. Все они валялись на полу в его кабинете: настроение было непраздничным; Макс так и не поставил елку, тем более что он все равно собирался в Силезию на Рождество. Но сегодняшние новости Тома были особенно обескураживающими. Все это время они считали, что один из местных судей может отнестись благосклонно к их делу. И вот теперь тот пошел на попятный.

Макс так глубоко задумался, что очнулся, только когда кто-то дернул его за рукав. Оглянувшись, Макс увидел маленького грязного оборванца, жалобно на него смотревшего.

— У вас туфли запылились, сэр. Всего два пенни, и я отполирую как зеркало!

Парнишка дрожал от холода в своих лохмотьях. Разбитые башмаки были подвязаны веревочками.

— Сколько тебе лет? — осторожно спросил Макс, тронутый видом ребенка, почему-то напомнившего ему детей Кристины. Они, вероятно, одного возраста, хотя фортуна отнеслась к ним по-разному.

— Я не какой-то несмышленыш, сэр. Достаточно вырос, чтобы работать.

Он увидел страх в детских глазах.

— Здесь ужасно дует, — стараясь говорить спокойно, заметил Макс и показал на церковь в нескольких ярдах от того места, где они стояли. — Там и почистишь мне туфли.

Тяжелые резные двери по крайней мере защищали от порывов ветра, и Макс попытался разговорить мальчишку:

— Как сегодня бизнес?

— А что вам нужно знать?

Парнишка настороженно отступил.

— Я ничего плохого тебе не сделаю.

— Бизнес как бизнес. Ни шатко ни валко, — проворчал он.

Джонни, по словам Кристины, было одиннадцать, Фрицу — девять. Первый серьезный, второй — настоящий озорник. У этого же мальчишки вряд ли есть время для забав.

— У тебя есть семья?

— А зачем вам?

Макс пожал плечами:

— Просто так.

Может, это меланхолия так на него действует, поэтому он вдруг озаботился судьбой нищих детей.

Парнишка поколебался, решая, стоит ли откровенничать, но, пораженный неподдельной добротой, светившейся в глазах Макса, все же ответил:

• Предыдущая
• 37/60
• Следующая