Греховный соблазн - Джонсон Сьюзен - Страница 49

• Предыдущая
• 49/60
• Следующая

Но на счете «сто двадцать» (Макс считал про себя, чтобы отвлечься от стремления взять верх) он капитулировал, вернее, применил силу, и Кристина оказалась на спине, с раздвинутыми ногами, приняв в себя плоть, которую успела довести до грани оргазма.

— Прости, — снова прошептал он, яростно погружаясь в нее. — Прости… прости… прости…

Каждое слово сопровождал все более мощный рывок.

— В следующий раз, — вздохнула она, забыв обо всем, не расстраиваясь и куда более стремясь к собственному удовольствию, чем к власти, желая только одного: ощущать его в себе или рядом… лишь бы быть вместе.

— Я всегда буду с тобой, — поклялся он. — Отныне и навеки.

На сердце Кристины стало теплее от его слов. Ах, пусть это всего лишь мечта, она позволит себе эту слабость.

— И когда-нибудь мы отпразднуем свое Рождество…

Макс нагнул голову и поцеловал ее в висок.

— Это всего лишь первое из многих, моя обожаемая женушка, — пообещал он, поднося свое кольцо к свету. — Отныне и навеки.

Кристина благоговейно коснулась подаренного им кольца, загадав желание, словно наивный ребенок, ожидающий, что случится чудо.

— Отныне и навеки, — повторила она.

Кристина скользнула через ведущую из подвала дверь, поднялась по истертым каменным ступенькам в кухню, а оттуда вышла в коридор. Везде было темно: слуги в это праздничное утро еще не поднялись. Пробежав на цыпочках к лестнице черного хода, она благополучно добралась до своих покоев как раз в тот момент, когда часы пробили пять.

Тихо закрыв дверь, она стащила соболью накидку и бросила на стул.

— Рано ты гуляешь!

Кристина замерла при звуках знакомого голоса.

— Я не могла заснуть, — пояснила она, стараясь говорить спокойно.

— Я заметил. Твоя постель нетронута.

Озноб прошел по ее спине от этого размеренного, холодно-равнодушного тона.

— Ты чего-то хочешь?

— Хочу, чтобы моя жена не раздвигала ноги перед кем попало.

— Вряд ли ты имеешь право чего-то требовать. Где был ты сам прошлой ночью?

Ганс поднялся, и Кристина наконец разглядела его в полутьме. Сейчас он казался еще выше и сильнее.

— Не твое дело. А теперь объясни, где ты была.

— Не твое дело.

— Нищие, не имеющие ни гроша жены вроде тебя не могут позволить себе подобные выпады. Будь благоразумной, драгоценная моя.

— Мне ни к чему быть благоразумной, — спокойно заметила она. — Пока под одной крышей с нами живет твоя мать.

Его улыбка напомнила ей звериный оскал.

— Она уехала ночью. Сказала, что неважно себя чувствует и предпочитает болеть дома.

Кристину словно ударили с размаху кулаком в живот. Она едва не согнулась, но постаралась не давать волю страху. Ее козырная карта бита!

— К сожалению, ты не смогла с ней попрощаться. Вернее, тебя так и не нашли. А теперь об утренних прогулках. Кто он?

— Не знаю, о чем ты. Я ходила гулять. Вот и все.

— От тебя несет прелюбодеянием.

— Ты бредишь, — упорно стояла на своем Кристина, отказываясь умолять о милости. — А вернее, в твоих ноздрях еще стоит запах твоей последней постельной игрушки.

— Моя последняя постельная игрушка предпочитает жасмин. Насколько я припоминаю, это не твой любимый запах.

— Весь этот разговор бесплоден. Я ходила гулять. Теперь вернулась. Жаль, что ты зря потратил время.

— Какая милая наивность. Впрочем, ты всегда была такой, женушка. А теперь о твоем будущем.

— Мое будущее принадлежит мне.

— Ошибаешься. Мне решать, что с тобой будет, и я от души надеюсь, что ты хорошо провела время, поскольку больше тебе это не удастся. Сегодня ты в последний раз предавалась разврату. Я сажаю тебя под домашний арест, чтобы оградить твою… — он сухо усмехнулся, — добродетель. И мою репутацию.

— О какой репутации ты толкуешь? Ты, всем известный распутник! Не посмеешь держать меня в заключении без ведома окружающих!

Кристина блефовала, потому что всего год назад молодая, сбившаяся с пути жена одного из соседей внезапно скончалась без всяких видимых причин.

— Почему же? Посмею. Я уже поговорил с доктором Кетчером, и он весьма сочувственно отнесся к моему описанию симптомов женской истерии. Он считает, что нервный срыв может быть вызван чересчур активной светской жизнью и бурными развлечениями. Поэтому и подписал все бумаги.

Какой безжалостный у него взгляд!

— Это мужской мир, дорогая, и власть принадлежит сильному полу, — спокойно добавил Ганс. — Жаль, что ты не поняла этого раньше.

Слегка поклонившись, он шагнул к двери. Кристина отчаянно надеялась, что он уйдет, что все это время просто запугивал ее. Но Ганс распахнул двери, и в комнату вошли три лакея.

— К моей жене никого не пускать, — грубо приказал он, — а если ослушаетесь, шкуру спущу.

Еще секунда — и она осталась одна. Двое стояли на страже в коридоре, третий сидел на стуле в гостиной. Другого входа в спальню не было: даже балконная дверь находилась в гостиной.

Войдя в спальню, Кристина бессильно прислонилась к позолоченной панели. Слезы жгли глаза. Чем она заслужила такую судьбу? Почему именно она?

Ноги подкосились, и она, рухнув на пол, зашлась в рыданиях.

Ей не следовало покидать сегодня дом! Какую ужасную ошибку она совершила! Хотя самой большой ошибкой был брак с Гансом. Конечно, прошлого уже не изменишь, но все же можно найти некоторое утешение в том, что могло бы быть, если… Какое счастье ее ждало! Ибо сегодня она погрузилась в нирвану, вознеслась на небеса, прямо в елисейские поля, в райские кущи.

Кристина поднесла к губам колечко, подаренное Максом, и поцеловала, вопреки всему надеясь, что оно принесет удачу, как принесло когда-то его бабушке. Она не питает иллюзий относительно благородства Ганса. Он способен на все. Но пусть не воображает, что ее так легко сломать!

Кроме того, у нее есть защитники: Макс и Берт Дэвис. Они не бросят ее. До них наверняка дойдут слухи, что ее заперли. Слуги любят сплетничать.

Кристина вытерла слезы, поднялась и глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.

Для паники нет причин.

Ранним рождественским утром Джонни и Фриц, собиравшиеся на каток, услышали тяжелые шаги в спальне. Мальчики потрясенно уставились на отца. До этого он никогда не бывал в их комнате на третьем этаже, и столь необычное появление заставило братьев тревожно переглянуться.

Отпустив слуг, Ганс щелкнул пальцами и жестом подозвал сыновей. Они робко шагнули вперед, но он повелительно ткнул пальцем в то место, где им надлежало стоять.

— Не горбиться и смотреть мне в глаза, — приказал он. — Вы не какие-то жалкие бюргеры, а сыновья князя!

Мальчики распрямили плечи и нервно воззрились на отца.

— Ваша мать заболела.

Дети побледнели, и Ганс еще больше помрачнел.

— Ну и маменькины сыночки! — презрительно бросил он. — Вы уже слишком взрослые, чтобы так разнюниться! Вашей матери необходимы покой и отдых, поэтому вам придется раньше обычного вернуться в школу. Сегодня вы уезжаете утренним поездом.

— А можно попрощаться с мамой? — выпалил Фриц, более порывистый, чем брат.

— Она спит.

— Мама не обидится, если мы ее разбудим! — вставил Джонни, забыв обычную осторожность.

— Невозможно. Доктор не велел к ней никого пускать.

— Доктор? — разом охнули мальчики.

— Я не допущу непослушания! — рявкнул отец. — Будете делать как велено. Даю вам час на сборы!

И, напоследок окинув мальчиков свирепым взглядом, он вышел из комнаты, спустился вниз и объяснил братьям и невесткам, что Кристине нездоровится и у нее, вероятно, та же болезнь, что и у вдовствующей княгини. Поэтому праздник закончен и все могут разъезжаться по домам.

— Как по-твоему, она в самом деле больна? — с трудом прошептал белый как полотно Фриц.

— Давай спросим Лизу, — предложил Джонни, пытаясь успокоить младшего брата. — Она наверняка знает.

• Предыдущая
• 49/60
• Следующая