Серебряное пламя - Джонсон Сьюзен - Страница 25
- Предыдущая
- 25/82
- Следующая
До сих пор резервацию Абсароки не трогали, но в этот год давление со стороны скотоводов, владельцев железных дорог и лесоторговцев было особенно сильным. Земли у семейства Брэддок-Блэк и запасов полезных ископаемых было более чем достаточно для их процветающего клана. Но остальные кланы в резервации нуждались в дополнительной поддержке, и поэтому Хэзэрд и Блэйз проводили месяцы на законодательной сессии в Елене.
В политической жизни штата Монтана не было никакой демократии; люди с деньгами и влиянием довольно легко добивались принятия нужных им законов. Единственным ограничением было вмешательство конгресса США, который мог воздействовать на местные власти. Но это случалось редко, потому что у федерального правительства хватало собственных забот, и конгрессменам было не до вмешательства в деятельность местных властей. Поэтому законодательные сессии в Елене характеризовались кумовством, продажностью и склонностью к предоставлению монопольных прав.
Корыстные интересы властей существовали отнюдь не только в Монтане. Бесцеремонные и бесстыжие бароны американской промышленности скупали все и всех. Это было время Моргана, Карнеги, Рокфеллера, Форбса, время неконтролируемого промышленного роста и процветания социал-дарвинистского принципа «цель оправдывает средства». Эти капиталисты произносили красивые фразы о чудесах конкуренции и свободной торговли, подписывая в то же время монопольные соглашения. Корпорация «Стандарт Ойл», к примеру, начала скупать богатые медью рудники в Монтане, чтобы потом установить монопольные цены на нее.
В контексте капиталистической теории, заключавшейся в короткой фразе «к черту эту публику», усилия Хэзэрда в Монтане, предпринимаемые для того, чтобы спасти племя Абсароки, представлялись только маленьким сражением и чудовищной кампании, исход которой предрешен. Важны были деньги. За деньги покупали голоса избирателей, землю, чтобы затем защитить границы и акции компаний, чтобы влиять на политику. Поэтому Хэзэрд и Блэйз отправились на личном поезде в Елену, пообещав вернуться в конце недели.
Валерия решила посетить Хириама Ливингетона под предлогом размещения в его газете объявления о благотворительном ежегодном базаре. Зная, что, забросив собственную жену, он проявляет повышенный интерес к женщинам, она оделась в платье из фиолетового бархата, отделанного горностаем. Фиолетовый цвет лучше всего подчеркивал цвет ее глаз, а белый пушистый мех горностая, по мнению Валерии, вызывал желание погладить его.
Хириам по достоинству оценил выбор одежды.
— Мех горностая делает вас похожей на королеву, — сказал он, провожая Валерию в свой офис.
С обольстительной улыбкой она поблагодарила Ливингстона голосом пай-девочки, который действовал безотказно на этих старых повес. За чаем, который принес клерк, они обсудили объявление о благотворительном базаре. Но, когда в ответ на его предложение попробовать торт Валерия сказала: «С удовольствием», он задержал на ней взгляд дольше, чем это было необходимо, и стал размышлять о том, чем можно было бы заняться с очаровательной мисс Стюарт помимо решения деловых вопросов.
Хотя Ливингстону было за шестьдесят, он был крепок — в отца — и собирался прожить до девяноста лет. И так же, как и его отец, третья жена которого родила детей, когда ему было за семьдесят, владелец и главный редактор «Горного ежедневника» наслаждался здоровым сексуальным аппетитом. К счастью, приют Лили всегда был под рукой, потому что его жена, которой было сорок, потеряла для него какую-либо привлекательность с десяток лет тому назад. Абигел была толстой, склонной к дискуссиям на тему о спиритизме и мистике, рьяно лечила свои многочисленные болезни, что оставляло ей мало времени на что-нибудь иное. У них было четверо служанок, экономка, два садовника и четверо грумов. Поэтому за Абигел хорошо ухаживали, а свободное время Хириама принадлежало только ему.
— Вы говорите, дорогая, что у вас не хватает кулинарных способностей, чтобы готовить вкусный торт к чаю. Откровенно говоря, я поражен, что вы видите в них необходимость.
— Как, сэр, разве не следует каждой молодой женщине уметь заботиться о будущем муже? — Брови Валерии приподнялись на слове «заботиться», подчеркивая иной чувственный смысл.
Наклонившись вперед, Хириам похлопал ее по руке, которая словно случайно оказалась на покрытом португальской скатертью столе.
— Мисс Стюарт, — произнес он, в его голосе отчетливо слышалось вызванное намеком замешательство, — я уверен, что нет ни одного мужчины, кто считал бы, что ваши кулинарные способности входят в заботу о нем.
С медлительной томностью освободив руку, Валерия откинулась на спинку стула и улыбнулась притворно застенчиво.
— Приятно это слушать, мистер Ливингстон, — ее голос зазвучал с придыханием, — но мама всегда учила меня, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок.
Хириаму пришлось откашляться, потому что образ, который пришел ему в голову при последних словах, был очень далек от еды.
— Мамы не всегда знают, дорогая, — ответил он хрипло, — что нравится мужчинам.
— И что же им нравится, мистер Ливингстон? — застенчиво спросила Валерия.
Он еще раз откашлялся перед тем, как ответить.
— Почему бы нам не обсудить это за ленчем на благотворительном базаре? — Хотя Хириам Ливингстон был старостой пресвитерианской церкви, но сейчас на его лице появилась улыбка распутника.
— Буду с нетерпением ждать, мистер Ливингстон — проворковала Валерия, — но что скажет ваша жена?
— Это доброе дело, — заверил он тоном любезного дядюшки. — А поскольку Абигел неважно себя чувствует последнее время, то, по-видимому, она не сможет прийти.
— Как это по-христиански, сэр, быть представителем всей семьи на благотворительном базаре.
— Мы стараемся выполнять наш долг.
— Как бескорыстно, — промурлыкала Валерия.
— Заверяю вас, что я полностью буду в вашем распоряжении.
И надеюсь, очень скоро, подумал он.
— Вы настоящий рыцарь, мистер Ливингстон. Кстати, это напомнило мне о маленькой проблеме, с которой я недавно столкнулась. Может быть, вы посоветуете, как себя вести… я имею в виду, кому бы я могла подать жалобу. — Валерия застенчиво опустила ресницы и продолжила: — Боюсь, это крайне неприлично.
Она подняла подбородок, губы ее слабо задрожали, что, по ее представлению, должно было усилить эффект сказанного.
— Я очень испугалась, сэр.
— Что случилось, дитя мое? — Ливингстон отреагировал мгновенно. — Если я могу быть чем-то полезным…
— Понимаете ли, сэр… — Валерия коснулась верхней пуговицы своего жакета, словно хотела проверить, полностью ли она защищена. — На днях я шла мимо конюшни, когда передо мной появился индеец: казалось, он возник ниоткуда… и… и он пристал ко мне, — она продолжала с трясущимися губами. — Он коснулся моей груди… — Она запнулась, чтобы усилить впечатление об ужасе нападения, которому она подверглась.
Лицо у Ливингстона побагровело:
— Мы повесим негодяя! — загремел он. — Вы смогли бы узнать его?
Христианское чувство Хириама Ливингстона не распространялось на индейцев, негров или людей с желтой кожей, хотя терпело женское меньшинство, группирующееся вокруг мисс Роджер, руководителя церковного хора, которая встречалась с ним днем по вторникам в доме, который он снимал в пригороде.
Валерия глубоко вздохнула и деликатно стала теребить лежавшую у нее на коленях салфетку.
— Боюсь, что нет, сэр. Это произошло так быстро. Я закричала и бросилась бежать. Думаю, что мой крик спугнул его, а я бежала, не останавливаясь до самого дома.
— Ваш отец должен узнать имя негодяя, а правосудие сделает свое дело. — «Горный ежедневник» был только одной из многочисленных газет Запада, которые пропагандировали «решительное и окончательное» разрешение индейской проблемы броскими заголовками и пламенными передовицами.
— Нет, нет, сэр, я ничего не говорила об инциденте папе. Он не терпит индейцев вне резерваций.
— Оправдывать грязных дикарей! — воскликнул Ливингстон. Лицо у него от гнева побагровело. — Он должен быть наказан. Повешен! Если эти дикари не получат хорошего урока, они будут продолжать безнаказанно угрожать белым женщинам.
- Предыдущая
- 25/82
- Следующая