Две столицы (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 32

Пьер Бомарше

Граф Виктор Павлович Кочубей прибыл на бал к Шереметеву со своим шурином Алексеем Васильевичем Васильчиковым, старшим братом жены. Сама Мария была непраздна вторым ребёнком и почувствовала себя сегодня не важно. Осталась дома. Они остановились на время коронации в Москве, в доме дяди Марии, на Воздвиженке. Дядя был тем самым Васильчиковым — одним из фаворитов Екатерины — Александр Семёнович. Пробыл фаворитом Васильчиков не долго, всего два года, но за это время Екатерина успела его завалить деньгами, крестьянами и драгоценностями выше крыши. А когда заменила его на Потёмкина, то в качестве отступного или пенсии, богато наградила бывшего теперь уже фаворита. Васильчиков получил пенсию 20 тысяч рублей и 50 тысяч на устройство дома в Москве. Где уже тридцать лет и проживал почти, тратя деньги на приобретение картин западных известных мастеров. Весь дом Александра Семёновича был сплошным музеем. Всё это богатство престарелый фаворит гренадёрского роста завещал племяннику Алексею Васильевичу, с которым граф и прибыл на бал.

Кочубей шурину благоволил и в меру возможностей старался устроить его карьеру. Сейчас шурин руководил Вдовьим домом, Санкт-Петербургским и Гатчинским воспитательными домами, Мариинской больницей, Деревенской экспедицией, Мариинским сиротским отделением при соборе всех учебных заведений, а также участвовал в Попечительном совете заведений общественного призрения (Мариинский от имени императрицы — Мария). Мария Фёдоровна часто принимала его и подолгу расспрашивала о работе этих заведений, а так как Алексей Васильевич лодырем не был и вникал в дела всех порученных ему домов, больниц и приютов, и деньги, на них выделяемые, не воровал, то императрица была своим помощником довольна и часто в разговорах ставила его в пример остальным.

На балу граф Кочубей скучал в отличие от шурина, тот танцевал и флиртовал напропалую, Виктор Павлович же станцевал лишь один польский танец и в основном стоял с шурином, в перерывах между танцами, и перемывал косточки попавшимся им на глаза вельможам, пока не столкнулся взглядом с графом, ах, да, теперь с князем фон Витгенштейном. Немцев Виктор Павлович и так недолюбливал, а в отношении с графом, тьфу, а ладно, с графом Витгенштейном прямо коса на камень нашла. Этот гигант просто бесил Кочубея. Всем. И ростом, и этим нарочитым всегда почти разговором на русском языке. Показывал выскочка немецкая себя более русским, чем сами русские. Но больше всего графа выводило из себя то, как стремительно рос этот, почти никому неизвестный год назад немчик, в глазах и Марии Фёдоровны, и Александра. И всё-то он знает и всегда готов правильный совет дать. Когда Государь отправил его на Кавказ набирать новую конвойную команду из черкесов, то Виктор Павлович даже обрадовался, надеялся, что этот дуболом там сгинет. Но нет Петер этот чёртов вернулся. И с каким триумфом. И Дербент без боя взял, и даже ханом там стал, и договорился о мире с вождями всех народов северного Кавказа и, в итоге, привёз послов из Кубинского ханства, до этого одного из главных врагов России на Кавказе. Всё это было выше понимания вице-канцлера.

Кочубей предпринял попытку устранить конкурента, как он считал, и нанял через доверенное лицо трёх поляков бретёров, но вместо того, чтобы услышать известие о смерти этого проклятого немца, услышал невероятную историю про ту самую, окутанную тайной, организацию «Великая Польша от моря до моря». Это было вдвойне неприятно. Если всплывёт, что он имел дела с этой организацией, то никакая юношеская дружба и сегодняшнее благоволение к нему Александра от монаршего гнева не спасут. Если не повесят, то сошлют в Сибирь точно.

А тут ещё эта история с чахоткой у Елены Прекрасной. Сам Виктор Павлович относился к Елене, как к младшей сестрёнке и часто музицировал с ней, бывая в Зимнем дворце, и известие о болезни принцессы его огорчило. Только гораздо сильнее его огорчило, что этот проклятый немец опять выделился и приобрёл в глазах монаршего семейства незыблемый авторитет. Его чуть за дуэль не наградили. Нужно было как можно быстрее от него избавляться, и Кочубей уже даже предпринял некоторые шаги. Тот самый Игнатов, его доверенное лицо, который договаривался с бретёрами поляками, предложил нанять просто убийц. Татей, которые подкараулят Витгенштейна и просто прирежут. Виктор Павлович сначала согласился, но потом передумал. Уж больно лихо этот гигант разделался ножом обычным с поляками. С лучшими фехтовальщиками, как уверял Игнатов, во всей Польше. С тремя, не с одним. Справятся ли простые душегубы? Лучше не рисковать.

— Пусть его лучше пристрелят из пистоля. Так надёжнее.

— Из пистоля, так из пистоля, — согласился пройдоха и потребовал дополнительно сто рублей. Нужно купить пистолет и потренироваться. Кочубей, не раздумывая, деньги отсчитал, да и не деньги, так мелочь. А нужно татям пострелять перед делом, так пусть постреляют.

Задумавшись об этом деле Кочубей отвлёкся, а когда снова оглядел зал, то возвышающегося на голову над остальными танцующими Витгенштейна видно не было. Виктор Павлович сходил в курительную и выкурил там трубку хорошего турецкого табаку, к которому привык, живя в Стамбуле, и потом вышел проветриться на балкон. И увидел, как этот немчик обнимается с графом Ливеном. Это неприятно в очередной раз покоробило вице-канцлера. Он приложил столько усилий, стараясь их сделать врагами, а они обнимаются. И ведь Ливен отлично знает про связь своей жены с этим солдафоном. Нет. Надо с этим заканчивать. Граф Ливен в чести у Александра и вместе они могут сильно влиять на мысли Государя. Нужно дать команду Игнатову: завтра же пристрелить проклятого немца.

Событие сороковое

Вы не можете добавить дней в вашу жизнь, но вы можете добавить жизнь в ваши дни

Марат Карамурзин уехал ещё вчера утром, со всеми послами и посланниками. С ним отправил телеги с людьми, что выкопают сосны на Кавказе и переправят их в Судак, и граф Шереметев. В отличие от императора. Государственная машина ещё не раскочегарилась. Собирали по весям и ухабам государственных крестьян извозом промышляющих. Их дело. Хотя — ведь родная сестра. Можно было и ногой топнуть. Но нет. Как там: «русские долго запрягают». А ведь верно, пока сейчас долго запрягают, наступит зима, и на санях в разы быстрее, чем на телегах по хлябям и колеям полных водой. А к весне сосны приедут в Крым, и их там можно будет посадить. Нет же особой разницы: успеть посадить поздней осенью или ранней весной.

В доме, от того, что тридцать черкесов уехало, просторней не стало. Даже двадцать девять. Брехт попросил оставить одного воина, пообещал тому большие деньги. Тоже Маратом звать. Он был лучший в этом отряде по джигитовке. И у него была настоящая шашка горская с носиком таким на рукояти, чтобы одним движением выхватывать из ножен. Брехт помнил, что когда у русской конницы появятся шашки вместо сабель, то они станут лучшими в мире. Почему бы не продемонстрировать Александру новое оружие. Не сейчас, а скажем, ближе к Аустерлицу. Пусть сюрпризом станет для Наполеона.

Так вот, просторней не стало в домике. Из Студенцов привезли сыновей и с ними приехали мамки-няньки. Приехало семь человек женского роду-племени и два человечка, а шума и тесноты в доме больше стало, чем когда на первом этаже жило тридцать черкесов. Пётр Христианович уже подумывал, покопаться в газетах, найти более просторный дом и купить, остановило послезнание. А ну как не сможет он ничего кардинально изменить и Буонопартий зайдёт в Москву? И партизаны или пьяные французы с поляками её подпалят. Он деньги вбухает, которых не бесконечное количество, а всё это в головёшки превратится. Потерпеть лучше. Не сегодня, так завтра Государь со всякими Государынями и государятами поедет в Петербург и князя фон Витгенштейна всяко-разно с собой прихватит. Как без него!?

Приехав после бала, Пётр Христианович даже сначала спать не хотел ложиться, ожидая, что его выдернут в Кремль среди ночи. Нет, не на дыбу. На сходку очередную, решать, что делать с Польшей, которой сейчас не существует. Поделили её. И основное количество польского населения сейчас в Пруссии вместе с герцогством Варшавским, и только Тильзитский мирный договор это изменит.