Безымянная Колючка (СИ) - Субботина Айя - Страница 10

От желания соврать и назвать имя Брайна у меня сосет под ложечкой. Здравый смысл подсказывает, что скарт никогда не пойдет на это, и даже если я смогу убедить его в виновности сына, меня тут же и прихлопнут, а императору скормят какую-то правдоподобную басенку о попытке побега.

Поэтому я как можно убедительнее, пуская скупые слезы и заламывая руки, уговариваю своего тюремщика, что никто из его семейства не знал о замыслах моей семьи, равно как и я. Не то, чтобы он верит, но на его сморщенном, как высохший слизняк лице, мелькает тень сомнения.

Это мой шанс.

— Вы как никто другой знаете о сложных отношениях между мной и мое семьей. Мне казалось, мой отец достаточно ясно дал понять, что я им не нужна. То, что эрд’Аргаван приняли меня в свою семью, было для меня настоящим благословением Взошедших, я бы никогда не посмела причинять вам вред. Меня тяжело назвать бесхитростной душой, - на эти мои слова старикашка реагирует гаденьким смешком, - но я никогда не стала бы очернять семью, которую мечтаю назвать своей. Тем более, зачем мне это? Мы оба знаем, что в случае, если эрд’Аргаван падут, мне тоже есть что терять.

О да, мы друг друга прекрасно понимаем. Старик снова хмурится и на какое-то время отрешенно погружается в размышления.

Если честно, за мной редко водится подобная глупая откровенность – раскрывать карты еще до начала серьезной игры. Но что мне остается делать? Если на чаше весов лежит собственная жизнь, я готова пожертвовать чем угодно, лишь бы не дать мерной тарелке опуститься ниже критической отметки. Кроме того, я говорю чистую правду, ведь уничтожение ард’Аргаван ставит жирный крест на моих честолюбивых планах добиться высокого положения. Из личных наблюдений я давно сделала вывод, что в любой напряженной ситуации доля правды необходима, чтобы придать солидность всем остальным словам.

И все же старик продолжает о чем-то размышлять, и с каждой секундой молчания мои надежды выбраться из этого болота становятся все слабее.

— Хорошо, будем считать, я тебе поверил, - наконец, произносит он.

Таким же тоном он мог сообщить о том, что на всякий случай решил меня прирезать. Но я все равно рассыпаюсь в благодарностях. Кстати, почти искренних, потому что он, по крайней мере, пока не собирается лишать меня жизни. Теперь главное держать за зубами свой иногда через чур длинный язык и не взбесить старого пня, потому что второй раз выпросить помилование уже точно не удастся.

— И ты действительно ничего не знаешь о заговоре? - Он сводит к переносице седые косматые брови.

— Клянусь. – Неподдельная искренность всегда отбивает охоту выпытывать дальше. Поэтому, если есть возможность безболезненно и с выгодой для себя сказать правду – ее нужно сказать.

— И ты сможешь подтвердить это под пытками и заклинаниями?

— Да.

Скарт снова надолго замолкает. Что еще он хочет услышать? О чем вообще можно говорить с тем, кто только что, как на духу, признался в полном неведении и абсолютной непричастности?

— Зачем ты хотела убить моих девочек?

— Я не хотела их убивать! – Еще пара таких вопросов, и я рискую потерять репутацию скользкой лгуньи. Еще никогда в жизни я не говорила столько чистейшей правды за раз!

— Тогда зачем тебе понадобилось это?

Он делает едва заметный кивок - и Бугай, достав из-за спины что-то небольшое, завернутое в тряпку, вкладывает это в когтистую лапу своего хозяина. Я догадываюсь, что внутри, и, снедаемая любопытством, рискую приблизиться на пару шагов. Бугай хмурится, издает предупредительный низкий рык. Старик отмахивается от его собачьей стойки, мне же милостиво позволяет подойти ближе, одновременно откидывая край тряпки. На темном отрезе ткани лежит стилет: около двенадцати дюймов длинной заточенной четырехгранником стали. Рыхлый и на первый взгляд старый металл клинка едва заметно отливает синевой. Самое главное, что сразу привлекает внимание - рукоять. Слишком простая для такого великолепного образчика кузнечного мастерства. Нарочито простая, если говорить точнее.

Я узнала бы это лезвие из сотни, да что там, из тысячи! Потому что оно было моим.

— Что скажешь? - Старикашка внимательно следит за моей реакцией.

— Скажу, что это красивая вещица наверняка оставила мне вот эту далеко не красивую царапину. – Я указываю на рану, на всякий случай держа палец подальше от лица. Сама мысль о том, чтобы притронуться к ней, уже вызывает жутчайшую головную боль.

— И ты не знаешь, чей он?

— Понятия не имею.

Знаете, несмотря на свой юный возраст, я бы могла написать целый трактат об искусстве вранья. О том, что оно заслуживает самого бережного и тщательного изучения. Например, как токсикология: небольшие, но регулярные порции яда не причинят серьезный вред, но однажды могут спасти от смертоносной дозы. Так же и с ложью: если практиковать ее постоянно, в нужный момент она получится достаточно убедительной. Поэтому начинающие лжецы так неуклюжи и неубедительны, а профи становятся советниками у власть имущих и без риска для собственной шкуры вершат судьбы мира.

Я далеко не профи, но, благодаря регулярной практике, успела приобрести кое-какое мастерство. Сложнее всего выдержать взгляд глаза в глаза. Для этого необходимо не просто очень хотеть убедить в своей правдивости остальных - необходимо заставить верить себя самого. Что может семнадцатилетняя вентрана с куцыми клыками знать о клинках работы Эпохи Перерождения? Конечно же, совсем ничего. Вот я, например, с легкостью в это поверю, и заставляю поверить всех вокруг.

— Он был в твоей руке, когда тебя нашли, - рассказывает старик. Моя предыдущая откровенность дает плоды: по крайней мере, скарт больше не смотрит на меня, как на ходячее воплощение лжи.

— Мне очень жаль, скарт, но я ничего не помню.

— Этна сказала, что слышала какой-то крик на лестнице. Она вышла, услышала шум и пошла посмотреть, что случилось.

Значит, из всего немалого выводка девчонок эрд’Аргаван мне повезло нарваться на недалекую, глухую и почти слепую Этну? Воистину, у Взошедших удивительное чувство юмора.

— Тебе следует вознести ей хвалу, потому что, если бы не моя дочь, ты бы истекла кровью.

— Могу я взглянуть поближе?

Я говорю это просто так, чтобы подыграть своей заинтересованности, поэтому, когда старик вкладывает кинжал мне в руку, моему удивлению нет предела. Если вы думаете, что он должен бы опасаться за свою жизнь, то это лишь потому, что вы не видели Бугая. Одного присутствия этой тупоголовой, но большой и исполнительной горы мяса достаточно, чтобы обезглавить даже мысли о резких движениях или неосторожных жестах.

Кинжал приятно тяжелит ладонь. Непритязательная рукоять согревает даже сквозь узлы и плотные складки старых ожогов на коже - напоминание о моем бурном детстве, когда я еще не теряла надежды пробудить в себе хоть толику каких-то таумических талантов. Лезвие отлито из расплавленного до жидкого состояния камня, прилетевшего откуда-то из-за горизонта. А синее сияние – усмиренный и заключенный в оболочку поток Первозданного таума. Во всем Шиде и далеко за его пределами нет ничего и близко столь же прекрасного и смертоносного. Но для меня это не просто артефакт, это – подарок. Как ни странно это звучит, первый и, на данный момент, единственный.

Проклятье, в груди колит так сильно, что я никак не могу сдержать всхлип. К счастью, старик принимает его за выражение удивления.

— Красивая вещь, не так ли? – Скарт облизывает сухие потрескавшиеся губы. Интересно, когда он последний раз утолял Голод? Выглядит очень скверно. Может быть причина его нервозности в том, что и его инстинктам крайне некомфортно рядом с мясистым Бугайом, наполненным живой горячей кровью почти «по горлышко». Гаррои, в отличие от нас, вентран, куда более зависимы от человеческой крови. Правда, потому они и превосходят нас численностью и силой. – Не знаешь, откуда бы ей взяться у меня в доме?

Этот вопрос и меня чрезвычайно сильно интересует! Как мой бесценный подарок, который я, как и пообещала, спрятала в надежном месте, вдруг оказался в руке убийцы?! Найти и выпотрошить мой тайник – это наглость, но пытаться пырнуть хозяйку ее же «клыком» - форменное издевательство.