Безымянная Колючка (СИ) - Субботина Айя - Страница 45

— Ты так ненавидишь людей?

— Я их не ненавижу. Они такая же часть Шида, как и дождевые черви или слизняки. Где-то между двумя этими видами. Я удовлетворила твое любопытство?

Он кивает.

— Отлично, а теперь – живо в постель.

Вместо этого он подтаскивает кресло к окну и садится в него, всем видом давая понять, что это максимум, на который я могу рассчитывать. Ну и бес с ним, чего я вообще так распереживалась? Подумаешь, поколотили рожу из-за меня – сам же и ввязался.

Я честно залезаю почти в каждый уголок в его комнате, но не нахожу ничего подходящего для смешивания. Зато делаю странный вывод. Комната выглядит так, будто в ней никто не живет. Странно звучит, особенно, когда шкаф забит мужскими тряпками, а на столе кавардак из книг. Все вокруг выглядит ненастоящим, бутафорским. Созданным однажды – и нетронутым. Я невзначай скольжу пальцем по столу, чтобы подтвердить догадку. Так и есть – толстый слой пыли вокруг книг. И на самих книгах, если присмотреться, тоже пыль. Неужели Глер проводит каждую ночь в койке какой-то очередной пассии, а в комнату приходит только чтобы переодеться? Вполне-вполне.

— Будет немного жечь, - предупреждаю я. – Постарайся не плакать.

Честно говоря, ему снова удается меня удивить. От этой дряни матерился и шипел, как прижученная змея, даже Рэн, которому Глер даже в подметки не годится. Но библиотекарь молчит. Изредка чуть заметно кривится, но не издает ни единого звука. И даже когда я начинаю натирать его царапины жгучей мазью, самообладание его не подводит.

— Ну, вот и все. Через пару дней будешь как новенький.

— Спасибо, - он рассеянно прикасается к лицу, как будто проверяет, на месте ли оно после моих манипуляций. – Ты очень добра, Йоэль.

Тут мое терпение выслушивать и терпеть его глупости окончательно рвется, и я, не сдерживаясь, от души хохочу. И смеюсь до тех пор, пока живот не сводит. Все это время Глер молча и без улыбки наблюдает за моими конвульсиями. Когда же я успокаиваюсь, как ни в чем ни бывало спрашивает:

— Ты идешь на Праздник Схождения?

— Если придумаю, что надеть.

— С Рэном?

Я окидываю взглядом стол со склянками: ничего из этого мне уже не пригодится, разве что на голову свалится очередной полоумный герой с отсутствием элементарного инстинкта самосохранения.

— Я – Безымянная рабыня, - на всякий случай напоминаю Глеру. Он, похоже, головой треснулся куда серьезнее, чем кажется на первый взгляд. – Никто и никогда не пригласит меня в качестве спутницы, разве что кому-то взбредет в голову демонстративно втоптать в грязь собственное имя.

— Я бы тебя пригласил, - очень искренне и неожиданно говорит он.

Это признание на минуту заставляет меня отвлечься от разглядывания своих пальцев и вытаращиться на библиотекаря. Нет, нет и нет, только влюбленного человека мне не хватало. Я категорически не хочу развивать эту тему, поэтому просто молча прикладываю ладонь к его лбу, хмурясь, как будто сильно сомневаюсь в его физическом здоровье. Потом щупаю пульс. Глер молча позволял мне разыгрывать спектакль.

— На твоем месте, герой, я бы вернулась в постель. Похоже, все куда сложнее, чем кажется на первый взгляд. Если ночью услышишь голос, который скажет сигануть с крыши для просветления, – не слушай его. А лучше попроси кого-нибудь привязать тебя к кровати. Так будет надежнее.

Он перехватывает мое запястье, совсем как в нашу встречу в библиотеке, когда я видела странный артефакт на его шее. За секунду соображаю, что это шанс на его разоблачение. Может быть, самое время подлить масла в огонь?

— И вообще, с чего ты решил, что я бы пошла с тобой? - Дерзко и прямо смотрю в его прищуренные глаза. - Тот факт, что я стала рабыней, не отменяет моего отношения к людям. Ты – всего лишь еда. Меня неправильно поймут, если я заявлюсь на Праздник в компании отбивной.

Он притягивает меня ближе. Теперь между нами и комар бы не проскочил. И мне вдруг становится очень не по себе от такой близости. Знаете, через несколько недель мне исполнится восемнадцать – возраст, в котором эстрани могут вступать в брак. Время зрелости для… телесного контакта. До тех пор никто не смеет прикасаться к наследнице Старшей крови столь недвусмысленным способом. И сейчас поведение Глера оправдывает лишь мое новое положение. Рабыня – просто вещь женского пола. Как бы мерзко это ни звучало, но, захоти он повалить меня на постель и надругаться, вряд ли хоть кто-то явится на мой крик о помощи. Ох, Взошедшие, и зачем я только это затеяла? Да какая к бесам разница, что у него за секреты?

— Ты – самая необычная девушка из всех, кого я знаю, - неожиданно низким голосом признается он. – И самая умная. И всегда знаешь, что сказать.

— Просто много читаю.

Я разрываюсь между желанием врезать ему в причинное место и все-таки разгадать загадку. Попытки заглянуть ему за ворот не увенчались успехом. Ну и дьявол с ним, пора улепетывать.

— Вижу, тебе стало лучше, - я пытаюсь выдернуть руку, но это так же безнадежно, как пытаться избавиться от проклятой колодки. – Найди себе другой предмет для заигрываний, я тебе не по зубам.

Он как-то хищно ухмыляется – и в следующую секунду притягивает меня для поцелуя.

Наши губы встречаются.

Я так ошарашена, что даже пошевелиться не могу. А Глер мягко и осторожно прихватывает мою нижнюю губу и легонько кусает. И будь я трижды проклята, если в эту минуту моя голова не идет кругом. Как поцелуй может быть таким? Приглашающим и покоряющим. Он будто желает раз и навсегда вытравить из моей головы мысли о пропасти между нами и вместе с тем распахивает дверь, приглашая продолжить самой. Его хватка на моем запястье перемещается ниже, большой палец поглаживает ямочку на ладони. Простая ласка вызывает во мне странное желание… выдохнуть. Именно так я и делаю, и вместе с воздухом из моей груди вырывается едва слышный стон.

Все, хватит, это нужно прекратить. Нужно вспомнить, что он – мужчина, хоть и низкокровный. И если так пойдет дальше, все может очень-очень плохо кончиться.

Удивительное дело, но стоит мне попытаться высвободиться, как Глер тут же отрывается от моих губ и позволяет увеличить расстояние между нами. Первые секунды я прихожу в себя, собираю в кучу мысли, которые превратились в перепуганных летучих мышей и не спешат усаживаться на места.

Я что, только что позволила человеку себя целовать? И что куда хуже, кажется… даже… ответила ему?!

В моей голове совсем некстати возникает образ Ашеса: он смотрит с укоризной и качает головой, как будто хочет сказать, что уж от меня подобного падения он точно не ожидал.

— Я не должен был так компрометировать тебя, эстрани. Но просто не смог устоять. – И ни капли раскаяния в голосе. С тем же успехом кошка может просить прощения у мыши, которую собирается сожрать. У него на лбу написано: случись такая ситуация снова – и он, не раздумывая, опять ею воспользуется.

Я всерьез раздумываю над тем, чтобы схватить что-то тяжелое и врезать ему как следует. К сожалению – а, скорее, к счастью – ничего подходящего поблизости нет. Разве что книгой? Первая растерянность проходит, и во мне закипает злость. С каждой секундой она становится все сильнее. Интересно, а если я все-таки выцарапаю ему глаза – меня сильно накажут?

— Больше. Никогда. Не смей. Ко мне. Прикасаться, – шиплю я, поражаясь, как мерзко может звучать мой голос. Змеи благозвучнее шипят.

— Я… - Он выглядит как человек, который собирается разродиться огромной тирадой в свою защиту, но потом понимает, что от гильотины она его все равно не спасет, а потому лучше не стараться вовсе. – Прости. Не смог устоять.

Так просто и с подкупающей искренностью разбивает мое негодование вдребезги. И потом, чего уж там, поцелуй оказался приятным. Да и не случилось ничего эдакого, он же язык в рот мне не совал и за задницу не трогал. А кто говорил, что я ничего не знаю о плотской любви и страсти? Была у отца одна книжица, нашла ее между справочником о насекомых и ботаническими записками известного на весь Шид эстрана. Как всякая прилежная читательница, я изучила ее от корки до корки. Просто потому, что в любой непонятной ситуации люблю владеть если не практическими, то хотя бы теоретическими знаниями. И потому что собиралась замуж за Брайна, который, что-то мне подсказывало, в постельных играх знал куда меньше меня.