Царь нигилистов 3 (СИ) - Волховский Олег - Страница 11

Против отсутствия «ятей» ничего не имею, орфографическую реформу поддерживаю. То, что вы не используете также «и десятеричное», является ли ее частью?

И еще одна просьба от меня и Николая Платоновича. Не могли бы Вы прислать нам Ваши песни с нотами?

Ваш А. И. Герцен».

— Никса! Я получил письмо от Герцена! — воскликнул Саша.

— Ты радуешься так, словно получил письмо от папы Римского!

— Да, какой папа Римский! Это гораздо круче. Герцен — это современный русский Вольтер.

— У тебя каждый болтун — современный русский Вольтер, — заметил Никса. — В прошлый раз ты так называл Радищева.

— У каждой эпохи свой Вольтер, — возразил Саша. — Герцен — не первый и не последний. И это политсрач! Как же я их люблю! И как я по ним соскучился! Знаешь, что такое «политсрач»?

— Политическая дискуссия?

— Молодец, Никса. Если быть совсем точным — это острая политическая дискуссия с жестким оппонентом, иногда переходящая на личности. Ну, там: «пес смрадный», «блядин пархатый», «самовластительный злодей», «узурпатор», «тиран и убийца», «кровавый ублюдок», «национал-предатель», «безродный космополит», «враг России» и так далее. Переписка Грозного с Курбским была первым зарегистрированным в русской истории политсрачем. Точнее Курбского с Грозным, ибо по инициативе первого. Это, как если бы нам первым Герцен написал.

— А он и написал. Мамá в «Колоколе». До этого было еще несколько открытых писем к папá.

— Да? Дашь почитать?

— Конечно.

— Значит, у нас переписка по инициативе оппонента. Но не всегда так бывает. Не каждый политсрач затевает тот участник дискуссии, что находится в оппозиции. С лоялистами тоже бывает. Иногда политсрач заканчивается тюрьмой для одного из собеседников, особенно если второй использует троллинг.

— От слова тролль?

— Да! Троллинг — это особый прием для выведения из себя оппонента. Высокое искусство заключается в том, чтобы твой корреспондент начал нести нечто явно выходящее за рамки дозволенного «Уложением о наказаниях уголовных и исправительных». Вот тогда-то он и садится!

— Это такая победа в споре?

— А что скажешь: не победа? Но для нас этот метод не подходит, ибо оппонент в Лондоне. Троллинг очень хорошо работает против всяких арестованных революционеров. Например, его с успехом использовал Николай Павлович во время допросов декабристов. То есть начинаешь ты троллить заключенного — он выходит из себя, и все тебе и выкладывает. Причем без всяких лейденских банок!

— Причем здесь лейденские банки?

— Ну, право, как маленький, Никса! От лейденских банок идет электрический импульс. И, если он идет через тебя, это как бы не очень приятно.

— Ну, какие пытки, Саша! В девятнадцатом веке живем!

— И то верно. Оставим этот средневековый трэш векам двадцатому и двадцать первому.

— Ты считаешь, что пытки будут в двадцатом и двадцать первом?

— Я знаю. Ладно, мы отклонились от посвящения тебя в высокое искусство политсрача. Троллинг бывает толстый и тонкий. Толстый троллинг — это прямые оскорбления, чем унизительнее, тем лучше. Например: «Ах, ты, трусливый тщедушный дрищ, соплей убить можно, и как ты мстить собираешься? Ни на что не способен!» «Как это ни на что не способен? — отвечает собеседник. — Пойду возьму пистолет и завтра убью царя». Тут в дискуссию вмешивается Третье Отделение, и она благополучно заканчивается. Причем провокатор остается на свободе и идет троллить дальше.

— Ну, знаешь!

— Не спорю. Толстый троллинг недостоин джентльменов. Как писал князь Курбский Андрей Михайлович «интеллигентные люди не должны опускаться до непарламентских выражений». И не опустился, между прочим, в отличие от Ивана Васильевича.

— Князя тоже было в чем упрекнуть, мягко говоря.

— Я сейчас не о нем, а исключительно о стилистике их с Грозным бессмертной переписки. Так вот, для мужей благородных существует тонкий троллинг. И тут нам надо быть осторожными, потому что искусством тонкого троллинга Александр Иванович не то, что в совершенстве, но на начальном уровне вполне владеет. Так что «Уложение» 1845 года на стол, с закладочками и чтобы нигде не выйти за рамки.

— Есть еще цензурные циркуляры.

— Ну, знаешь! Мы же не в журнал пишем. Если мы еще будем на цензуру оглядываться, какой уж тут политсрач!

— Со мной дискутировать, значит, уже надоело?

— Ты консерватор, Никса. Ты справа от меня, а Герцен — слева. Это совсем другой срач.

— Нашел консерватора! Тонкий троллинг это про твои взгляды?

— Про взгляды это вообще ласково, троллинг начинается с расстрела на Сенатской площади. Никса, ты знал про проруби на Неве?

— С ума сойти, Сашка! Ты чего-то не знал?

— Были проруби?

— Да, но Бестужев собрал на льду войско, чтобы идти на Петропавловскую крепость, так что по ним не просто так стреляли.

— Что бы я без тебя делал! Знаешь, политсрач хорош не только бурей эмоций и невозможностью от него оторваться. Он хорош тем, что ты учишься. Ты начинаешь рыть материал, чтобы опровергнуть оппонента. Вообще, если тебе начинают рассказывать про тысячи погибших и гробы, сложенные штабелями на стадионе, надо проверять и перепроверять. Как правило, трупов оказывается раз в десять меньше.

— Саш, были трупы. Про раненых, которых живыми опускали в проруби, для меня новость, разве что дед не знал. Но то, что стреляли картечью, а потом из орудий, и Люди пытались убежать по Невскому льду — это правда. И больше тысячи погибших — правда.

— Плохо. Тогда у нас в загашнике одна Вандея. И это не самый изящный аргумент, потому что в стиле «сам дурак».

— Саша, 14 декабря было военное столкновение, мятежники стали отстреливаться. И до того их целый день увещевали и добром уговаривали разойтись.

— Но в основном наверняка погибли случайные люди.

— Да, как на любой войне.

— Все равно стрелять из пушек по толпе — это не комильфо.

— Дед очень это переживал, — сказал Никса. — Когда умерла его любимая дочь Адини, наша с тобой тетя, он сказал, что это божья кара. Она родилась в 1825-м и не дожила до двадцати.

— Это его не извиняет. Рылеев тоже раскаивался, однако его повесили, причем дважды.

— Он был одним из главных заговорщиков. А относительно «дважды» дедушка при этом не присутствовал. Он был в Царском Селе, и его просто не уведомили, что веревки оборвались.

— Никса, когда ты кого-нибудь соберешься вешать, ты уж при этом присутствуй.

— Не соберусь, ты меня убедил. После тех пятерых дедушка больше не казнил ни одного человека, за тридцать лет царствования. И ничего, монархия устояла.

— Зато были шпицрутены.

— Саша, ты словно становишься на позицию Герцена и обвиняешь.

— Я просто хочу понять, что мне отвечать.

— Отвечай, что шпицрутенов больше не будет.

— На тебя сошлюсь.

— Ссылайся.

— А отчего умерла Адини?

— От чахотки.

— Понятно. Ну, с туберкулезом я еще разберусь.

И Саша сел за ответ.

«Любезный Александр Иванович!» — начал он.

— Никса, а давай эпиграф вставим?

— Какой?

— А вот какой!

И Саша написал:

«И пишет боярин всю ночь напролет,

Перо его местию дышит;

Прочтет, улыбнется, и снова прочтет,

И снова без отдыха пишет…

А. К. Толстой»

— А! — сказал Никса. — Тонкий троллинг?

— Он самый.

«Спасибо огромное за ответ! — продолжил Саша. — Принять Ваше предложение о публикации я никак не могу, поскольку какой бы псевдоним я не взял, меня тут же опознают по стилю.

А менять стиль я не хочу: это кожа, а не платье.

Мнение мое об «Уложении» 1845 года остается коленопреклоненным, и Вы меня не переубедите. Тут болтают, что я отношусь к нему свысока, говоря, что это «юридический шедевр» для своего времени. Это не так. Это вообще юридический шедевр. На мой взгляд, лучший европейский кодекс первой половины 19 века.