Ротмистр Гордеев (СИ) - Самойлов Александр - Страница 31

Почти сразу после завтрака меня забирает конвой и после непродолжительной уличной прогулки представляет пред светлы очи Дзатоева.

Какой разительный контраст. Сегодня «борец со шпионажем» - сама любезность и предупредительность.

- Курите?.. – подвигает мне пачку папирос.

- Благодарствуйте, бросил.

- Что так?

- В госпитале прочитал, что капля никотина убивает лошадь.

Удалось удивить своего виз-а-ви.

- Шутить изволите, штабс-ротмистр?

- Никак нет. Кто-то из госпитальных эскулапов обмолвился. Мол, британские учёные установили. Должно быть, прочитал в каком-то медицинском журнале.

- Не помните кто?

- Увы. Обратил внимание на сам факт, а не на того, кто его озвучил.

На лице Дзатоева сомнение, барабанит пальцами по столу. Чувствую, курить ему хочется, но мысль разделить участь лошади останавливает.

- Может, чаю?

Да что это с ним сегодня?

- Не откажусь.

Дзатоев подходит к двери, приоткрывает.

- Филимонов! Два чая!

Ротмистр возвращается за стол. Да уж, разительная перемена по сравнению с нашей первой встречей. Вчерашняя догадка оказалась верна: Дзатоев играет в доброго и злого следователя. Обычно для такой разводки нужны двое, а он справляется один. Театр одного актёра какой-то.

- Вы же Елисаветградское училище заканчивали?

Ага, вот и проверка началась. Что у меня там в офицерской книжке записано? Вспоминай, Гордеев!..

- Ошибаетесь, господин ротмистр. Тверское кавалерийское юнкерское.

Плюсик мне в карму, что сразу после госпиталя назубок выучил всё, что было в бумагах моего предшественника в этом теле.

- Так вы «тверец»[2]? Выпустились в девяносто восьмом? При Кононове?

- Бог с вами, господин ротмистр, в девяносто втором. При Василевском.

- Со сколькими баллами?

- С девятью.

Пока мне везёт, но чувствую - хожу по краю. Он же, гад, личность проверяет этими деталями. Но я же не зря ординарца своего мучал расспросами всё это время. Плюс, других «тверцов» гордеевского выпуска в полку, на счастье, нет, пока Дзатоев проверит мои слова, сколько времени уйдёт.

Филимонов приносит чай. Ставит на стол два стакана в серебряных подстаканниках, блюдечко с колотым сахаром, блюдечко с сушками. Странно он на меня смотрит, словно чего-то ждёт от меня… На лице некоторая обида, смешанная с недоумением. По знаку Дзатоева Филимонов покидает кабинет. Отвлекаюсь на чай. Дзатоев неторопливо помешивает ложечкой в своём стакане, хрустит сушкой.

- А вот эти накидки из сетей… - контрразведчик с хрустом ломает очередную сушку в ладони, - это тоже в училище придумали?

- Да что вы, ротмистр? Тогда бы это было уже во всех воинских уставах.

- Сами додумались или подсказал кто?

Киваю.

- Нынешняя война поставила перед нами проблемы маскировки. Англичане недаром, начав войну с бурами в своих рачьих мундирах, быстро перешли на хаки. Да и наш солдатик своим умом дошёл, что в белой гимнастёрке они слишком заметен на поле боя. У меня бойцы чем только не красили; даже в отваре чая форму выдерживали. Так что я просто творчески развил то, что придумали до меня.

- Ваши подчинённые рассказывают, что вы предложили и птичками свистеть вместо того, чтобы русским языком отдавать команды.

- В разведке лучше как можно меньше привлекать к себе внимание, - чёрт, на какую опасную трясину он меня подталкивает. Увязну – не выбраться буду. Он же ведёт к тому, что я свои «шпионские» навыки использую. – А птичий крик – естественный природный звук. К тому же мы ранее договорились с бойцами, что какой свист означает: «внимание», «опасность слева», «враг в количестве пяти человек»…

- Прежде за вами, Гордеев, такое изобретательство как-то не водилось, насколько я успел узнать.

Развожу руками.

- В мирное время было вроде как без надобности, а тут на фронте пришлось поразмышлять.

- Из дома давно получали весточку? – неожиданно меняет Дзатоев тему разговора.

- Ещё до ранения.

- И сами не писали?

Отрицательно мотаю головой. Конечно, не писал. Не хватало только, чтобы близкие Гордеева тут же поняли, что пишет им не их сын или брат.

- Вы правы, господин ротмистр, я непростительно манкировал родственным долгом.

Я не дурак и понимаю, к чему ведёт своими расспросами Дзатоев. К подмене настоящего Гордеева каким-то самозванцем. Только он думает, что это сделали японцы, а я знаю, что они тут совершенно не причём.

Он протягивает мне распечатанное письмо.

- Доставлено вчера.

- И вы читали чужую переписку? Это недостойно, господин ротмистр, - изображаю из себя оскорблённую невинность.

- Читал, - признаётся Дзатоев, - в рамках своих служебных обязанностей. Хотите мне в морду заехать, как Вержбицкому?

Молчу. А что тут сказать? Конечно, хочу. Но надо держать себя в руках.

- Обнаружили там вражескую шифровку? – подпускаю в голос максимальный сарказм.

- А она там есть? – быстро спрашивает контрразведчик. Вроде бы и в шутку, но…

- Как вам хочется, господин ротмистр, выставить меня японским шпионом.

- Я хочу найти японского шпиона в наших рядах. А он, судя по всему, есть.

- Тогда нужно найти того, кто подставил меня с вакидзаси.

Дзатоев усмехается.

- Здесь на Востоке говорят: не стоит усложнять то, что просто.

- Конечно, проще простого объявить японским шпионом меня, чем искать настоящего.

- Вы обратили внимание на лицо солдата, приносившего нам чай?

- Нет. А должен был?

- Это был ротмистр Филимонов, ваш соученик по Тверскому училищу. Решил сделать вам сюрприз и разыграть: узнаете или нет? Вы даже не обратил внимания. Хотя и внимательно смотрели на его лицо.

Блям-с… Это фак-ап. Вот он и пришёл, толстый северный лис…

- Вы, наверняка, читали мои документы… - тяну я паузу, пытаясь взять себя в руки. – Врачи в госпитале определили у меня амнезию – потерю памяти вследствие контузии от падения с лошади.

- Ваша амнезия выгляди чересчур избирательной, Гордеев. Или как вас там?

- Я был, есть и буду Николаем Гордеевым, - твёрдо отвечаю я.

Вру, конечно. Но сказать правду этому Дзатоеву невозможно. Отправит в расход и не поморщится.

Дзатоев усмехается, обнажая крупные белые зубы.

- Можете ли вы знать это наверняка, имея в анамнезе амнезию?

Подловил. Этот Дзатоев может не только револьвером размахивать и грозить прострелить коленку. Он и в казуистике силён. Вот теперь, Лёха Шейнин, ты точно попаданец – попал как кур в ощип.

- Мне нечего вам сказать, ротмистр, кроме того, что я русский офицер, а вовсе не японский шпион.

Дзатоев даёт понять, что разговор окончен.

Плетусь под конвоем обратно на гауптвахту. Мыслей голове - ноль. Соседа, предполагаемого стукача, нет. Освободился, а может, Дзатоев решил, что теперь без надобности держать при мне «наседку». Зато никто не будет храпеть над ухом.

Механически съедаю обед, не чувствуя вкуса еды. Заваливаюсь на нары, депрессуха накрывает, как тяжёлым ватным одеялом. Мышцы ломит, не хочется вставать и шевелиться. Единственное, чего хочется – свернуться калачиком в позе эмбриона и ни о чём не думать, погрузившись в неподвижное оцепенение тела и мысли.

Морок какой-то… Не наводит ли его какой-то демона за стенкой? Силой заставляю себя встать и заняться физическими упражнениями. Случайно нащупываю в кармане платок и вспоминаю записку Ли Юань-Фэн. Неужели, единственное спасение – побег?

А как же мои охотнички? Верный ординарец, унтер Бубнов, наглец и бузотёр Сорока, братья Лукашины? А что, им будет легче, когда меня расстреляют за шпионаж с подачи Дзатоева? Жить хочется.

Достаю платок, пытаюсь дотянуться до окна с решёткой, чтобы повязать его на один из прутьев. В этот момент за дверь слышатся тяжёлые шаги пары людей, в двери поворачивается ключ. Быстро оборачиваюсь. Входят двое конвойных, винтовки с примкнутыми штыками.

- Следуйте с нами, вашбродь.

На расстрел? Без военно-полевого суда? И с побегом не успел…