Темнейший путь (СИ) - Русанов Алексей - Страница 21

— Стамонт — это тот, кто всё тут построил? — поинтересовался Мордан.

— Нет, — покачал головой Баркаан. — Храм был построен задолго до него.

— А почему тогда остров назвали в честь этого Стамонта? И кем он вообще был? И отчего кричал?

Баркаан улыбнулся мягкой улыбкой.

— Слышал ли ты когда-нибудь, друг мой, Мордан, о Маннимарко? — спросил он.

— Неа, не слыхал, — ответил Мордан.

— Ну да, ну да, — покивал Баркаан. — Ты же неграмотный. Ничему не учился. Да.

— Неа, не учился, — подтвердил Мордан, которому что-то подсказывало, пусть лучше Баркаан считает его наивным дурачком. — Мои родители простые люди. Папаша на лесопилке работал.

— Понятно-понятно. Так вот, друг мой, Маннимарко, он же Король Червей, — это один из величайший магов в истории. Он в совершенстве постиг древнюю и могучую магию плоти, именуемую также некромантией. Но у него были не менее сильные враги, с которыми он боролся, но, в конце концов, проиграл. После этого распался его Орден Чёрного Червя, ученики Маннимарко разбрелись по разным уголкам мира, растащили по кускам его великое наследие. Одним из его учеников был Стамонт. Он пришёл сюда на самый север Скайрима и занялся изучением тёмных искусств. Никто точно не знает, каких глубин он в этом достиг. Но, думаю, немалых.

— А когда это было? — спросил Мордан.

— Давно. Больше тысячи лет назад.

— Ха! Так от него тогда ничего и не осталось небось, кроме имени.

— А вот тут ты ошибаешься. Пойдём со мной.

Баркаан поднялся из-за стола и повёл Мордана куда-то вглубь своего жилища. Они вошли в широкий тёмный коридор, который изгибался спиралью, уходящей вниз. Но прошли они, вопреки ожиданиям Мордана, немного и остановились на небольшой площадке перед гладкой отвесной стеной из странного льда, обладавшего необычным серо-стальным блеском. Эту стену Мордан смог разглядеть при свете магического огонька, зажжённого Баркааном на ладони.

— Это сталгрим, — пояснил альтмер. — Священный заколдованный лёд древних нордов. Его ничем нельзя ни пробить, ни растопить. По легенде своим магическим криком эту стену сотворил Стамонт, чтобы навсегда закрыть доступ к тем тайнам, которые он открыл.

— Поэтому так и остров называется? — спросил Мордан.

— Поэтому, друг мой. Поэтому. Да.

— А ежели ход перекрыт, то зачем ты здесь живёшь? Почему не поближе к обитаемым местам?

— А потому, — понизив голос, сказал Баркаан, — что я многие годы искал способ преодолеть эту стену. И я — нашёл!

В его голосе зазвенела гордая бронза. Он поднёс ладонь с огоньком поближе к стене.

— Видишь? Видишь эти трещины?

Мордан присмотрелся и увидел сеть тонких, как паутина, трещин, разбегавшихся из центра стены.

— Ага.

— Я проводил ритуалы, которые помогли их создать. И осталось провести ещё всего лишь один, чтобы стена окончательно рассыпалась. Его нужно проводить в особый день — в день выравнивания двух лун, Массера и Секунды, когда на небосклоне появляется третья, Тёмная луна.

— Существует третья луна? — удивился Мордан.

— Да, друг мой. Но об этом знают лишь немногие избранные. До заветного момента осталось всего несколько дней. Да. Так что не переживай: я не задержу тебя здесь надолго.

Мордану нравилось на Крике Стамонта. Ему ничего не нужно было делать. Он лишь ел, спал, грелся у очага и слушал различные истории Баркаана, которых у него было множество, и все интересные. Видно, пожилой эльф соскучился по общению на своём одиноком острове, и, сидя за столом, вытачивал какую-нибудь изящную вещицу из клыка хоркера и говорил, говорил. Из нескольких имевшихся столов он почему-то предпочитал самый куцый и неказистый, с кривыми ножками, одна из который была короче остальных, и под неё была подложена какая-то затрёпанная маленькая книжонка. Мордан однажды поинтересовался, почему Баркаан выбирает именно этот стол?

— Это самый первый стол, — сказал альтмер. — Я сделал его собственными руками. Из досок, которые прибило к берегу. Да. Это были остатки какого-то разбитого бурей корабля. Случилось это в мою первую зимовку здесь на острове. Было очень трудно. Море замёрзло, и я никуда не мог уплыть. И пешком я бы никуда не дошёл, сгинул бы по дороге. Морозы стояли страшные, метели дули постоянно. Когда ненадолго прояснялось, я шёл на охоту. Питался почти одними хоркерами, которых добывал. Дважды меня самого чуть не съели. Да. Один раз — белый медведь, другой — снежный саблезуб, прыгнул на меня со спины, стервец. Куртка была на мне плотная, и когти у него увязли, поранили неглубоко. Да. Самая трудная зима была в моей жизни. Тогда-то я этот стол соорудил. И с тех самых пор его полюбил, прикипел душой. Да.

Альтмер улыбнулся и с нежностью погладил серые доски стола.

— Эй, ящер! — окликнул он Ныряет-Глубоко. — Подкинь-ка ещё дров!

Аргонианин, стоявший серым истуканом в дальнем тёмном углу, стронулся с места и выполнил, что ему было приказано: набрал охапку дров, лежавших большой поленницей у входа, подошёл к очагу и швырнул в него всё разом. Половина дров попадала мимо, половина свалилась в очаг так, что из него высыпалось несколько углей.

— Да не так, балда! — прикрикнул Баркаан. — Не все сразу! Клади дрова в огонь по одному! И угли убери в очаг.

И аргонианин послушно брал мёртвой рукой оранжево-серые от жара угли и спокойно клал их обратно в огонь, брал полено и тоже клал в очаг, так что языки пламени лизали его серые чешуйчатые пальцы, но он этого словно бы не замечал.

— Этот сообразительный, — комментировал действия мертвеца Баркаан. — Обычно подъятые мало что могут. Лучше всего, конечно, умеют убивать. А этот — вон, всё понял. Наверное, при жизни умный был?

— Странный, — пояснил Мордан. — Очень много непонятного говорил.

— Не удивительно. Умные всегда кажутся странными для обычных людей, и чем умнее — тем страннее. Да. А этот твой бывший друг понимает даже мысленные приказы.

— Как это — мысленный приказ? — не понял Мордан.

— А вот смотри.

Баркаан пристально взглянул на Ныряет-Глубоко, прищурив здоровый глаз, и тот развернулся, ушёл в свой тёмный угол и повернулся лицом к стене.

— Вот видишь: я мысленно приказал ему встать на его место и отвернуться лицом к стене. И он выполнил мой приказ, — сказал альтмер.

— Мёртвые могут слышать наши мысли? — удивился Мордан.

— Не совсем, — принялся объяснять Баркаан. — Просто между подъятым и магом, который его подъял, образуется определённая связь. Да. Я как бы часть той силы, которая вдыхает в него некое подобие жизни. Проводник, своего рода. Посредник. Да. И поэтому я могу диктовать ему свою волю. Для этого достаточно просто ему повелеть. Не обязательно использовать для этого слова. Да.

Он обвёл рукой стопки книг, лежавшие на самом большом столе.

— У меня здесь много фолиантов, посвящённых великому и древнему искусству магии плоти. Это тебе не показушные фокусы с огнём и светом. Это нечто гораздо более глубокое…

Мордан обвёл все эти многочисленные тома жадным взглядом. Довольно скоро ему предоставилась возможность заглянуть в них. Как-то утром после плотного завтрака Баркаан приказал воротам раскрыться и собрался наружу.

— Ты куда? — поинтересовался Мордан.

— На охоту, друг мой. На охоту. Ты же видел, как много заготовок для амулетов я вырезал. Теперь их нужно наполнить магической силой. А наделить неживой предмет волшебными свойствами может лишь живая душа. Я иду на охоту за душами.

— Ты пойдёшь изымать души у людей? — со страхом спросил Мордан.

— Ну, конечно, нет! Души есть и у животных — у хоркеров, песцов, волков, медведей. Кто попадётся. Да.

— Могу я пойти с тобой?

— Лучше не стоит. Я слишком привык к одиночеству, — сказал Баркаан и закрыл ворота.

Мордан совсем не расстроился, что старый альтмер не взял его на охоту. Почти сразу он кинулся к книгам, раскрыл первую попавшуюся и погрузился в сладостный мир постижения новых знаний. Вивлиофика Баркаана содержала и теоретические трактаты, рассуждавшие о заумных вопросах, и практические пособия, и сборники конкретных заклинаний. Огромная часть книг была посвящена некромантии. Мордан читал их и погружался в эти зловещие дебри. Он узнавал, и как подъять недавно умершего, и как пробудить к жизни древние кости, на которых не осталось ни крупицы плоти, как вызвать из иного плана бытия бесплотный призрак и подчинить своей воле, как упокоить любую нежить. В память, словно на лист пергамена, ложилось заклинание за заклинанием.