Черный человек (СИ) - Пар Даша Игоревна "Vilone" - Страница 2

Это был мир свежести, мир счастья, мир обновления. Девушки, приходившие сюда, с радостью расставались со старыми образами, отказываясь от прошлого, чтобы окунуться в мир своего будущего. Новая причёска символизировала новое начало, новый путь, она придавала уверенность и дарила чувство радости.

Таким было моё далёкое прошлое, которое почти не сохранилось в памяти. От него остались только путаные воспоминания бесконечного счастья и любви, что дарили родители. Это было беззаботное детство, чувство защищённости, чувство причастности к чему-то большему — к семье. У меня было это.

Время, когда не знала, что мир жесток и несправедлив. Время, когда была совсем маленькой и до боли невинной. Настоящее детство, разрушающееся день от дня. И конечно, я об этом ничего не знала. Родители делали всё, чтобы скрыть горечь преходящего, но нутром быстро начала осознавать, насколько хрупок этот покой и как легко его можно разрушить.

Сейчас, спустя годы, говорю себе: «У тебя было оно. Детство. Твоё детство. Пускай недолгое, хрупкое, но оно было. И в те дни ты была счастлива. Не многие могут этим похвастаться».

Чем старше становишься — тем сложнее засыпать. И сложнее просыпаться. Сон превращается в жуткую пропасть, из которой нет не только выхода, но и входа. Это как провал посередине — чуть упустишь волну и вот ты уже не можешь вырваться из жарких объятий зыбучего песка, полного скорпионов. Но самым страшным кошмаром становится жизнь, подчинённая бесконечным приливам сновидений. Когда ты словно отказываешься жить в угоду своих кошмаров. Тогда сон прорывается в явь и всё мешается, путается, превращая действительность в сладкую патоку дрёмы.

Иногда спрашиваю себя — жива ли я? Всё, что происходит со мной — это сон или явь? Быть может я ненастоящая? Всего лишь фантазия мёртвого, погребённого в шелка сна? От таких мыслей обкусываю губы до крови, а затем мажу их бальзамом, чтобы на холодном зимнем ветру не болели, не стягивали, превращая меня в безмолвную мумию, которой и была на самом деле. Всего лишь тень настоящего человека, дыхание на смёрзшемся окне автобуса, чей-то окрик в конце улицы. Пустота, отчаянно пытающаяся жить.

***

Моё имя — Елизавета Воронцова, но все зовут меня Элли. Я родилась накануне дня всех святых, тридцать первого октября восемьдесят седьмого года и сейчас мне двадцать семь лет. Мои родители давно мертвы, других родственников не имею, близких друзей тоже. Каждый день проживаю как предыдущий, особо не задумываясь о прошлом или будущем. Я не строю планы, не хожу в церковь, не верю в Бога и не поклоняюсь Сатане. Я вижу призраков почти каждый день и в этом вся проблема.

Я обладаю способностью, за которую многие многое отдали бы, но те, у кого она есть — сделали бы всё, чтобы избавиться от неё. Этот дар, персональное проклятье, связующая нить с тем, от чего нужно бежать как можно быстрее. Всё тайное, скрытое пеленой туманов и кладбищ, старинных замков и роскошных столетних отелей, истории, передаваемые из уст в уста, городские легенды, секреты, которые не должны вставать из могил. Это плач, скорбь, боль и невыносимая, нестерпимая тоска с острой примесью горьких страхов. Это всё, о чём мы думаем с самого детства, всё, что мы прячем в своих сердцах, боясь хотя бы раз подумать об этом или думая так сильно в минуты гибельной нужды. Это секрет. Это наша судьба. Ответ на вопрос, причисляемый к тем самым вечным вопросам. Надежда и горечь, религия и наука. Вопрос, который должен был оставаться в разделе философии, должен был не иметь ответа для нас, но… Я спрошу себя в миллионный раз: «Элли, ты знаешь, что будет после смерти?» И в миллионный раз отвечу: «Да».

После смерти люди становятся призраками. У этого термина сотня имён, различий и вариаций, для жителей разных уголков мира в их религиях свои ответы на то, что же такое быть призраком. И то, что значит быть призраком в Европе, совсем не означает то же бытие для призрака из Японии. Разная вера, разная религия, разная Изнанка.

Мои призраки — это души тех, у кого остались незавершённые дела на земле. Самые разные печали и горести задерживают их на Изнанке. Самые страшные и тёмные секреты, пугающие мысли, ноющие в их раскалённых смертью душах. Обречённые вновь и вновь переживать случившееся, не знающие, что мертвы… Но это лишь малая часть обитателей Изнанки. Проклятые несчастные души… сотни тысяч и каждый из них — на краю, ведь та сторона безжалостна к тем, кто не может справиться и унять свою боль, отпустить живых и двинуться дальше.

Люди знают об этом. Я вижу своих двойников на телевидении, читаю о них в книгах и слушаю бредни лжецов на ток-шоу. Люди всегда говорили о том, что мир духов существует. Они верили, что есть экстрасенсы, способные с ними общаться и быть проводниками между миром живых и миром мёртвых. В разные годы эта вера становилась то сильнее, то слабее, в зависимости от того, идёт ли сейчас война, эпидемия, финансовый кризис… в те годы, когда количество мёртвых растёт по экспоненте, живые начинают сильнее всматриваться в смерть, их снедает острая жажда надежды и обманщики ловко этим пользуются.

Раньше часто сравнивала то, о чём пишут в книгах и то, что происходит на самом деле. Книги не лгут о тех, кто не может уйти, потому что у них остались незаконченные дела. Таких большинство. Не лгут они и о существовании полтергейстов, духов намеренно причиняющих людям вред. Не солгали и о мифических дверях, дорогах, ведущих нас вперёд. И да, городские легенды частенько описывают реальных призраков — Кровавая Мэри или Женщина в белом. Нередко эти существа и правда исполняют то зло или добро, что им вменяют. Но есть вещи, которые не найти в книгах. Например, тот факт, что Изнанка может измениться. Что там случаются войны и битвы, рождаются новые идеи и умирают старые. Что там есть жизнь. Жизнь после смерти. Вернее, её самая жуткая и химеричная часть. Я знаю, о чём говорю — я была там.

Каждый день пытаюсь помочь несчастным, угодившим в ловушку между двух миров. Пускай немногим, но по мере моих сил. Это мой дар, моё призвание, моё проклятие, от которого невозможно сбежать, даже укутавшись в шёлковый голубой плащ, сотканный из тысяч защитных ниток. Они лишь оберегают меня от внешних угроз, но защитить от самой себя не в силах. Иногда жалею, что не могу пройти мимо. Жалею, что чувствую их, вижу их боль, их отчаянную попытку прорваться обратно на землю, стать частью круговорота жизни, вновь ощутить вкус солнца на губах… Жалею, что способна облегчить им боль, ведь мои страдания, мои горести и несчастья — они облегчить не в силах.

Ведь это они во всём виноваты.

***

Полночь на часах. Вечерние сумерки давно собрали в небе чёрный цвет, приправив его белыми точками звёзд. Здесь на мосту пронзительный холодный ветер будоражит душу, сбивая волосы с присущей им прямоты в длинные тонкие нити, заползающие в глаза, рот и нос. Бесконечно поправляя их, грущу о забытой шапке и ниже опускаю капюшон, надеясь почувствовать давно окоченевшие уши. За спиной с шумом и грохотом проносятся поезда, из вестибюля станции сюда спускается тёплый жёлтый свет, озаряя под ногами снег, а над всем этим громко шумит магистраль, слышны клаксоны автомобилей, скрежет покрышек и визг тормозов. Мост едва заметно подрагивает, будто бы спящий кит, просыпающийся на мгновение от соприкосновения с шумным поездом. Здесь, возле парапета отсутствует тишина, но всё равно слышу собственное дыхание и биение спокойного сердца.

Днём проходив под мостом, видела серебристую вспышку, прыгнувшую с моста. Остановившись в кафетерии неподалёку, прошерстила новостные сводки в поисках нужной информации.

Шмыгаю носом, поправляю толстый вязаный шарф и опять вглядываюсь в черноту города, щедро приправленную огнями зданий, фонарями вдоль берега, сиянием далёких дорог. Москва-река спит, она погружена в долгий зимний сон толстыми и острыми льдами, сковавшими её поздней осенью. То здесь, то там, виднеются резкие ледяные глыбы, припорошенные грязно-серым, а в темноте и вовсе чёрным, снегом.