Код лихорадки (ЛП) - Дашнер (Дэшнер) Джеймс - Страница 53

Тереза пожала плечами. «Я так и думала, что ты захочешь это увидеть.»

«Пойдем,» сказал он. «Мы поговорим с ней.»

Томас стучал в дверь доктора Пейдж, пока она наконец не открыла ее. Он был так расстроен, что едва мог нормально дышать.

Доктор выглядела удивленной. «Что-то случилось?» спросила она.

«Зачем ты это сделала?» Спросил Томас, стараясь сохранять спокойствие. Он чувствовал себя преданным, сбитым с толку и, главное, злым. «Писать записки с чужих учетных записей - теперь этим занимаешься ты?»

«Это помогает другим справиться с нашей текущей ситуацией, Томас,» сказала доктор Пейдж, ее удивление сменилось ошеломленным пониманием. «Это дает им лучшее чувство порядка. Это также показывает, насколько вы вовлечены в эту организацию и насколько зрелыми вы все стали.» Она улыбнулась Томасу. Она явно гордилась им. «И я думаю, что это простой, но символический способ создать мост в сознании каждого. Ссылка. Между старым и новым.»

Томас не знал, что ответить, что сказать. Почему она заставляет его казаться таким важным? И почему она отправила что-то из его учетной записи обмена сообщениями, не спросив? Не говоря уже об Андерсоне, их тогдашнем лидере?

«Это создает все это,» продолжала она, «имея в фокусе одного человека. Это лучшее из обоих миров.»

Он по-прежнему не отвечал.

«Ты могла бы по крайней мере сначала спросить его,» сказала Тереза.

Доктор Пейдж посмотрела на них с искренним сожалением. «Ты права. Извини. Я забежала далеко вперед.»

«Это не нормально,» сказал Томас. Он повернулся и пошел прочь, боясь, что скажет что-нибудь такое, о чем потом пожалеет. Доктор Пейдж была полна лжи. Просто полна.

Томас сразу же вернулся в свою комнату. Он сказал Терезе, что плохо себя чувствует, и вернулся в постель. Он закрыл глаза и попытался успокоить свои мысли, перевернулся на бок, желая уснуть. Все было по-другому. Он не мог сказать Терезе, о чем думает, и почти все, кого он знал или о ком заботился, были внутри лабиринта. А теперь эти письма. Это было странно – если доктор Пейдж настолько хитра то, что еще она скрывала от них? Он пожалел, что не сказал больше, когда разговаривал с ней, а вместо этого он струсил.

И вот он лежит, уставившись в стену своей комнаты, и думает.

Размышляет.

Это было самое худшее. Если бы только он, Тереза и Чак могли сбежать и начать новую совместную жизнь. Но потом он вспомнил о Ньюте. О его друге, упавшем со стены, о том, что у него нет иммунитета. Они нуждались в лечении. И если они найдут лекарство, все будут освобождены – Алби, Минхо, Ньют, Чак, Тереза, даже Эрис и Рейчел. Может быть, они все могли бы жить в одном районе, стареть вместе, сидеть и набивать себе рот едой и рассказывать своим детям истории о том времени, когда они спасли мир. Он представил себе Минхо перед большой группой детей, разыгрывающего из себя бегуна, но почему-то продолжал делать гигантские обезьяньи движения, щекоча подмышки, колотя себя в грудь.

Если бы все было так просто. Представьте себе, что Минхо ведет себя глупо перед будущими внуками, и все будет хорошо. Эта мысль возникла снова - что сейчас, как никогда, казалась правильной. Он хотел войти в лабиринт. Все, что угодно, лишь бы выбраться отсюда, вернуться к своим друзьям и перейти к следующему этапу. Все, что угодно, лишь бы это лекарство было сделано. Добраться до счастливого будущего. Он просто хотел солгать самому себе и сделать это.

Будущее, мир без шизов, он и его друзья живут в раю.

Разговаривают о куче дерьма.

Он глубоко вздохнул, а затем, несмотря на то, что была середина дня, заснул.

Томас вернулся в свое убежище, в комнату наблюдения.

За последние несколько недель чувство вины и гнев продолжали накапливаться, медленно сочась, превращаясь в поток, и теперь он тонул. Был только один способ, которым он мог когда-нибудь вернуть воздух обратно в легкие. Быть здесь, наблюдать за своими старыми друзьями в лабиринте.

В последнее время они с Терезой отдалились друг от друга – казалось, она справилась со своими трудностями после Чистки, отдавшись работе, работе и еще раз работе, Томас не возражал. Они достаточно часто общались посредством телепатии, чтобы держать друг друга в курсе событий. Достаточно, чтобы понять, что они оба делают то, что лучше для них.

А для Томаса это означало держаться как можно дальше от посторонних глаз. Он должен был придерживаться обычного режима тестов, осмотров и занятий, но в остальном старался держаться как можно незаметнее. Если Чак или Тереза не были свободны, Томас проводил большую часть своего свободного времени в своей комнате, читая или спя, или наблюдая за своими друзьями в лабиринте, наблюдая за каждым их движением. Эти перемещения стали довольно рутинными, Глейдеры утвердились в довольно впечатляющем маленьком сообществе. Закон, порядок, рутина, безопасность. Уже давно никто не умирал и не был ужален.

Томас по-прежнему любил подслушивать при любой возможности. Подслушивал, когда Алби, Минхо и Ньют садились за стол. Это заставляло Томаса чувствовать себя их частью, как будто он был там.

И именно этим он занимался весь день, переключаясь между камерами и микрофонами, когда одна сцена становилась скучной. В этот момент у восточной двери Ньют разговаривал с Минхо, который только что вернулся с пробежки по огромному лабиринту.

«Есть что-нибудь новенькое?» Спросил Ньют с очевидным сарказмом. «Неужели этот чертов Гривер вышел и попросил поцеловать его?»

Минхо прислонился к камню, все еще переводя дыхание. «Откуда ты знаешь? Я сказал ему, что, может быть, как-нибудь в другой раз, он не совсем в моем вкусе.»

Эти двое почти каждый день вели какие-то вариации этого разговора, высмеивая монотонность того, что бегуны находили в своих ежедневных экскурсиях. Они уже направились к картографической комнате, когда Томас услышал за спиной стук в дверь. К сожалению, он вырвался из мира лабиринта и вернулся в ПОРОК.

«Кто это?» спросил он.

Дверь открылась, и в щель просунулась кудрявая голова Чака. «Привет, Томас. Доктор Кэмпбелл сказала, что у меня будет два свободных часа, чтобы помочь тебе с твоими записями…»

«Заходи, ты, шанк. Тебе не нужно каждый раз вести себя так, будто это большое дело.»

Они с Чаком начали использовать, между собой, некоторые жаргонные слова, придуманные в Глейде. Любимым словом Чака был кланк. Доктор Пейдж сказала, что Мозгачи были очень заинтересованы тем, как потеря памяти повлияла на Глейдеров. Иногда случались сюрпризы, вроде изобретения совершенно новых слов. Некоторые из них исходили от Минхо, у которого еще до того, как он вошел в лабиринт, был отличный рот. Удар, казалось, усилил эту черту, которая также показалась Мозгачам интересной.

Конечно, Мозгачи все находили интересным.

Чак вошел и сел рядом с Томасом, плюхнувшись на свое место с преувеличенным вздохом удовлетворения. «Они отправили Фрэнка сегодня, а это значит, что у меня остался всего один месяц.» Смесь возбуждения и страха в глазах Чака всегда давила на сердце Томаса. Он ощущал чувство вины за страх, как и все остальное – это был его собственный эгоизм, когда Чак так часто приходил сюда, видя некоторые плохие вещи, которые происходили в лабиринте. Но малыш был его братом во всех отношениях, кроме крови, без него Томас давно бы сломался.

«Он будет здесь, прежде чем ты успеешь оглянуться,» сказал он.

«Это значит,» сказал Чак, «что все это закончится прежде, чем мы узнаем об этом.»

«Да. Ты понял.»

«Чем ты сегодня занимался?» Спросил Чак. «Дай угадаю: медосмотр, занятия, критическое мышление, наблюдение за лабиринтом.»

«Да. Ты все понял,» повторил Томас, заставив мальчика рассмеяться. «Я веду довольно интересную жизнь, не так ли?»

«Подожди, пока я доберусь до лабиринта,» ответил Чак. «Я сходу оживлю это место.» Он сказал это с энтузиазмом, о котором Томас мог только догадываться, что тот был искренним, у детей в таком возрасте была способность запоминать только хорошее.