К. С. Петров-Водкин. Жизнь и творчество - Адаскина Наталия Львовна - Страница 1

Кузьма Сергеевич Петров-Водкин — замечательный русский художник XX века. Его искусство отличается внутренним единством и цельностью, впечатляет четкой линией развития, но его трудно определить однозначно, невозможно свести к одному началу, оно требует для своей характеристики обозначения отдельных граней, выявления самостоятельных целей в работе над различными группами произведений. Многообразие и цельность его творчества заключены в необычной личности мастера — в многогранной и монолитной сложности его мировидения.

Вспомним о богатстве художественной одаренности Петрова-Водкина, бывшего живописцем и рисовальщиком, писателем, музыкантом… Довольно часто встречающийся у деятелей искусства комплекс разносторонних талантов не всегда столь радикально влияет на творчество, как это было у Петрова-Водкина. Склонность к теоретизированию и анализу, потребность в четком формулировании мыслей и впечатлений, любовь к отвлеченным философским построениям в слове и в пластических образах сочеталась у него с откровенным лиризмом и яркой эмоциональностью, развивалась рядом с острой наблюдательностью и даром непосредственной верности натуре.

Не только личность и особенности таланта сформировали феномен искусства Петрова-Водкина, но и ход истории, и условия культурного развития эпохи и его место в художественном процессе. Когда пытаешься определить круг знакомств, творческих и дружеских связей, поражает их широта и разнообразие. Как мастер и художественный деятель Петров-Водкин пребывал в перекрестье творческих направлений, в некотором ядре русской культуры первой трети XX столетия.

«Я считаю себя трудным работником…»[1]

Начало жизни Петрова-Водкина — его происхождение, детство, проведенное в провинции, — довольно обычное для людей культуры его поколения. Он родился в Хвалынске на Волге в 1878 году в бедной трудовой семье. Огромную роль в сложении будущего художника сыграли впечатления детства и родной волжской природы… Чем-то особенным, может быть, была лишь прочная связь его семьи с богатым домом хвалынских купцов Михайловых.

Отец сапожничал, эпизодически работал грузчиком на волжских пристанях, служил дворником в богатых домах. Мать художника Анна Пантелеевна после замужества служила в доме хвалынских купцов Михайловых, вместе с ней там же жил и маленький Кузьма. В его дневнике и автобиографических повестях сохранились записи о хозяйке дома Прасковье Степановне и ее младшей сестре Александре Степановне, которая баловала мальчика. Это обстоятельство лишало детство Кузьмы Петрова-Водкина сурового, трудового колорита, хотя и несло с собой, как мы понимаем это по позднейшим замечаниям художника, моменты унижения и оскорбленной гордости. Однако такие переживания могли проявиться только в процессе формирования полноценной личности, с ярким чувством собственного достоинства.

Кузьма Петров-Водкин рос живым, общительным, но при этом весьма впечатлительным и, возможно, нервным мальчиком. В 1897 году в письме матери из Петербурга о сдаче экзамена по истории он замечал: «…хотя заикание все еще не прошло совсем»^[2]. Со школьных лет он дружил с детьми из интеллигентных семей Хвалынска Давыдовыми, Радищевыми — правнуками А. Н. Радищева^[3] — бывал в обстановке, отличной от простого, почти деревенского быта родного дома.

Уже в ранней юности наряду с любовью к родителям и трогательным осознанием себя будущим кормильцем возникало у него и чувство некоторого превосходства над темным и не очень практичным в жизни отцом и даже легкое раздражение от отцовской легкомысленной неустроенности. Горячую любовь к матери Петров-Водкин пронес через всю жизнь. В течение десятилетий он делился с ней новостями и размышлениями о житейских и профессиональных делах. По его детским дневникам и письмам мы можем почувствовать даже некоторую избалованность Кузьмы — единственного ребенка, любимца бабушек и родни. Четырнадцатилетний Кузьма был еще очень тесно связан с родными. В Самару мальчик переехал вместе с родителями, которые продолжали служить у Михайловых. Во время обучения в художественной школе Ф. Бурова^[4] он полностью находился на обеспечении семьи.

«Однажды проходя по Панской улице, — записал он в дневнике, — я увидел вывеску — „Уроки Живописи и Рисования“. А так, как рисование было моей любимой мечтой, то я и задумал попробовать счастие»^[5]. В дневнике юного Петрова-Водкина отражены переживания новой, непривычной среды, его размышления о будущей профессии, о призвании.

Необходимо отметить, что месяцы (с октября 1893 по апрель — май 1895), проведенные в школе Бурова, были временем быстрого взросления Кузьмы Петрова-Водкина, временем превращения его из увлекающегося впечатлительного подростка в юношу, обдумывавшего выбор профессии, осознавшего свое место в жизни. «Скоро исполнится год моего пребывания в Самарской рисовальной школе, — записал он 25 декабря 1894 года. — Не напрасен ли этот труд? Буду ли я в состоянии „жить“ и покоить своих родителей…»^[6]

Если знакомство с Буровым и его школой для юного Петрова-Водкина, только что приехавшего из заштатного Хвалынска, было счастливой случайностью, подарком судьбы, то весь дальнейший его путь в искусство был делом глубоко прочувствованным, продуманным и осознанным. В этот период он впервые всерьез начал задумываться над проблемами социального неравенства, в нем проснулась гордость простолюдина. «Неужели, — записал он в своем дневнике, — Слава нашей Великой Родины должна принадлежать только из высшего круга аристократии? Не живем ли мы все неустанным трудом русского хлебодара…»^[7]

Понятно, что подобные размышления шестнадцатилетнего юноши, имевшего за плечами лишь начальное образование, но обладавшего пытливым и склонным к философствованию умом и эмоциональной натурой, неизменно попадали в колею религиозных, порой богоборческих рассуждений. Неортодоксальная религиозность Петрова-Водкина сформировалась в своеобразной обстановке Хвалынска как центра старообрядчества и разнообразных сект. Вполне естественным было в тот момент и увлечение Львом Толстым: и его художественными произведениями, и его философской публицистикой.

Художественное образование в школе Бурова заключалась главным образом в последовательном копировании выбранных педагогом «образцов». Бесконечное копирование (за год Петровым-Водкиным было сделано около шестидесяти работ) не давало ученику ощущения новизны задач, поступательного развития художественного мастерства, чувства открытия, не могло ни научить полноценному решению изобразительных задач, ни создать насыщенную эмоциональную атмосферу занятий искусством.