К. С. Петров-Водкин. Жизнь и творчество - Адаскина Наталия Львовна - Страница 57

В мае — июле жил в Хвалынске, работал над картиной «Купание красного коня».

С двадцатых чисел июля^[445] по середину сентября (?) Петровы-Водкины^[446] гостят в имении генерала М. И. Грекова. Имение Грековых «Гусевка» — деревня Ольховка Саратовской губернии Царицынского уезда, хутор «Мишкина пристань» — «рай земной». Наташа Грекова — ученица Петрова-Водкина. Одновременно с ними гостил профессор консерватории пианист Н. И. Рихтер.

Здесь были написаны «Портрет Наташи Грековой (Казачка)», «Портрет жены в лиловом жакете и желтой шали», «Пейзаж с мельницей», «Пейзаж»^[447] и другие работы, сделан ряд рисунков, в том числе «Ветка яблони. „Гусевка“» (частное собрание). Продолжена работа над картиной «Купание красного коня». Сделаны эскизы композиции и этюды коня и всадника на коне, для которого использованы более ранние этюды, написанные с двоюродного брата художника Шуры (А. И. Трофимова).

«Картину пишу: посадил тебя на лошадь („Мальчик“ называется)»^[448]. «…обыкновенно я мечтаю и играю на рояле, импровизирую трагедии, элегии, и иногда недурные вещи, даже какая угодно собака может слушать их без воя. <…> Сегодня Мальчик позировал мне для картины…» «для работы приходится изучать „Мальчика“, чтобы знать все, что надо для моего „красного коня“. Читаю здесь „Катю и Андрюшу“, которые очень понравились»^[449].

На пароходе по пути в Хвалынск читал «Мемуары о Пушкине» Смирновой. Воспоминания А. О. Смирновой-Россет впервые были изданы «Северным вестником» в 1893. Позднее установили, что в этом издании воспоминания были фальсифицированы^[450]. Петров-Водкин, вероятно, читал их по книге «Записки А. О. Смирновой (Из записных книжек. 1826–1845)». СПб., 1895.

По поводу них писал жене в Петербург: «Я вижу Пушкина, как живого, со всеми выходками его гения, с его злостью и красотой. Затем, право, мне кажется, не хвастаясь, что у нас с ним много общего, и избалован он был, как я, даже имел старшего по возрасту друга, как у меня Роберт. Разумеется, Жуковский был более значительной личностью, чем наш старик, да ведь и я не Пушкин… Не знаю отчего меня разбирает охота плакать, читая и видя его грустным или веселым, что мне доставляет удовольствие, так это мысль, что я с тобой счастливее, чем он был со своей женой…»^[451]

Сентябрь провел в Хвалынске, был он и в Саратове. 27 сентября сообщил жене, что Павел Кузнецов провожал его в Петербург.

В октябре в Петербурге спешил закончить картину «Купание красного коня» для выставки «Мир искусства», которая открылась в ноябре в Москве. «Купание красного коня» висело над входом на выставку. Здесь же были показаны «Рабочий», «Портрет», «Пейзаж»^[452], «Мельница», «Окрестности Хвалынска», «Яблоки», рисунки к картине «Мальчики» и др.

«Петров-Водкин, по обыкновению, дал очень смелую и строго проработанную композицию — „Купание красного коня“, однако его прошлогодние „Мальчики“ были, пожалуй, острее по рисунку и движению»^[453].

«На выставке в Москве у меня, как всегда, — или с яростью нападают на меня или наоборот, но во всяком случае это успех. На днях получил стихи одного поэта из Москвы, посвященные картине моей „Купание красного коня“, для которого позировал Шура»^[454].

Поэт Рюрик Ивнев вспоминал: «Картина меня поразила, и я откликнулся на нее стихотворением:

К. С. Петрову-Водкину, автору картины „Купание Красного коня“.

Кроваво-красный конь, к волнам морским стремящийся, / с истомным юношей на выпуклой спине, Ты как немой огонь, вокруг костра крутящийся, / О многом знаешь ты, о многом шепчешь мне. / Зрачки расширились… Стою в святом волнении / и слышу запах волн, поющих о весне, / и слышу шепот душ, измученных в горении, / И, юноша, твой плач на огненном коне, / Там, где лежит туман, где степь непроходимая / Зелено-ярких вод, поют о новом дне, / и нас туда влечет мольба неизгладимая, / и там мы будем жить, а здесь мы как во сне.

Вскоре получил письмо, — продолжает он, — „СПб. 28 ноября 1912 года. Многоуважаемый Михаил Александрович, Право не знаю, как ответить на Ваше посвящение „Красному коню“. Радость, доставленная им, слишком серьезна и торжественна, чтобы за нее можно было благодарить, — скажу только, что такие встречи на верху работы потому еще особенно дороги, что они прогоняют усталость и отчаяние и толкают на дальнейшие глубинные поиски“»^[455].

В ноябре посетил выставку в Москве, по возвращении в Петербург работал над портретом проф. Редлиха, оперировавшего Марию Федоровну, и «заказом для церкви, что получил в Хвалынске»^[456].

«Неделю с чем-то назад видел я, мамочка, чудеса рук и знаний человеческих. Проф. Редлих угостил меня одной из самых страшных своих операций в его клинике, в надежде, что, может быть, я напишу такую картину». Е. Н. Селизарова указывает, что рисунки, сделанные в операционной, хранятся в ГРМ^[457].

В ноябре 1912 — феврале 1913 участие во Второй постимпрессионистической выставке в Лондоне, где выставлялись французские, английские и русские художники. Экспонировал картину «Сон»^[458]. Во французском разделе были показаны произведения Матисса, Пикассо, Сезанна и др. Выставка была открыта в ноябре 1912 и экспонировалась четыре месяца^[459].

«Русские художники занимают особое положение на выставке, прежде всего по тому впечатлению, какое они производят на широкую публику своей „экзотичностью“, т. е. сильно выраженной в них национальностью, отличной от западных соседей. Из известных читателям „Аполлона“ художников представлены: Богаевский, Гончарова, гр. Комаровский, Ларионов, Петров-Водкин, Рерих, Сарьян, Стеллецкий и Черлянис. <…> С большим уважением была отмечена способность русских и фантастическим сочинениям картин — залог того, что чистая живопись может развиться среди таких художников даже лучше, чем где-либо, и что уже теперь все они обладают изрядным красочным смыслом, который может <…> дать замечательные произведения в смысле „зрительной музыкальности“. Отмечалась с восхищением и декоративность их, свидетельствующая о понимании того, как украсить плоскость»^[460].