Царевна, царица, богатырь и птица (СИ) - Филимонова Наталья Сергеевна - Страница 12

После смерти бездетного градоправителя его молодая вдова получит немалое наследство, обретет свободу, самостоятельность и сможет сама устраивать свою жизнь.

Вот только нужен ли ей будет в этой жизни нищий безродный студент, пусть и сколь угодно талантливый и влюбленный? И… нужен ли будет великолепной Изабелле свидетель и соучастник –  единственный, кто знает о ней слишком многое?

При последней встрече в сторожке Ратмир показывал любимой флакон с ядом и рассказывал о нем. У нее было сколько угодно возможностей отлить оттуда немного. Как и сейчас –  добавить несколько капель в еще один бокал.

Если все так… тогда то, что сделал градоправитель, и впрямь ничего не меняет. Ведь он всего лишь поменял местами два бокала с отравленным вином.

Дверь без стука отворилась –  вошел слуга с еще одним подносом. Лишь на мгновение головы господина и госпожи Линден повернулись к нему. И у Ратмира был всего один миг, чтобы принять решение и воплотить его. Одним молниеносным движением –  снова поменять бокалы.

Свой и Изабеллы.

И лишь уже сделав это, юный колдун начал сомневаться. Что если ему показалось? Что если улыбка Изабеллы ничего не значила? Она ведь могла попросту ничего не заметить. И тогда отравленный бокал только один. И этот бокал он, Ратмир, только что своими руками отдал любимой женщине.

Прав ли он был?

– Что ж, –  градоправитель Линден хлопнул ладонями друг о друга. –  Давайте же выпьем за талантливого юного мага и его будущую успешную работу!

Ратмиру хотелось закричать. Остановить Изабеллу. Выбить бокал из ее рук. Сделать что угодно, чтобы прекратить все это.

Изабелла нежно улыбалась и смотрела в его глаза, поднося бокал к губам. И, будто зачарованный, он сделал то же самое.

Три человека, три бокала. И яд может быть в одном или в двух из них.

Если яд в двух бокалах – значит, Ратмира предала та, кого он любил настолько, что решился ради нее на убийство. Та, кому так верил, что для нее пошел против своего слова и совести. Значит, не было никогда никакой любви, значит, она всегда лишь использовала его и его дар, собираясь хладнокровно избавиться, когда он перестанет быть нужен.

Если же яд лишь в одном бокале – значит, она была верна ему. Значит, не предавала. Значит, и впрямь была лишь жертвой, которой просто не к кому больше было пойти. И значит, он, Ратмир, из малодушия и трусости убил ту, что так любила и беззаветно ему верила. Убил, сохранив жизнь ее мучителю.

И он не знал, какой исход страшит его больше. Быть предателем – или преданным?

А убийцей он был уже в любом случае. И не было ему надежды ни на прощение, ни на искупление. Потому что не перед кем виниться и молить. Потому что простить можно друга, любимую и даже врага. Но простить самого себя – невозможно.

Спустя неделю до академгородка дошли слухи о нелепой смерти блистательной Изабеллы Линден, которую укусила пчела. Первая красавица Города-у-Моря упала в обморок и больше не приходила в себя. Остановка сердца.

Тогда Ратмир впервые в жизни всерьез напился. Он пил еще три дня и думал уже о том, чтоб просто прекратить все, приняв пробирку собственного яда. Наверное, это было бы справедливо. Только слишком медленно.

А еще через три дня стало известно, что несчастный вдовец Линден на похоронах обожаемой супруги перебрал лишку и умер, задохнувшись во сне. Люди говорили, от горя. Хотя в свидетельстве о смерти значился некрасивый и стыдный диагноз – «захлебнулся рвотными массами».

Конечно, следов яда в крови обоих никто не нашел.

Тогда Ратмир перестал пить. Было противно. Он отправился в лабораторию и тщательно уничтожил все следы своих экспериментов и записи об исследованиях, как и остатки экспериментального яда. Никто и никогда не должен был узнать о его существовании, о самой возможности создать эту дрянь.

А затем, никому не сказав ни слова, лучший выпускник за последнее десятилетие собрал свои вещи и ушел из академии навсегда. До получения диплома ему оставалось меньше месяца, но это было уже совершенно неважно. Свою клятву он нарушил заранее и просто не имел на нее права. Как не имел больше права заниматься наукой – потому что свою науку он тоже предал, сделав орудием убийства.

Так считал он сам, и это было единственное мнение, которое имело значение.

*

Алевтина сидела, не шевелясь и не находясь, что сказать. Так вот как… вот почему Ратмир не доверяет женщинам. И характер у него, наверное, не зря такой скверный. Но разве можно вот так отказываться от своей мечты из-за чужой подлости? Будто сам себе приговор вынес…

– А… а вторую историю –  расскажешь мне?

– Это про кого же? –  Савелий прищурился.

– Про труса! Я ведь угадала –  это Анжей? Он от поединка сбежал, да еще врет…

Богатырь усмехнулся.

– Не будет тебе нынче второй истории. Думай дальше.

Алька сидела в засаде.

Хотя, если быть вовсе уж точными, в засаде она скорее лежала. Из ее волос торчал пучок камышовых стеблей. Чем пахнет выпачканная в болотной грязи одежда, девушка старалась и вовсе не думать.

Все потому что Акмаль и Олешек наотрез отказались изображать гусыню.

Вызвалась, царевна, на очередное задание? Вот и лежи со свистком у губ в камышах… жди.

Колдуна не было уже больше месяца, и пару седмиц назад прилетел голубь от государыни Наины Гавриловны с отменой прежнего распоряжения передавать текущие задания страже. У стражников по городам и весям без того сейчас забот хватало –  то учения, то усиление границы.

Алька старалась вызываться на каждое задание. Не всегда ей позволяли, однако и в походах она уже побывала не раз. И даже перестала замирать в бою, забыв про все, чему учили богатыри. Будто такой жизни ей и надо было всегда. Помогать, спасать, выручать. В кои-то веки чувствовать, что делает что-то действительно важное, нужное.

Не сидеть же, раздумывая, отчего поцелуй Елисеев не разбудил ее. И отчего после Елисей не вернулся, уехал, сказывают, вовсе.

Не лелеять же планы, как бунт против сестрицы Наины поднять. Уж и самой это глупостью кажется.

А только… возвращаться в царский терем али в академию ехать не тянет что-то. Обида-то никуда не делась. Да и здесь, среди богатырей –  будто на своем месте она, Алевтина. Не неудачная царевна, которой никогда до собственной старшей сестры не дотянуться, а младшая ученица в богатырском отряде. Может, и не все у нее сразу получается. Так ведь и терем строят по бревнышку!

Правда, все эти соображения нисколько не делали болото менее пахучим. Да и комары добрее не становились. А смахивать-то нельзя –  заметят. Гуси и обычные-то, сказывают, умные птицы. А уж гуси-лебеди…

Гусей-лебедей, говорят, вывела в далекой древности какая-то ведьма, скрестив обычного гуся с мелкой нечистью. В те времена маги не давали еще клятв не причинять зла, и зубастые хищные птички добывали той ведьме детишек для опытов.

Столетия спустя гуси-лебеди, одичав без присмотра, стали перелетными птицами, и на лето это бедствие прилетало в Тридевятое. Уж как только ни пытались их отвадить!. Бить-то без нужды нельзя: Совет Магов из Города-у-Моря объявил птичек реликтовой нечистью. А вот заполучить себе экземпляр-другой для изучения мечтал каждый колдун. Мечтал, да все без толку: полуразумные птички никому не давались в руки. А вот детишек по старой памяти и похищали, случалось.

Вот и сейчас прилетела к богатырям весточка из села у болота, что похитили гуси-лебеди ребятенка малого. Надо, стало быть, ребеночка спасти, гусям-лебедям окорот дать, а лучше того –  вовсе из здешних мест выгнать, чтоб неповадно было.

Вообще-то Алька, памятуя свой опыт с курами, подозревала, что с гусями-лебедями у нее тоже не сложатся отношения. А куда деваться? Дело есть дело.

Вот и лежала теперь в камышах на мокрой топкой земле у мелкого озерца с заболоченными берегами, клин в небе высматривала. Где-то тут неподалеку у них гнездовья.