Нобель. Литература - Быков Дмитрий Львович - Страница 11

И он всю жизнь так выстроил, как череду пророчеств, и в последний свой день перед смертью сказал: «Россия победит фашизм», это 1941 год. И победила.

Рабиндраната Тагора вообще как-то в России традиционно любили, потому что любили борца за прогресс, всегда лучше, когда он или афроамериканец или индус, свой борец за прогресс как-то подрывает суверенитет, а чужой борец за прогресс все делает как надо и дай бог ему здоровья.

Он прожил 80 лет ровно, правда, последние два года болел тяжело. Если бы он увидел современный мир или современную Индию, например… Понимаете, он же явление того же типа, что Мартин Лютер Кинг, такой святой, борец, пророк, он бы делал все то же самое. Но, к сожалению, сегодняшняя эпоха и мелкий, как говорил Гессе, фельетонный мир, так устроены, что этот тип не востребован. Писатель-учитель, писатель-пророк сегодня воспринимается скорее как посмешище.

Он для своего времени, для начала ХХ века, этот тип; Ромен Роллан, Рабиндранат Тагор, Лев Толстой — это все писатели одной породы, это такие национальные пророки. Сегодня это совершенно другое, наверное, сегодня у него было бы свое телешоу, в котором он был бы в статусе Опры Уинфри национальной, но не выше, собственный ашрам уже вряд ли.

Обратите внимание, что мать Тереза и то значительной частью верующих воспринимается как посмешище, как тоталитарная женщина, как женщина, которая перестала видеть Бога. Все ей пеняют, что она свои лечебницы организовывала аскетически, а сама лечилась в лучших клиниках Европы или Штатов. Мать Тереза — явление той же, в общем, природы, но посмотрите, сколько критики она вызывает и какие насмешки. Помните, в «Очень страшном кино-3», вот эти матушки Терезы, которые трясут головами.

Сегодня святость не самый востребованный товар, а уж национальный пророк — это вообще маловероятно. Я не знаю, через какие еще катаклизмы должно пройти человечество, но сейчас, слава Богу, и борьба за национальную независимость не так-то уж востребована. Потому что мы примерно знаем, какой трайбализм разворачивается в странах, освободившихся от иноземных влияний, и что там происходит. Поэтому для меня Тагор фигура не столько устаревшая, сколько фигура, неразрывно связанная с борьбой за независимость. А кто сегодня борется за независимость? Идет, наоборот, дикая борьба за разные формы зависимости, сказал бы я.

Но в Индии его по-прежнему чтут, поют, и гимн остается его. Более того, для распространения бенгальского языка и для становления бенгальского национального мифа, — а Западная Бенгалия — это замечательная такая, восточная, как ни странно, часть Индии, — для становления культуры этого штата он сделал, вероятно, больше всех его уроженцев.

Многие его тексты ушли в народ, и люди даже не знали, что это его авторство. Это как всякая авторская песня обязательно уходит в фольклор. Окуджава тоже очень радовался, когда встречал свои песни, ставшие бесхозными. Знаете, вот любопытно, что явление авторской песни пришло к нам с Востока, потому что там поэзия и музыка неразрывны, и очень приятно, что в конце концов это докатилось до нас. И если уж песня Тагора стала гимном Индии, я бы совсем не отказался, чтобы какая-нибудь из песен Окуджавы стала государственным гимном России, но не знаю, доживем ли мы до этого. Во всяком случае, гимном десантников уже стала «Здесь птицы не поют».

Послушайте гимн Индии, он очень красивый, вам так и захочется раскачиваться в такт.

Ромен Роллан — французский писатель и общественный деятель, драматург, ученый-музыковед, иностранный почетный член Академии Наук СССР. Лауреат Нобелевской премии по литературе 1915 года «за высокий идеализм литературных произведений, за сочувствие и любовь к истине».

Итак, Ромен Роллан, который в 1915 году в разгар Первой мировой войны получил Нобеля фактически за десятитомный роман «Жан-Кристоф». Ну а по сути, вот как это ни печально, Ромен Роллан один из самых наглядных нобелевских лауреатов, это, на мой взгляд, плохой писатель с хорошими намерениями. Поэтому Нобеля он получил вполне заслужено

Я знаю, что до сих пор у Ромена Роллана довольно серьезные защитники. Даже не столько у его романа «Жан-Кристоф», сколько у его второй, тоже весьма массивной, книги «Очарованная душа», в которой многие люди умудряются находить свои заветные мысли, и любят почему-то его персонажей, сестер Аннету и Сильвию. Почему-то Ромен Роллан до сих пор сохраняет в мире репутацию довольно недурного стилиста. Во многом благодаря «Кола Брюньону». Мне же кажется, что писателя более занудного, выспреннего, напыщенного и, в сущности, совершенно банального — Нобелевской премией не награждали никогда. Конечно, «Жан-Кристоф» впечатляет масштабом замысла, десять частей, вряд ли кто эти четыре тяжеленных тома сегодня способен одолеть. И поэтому к Ромену Роллану относятся как-то издали одобрительно, уважительно, но не читают.

Он очень много написал подобно Тациту или Плутарху, который был для него вечным источником сюжетов. Он написал несколько литературных биографий; написал книгу о Толстом, книгу о Ганди; написал несколько так называемых революционных драм, пьесу о Дантоне, пьесу о Термидоре, целую книгу о народном театре, и, конечно, «Жан-Кристоф» как бы вершина и его музыковедческого творчества, он музыковед по образованию, и литературного тоже. Я, честно говоря, никогда «Жана-Кристофа» читать не мог. Мне всегда казалось, что это на фоне других французских эпопей, той же «Семьи Тибо» Мартена дю Гара, про «Ругон-Маккаров» Золя уж не говоря, это просто слабо написано. Действительно, свою премию, по формулировке Нобелевского комитета, Роллан получил за отстаивание идеалов гуманизма, за идеализм. И, конечно, на фоне чудовищной Второй мировой войны, Роллан, который всю жизнь доказывал, что французы должны быть лучшими друзьями немцам; что франко-немецкие союзы всегда бывают образцовыми; что Европу надо объединить и перестать ее раскалывать; что нужно объединить как-то все великие идеалы, идеалы Толстого, идеалы Ганди, идеалы буддизма — вполне соответствует формулировке. Он действительно всю жизнь отстаивал идеалы. Он и к Французской революции относился двойственно: ужасная кровь, ужасные люди, но, тем не менее, у этих людей были идеалы. Особенно они были у Дантона, Робеспьера, такое прекраснодушие, да. И банальность «Жан-Кристофа», который в молодости был бунтарем и ниспровергателем и Дон-Кихотом, а в старости примирился, но не отошел от своих творческих принципов — как хотите, читать это скучно. Авторское определение «роман — река» имеет какое-то отношение к действительности. Это именно путешествие по равнинной, при всей прокламированной бурности, среднеевропейской реке. Все герои описаны — ни один не показан; охарактеризованы их мировоззрения, происхождение, характеры — даже портреты наличествуют, — но никого не видно! Что бы я ни читал у Ромена Роллана — у него всегда абсолютно правильные мысли; они глубокие, совершенно очевидно, да; абсолютно правильные герои, идеалисты и страстные, не желающие мириться ни с какой несправедливостью, и так далее. И всегда абсолютно никакой язык, языка просто нет. Ну, может быть, это переводы.

Но разные переводчики переводят разные его книги, и все они похожи. Господи, даже Набоков из «Кола Брюньона», которая у него называется «Николка Персик», не сумел сделать великое произведение. Кстати, «Кола Брюньон» из всего Ромена Роллана — это хоть немножко на что-то похожее. Такая исповедь французского средневекового крестьянина. Но если это, в принципе, опять-таки «Кола Брюньон» утверждает поэтику мирного труда, любви к внучке и воспоминаний о любви. В целом, конечно, Ромен Роллан — это классический пример правильного европейского интеллектуала, который всегда подписывает все антивоенные письма, всегда борется за свободу, всегда защищает идеалы гуманизма. И это делает его совершенно нечитабельным. Не зря он так любил Горького и не зря они с Горьким написали вместе так много совершенно очевидных, совершенно предсказуемых банальностей. Ведь чем уж отличается писатель от не-писателя. Конечно, Андре Жид — человек гораздо более заблуждающийся, из его заблуждений можно было бы составить замечательную антологию. Но когда вы открываете Жида, любую самую напыщенную, самую раннюю его книгу, вы чувствуете, что перед вами писатель. Индивидуальное словоупотребление, плотная ткань текста, сюжет. Когда вы открываете любой текст Ромена Роллана, вы сразу попадаете в атмосферу какого-то интеллигентского собрания конца XIX века, где говорят одну банальщину. Просто сидят флоберовские герои из «Воспитания чувств» и пережевывают газетные статьи. Ну, казалось бы, пишешь ты о Робеспьере, он такой сложный, такой неочевидный герой. Ну есть, скажем, «Боги жаждут» Франса того же. Но у Оллана и Робеспьер говорит какими-то цитатами и какими-то лозунгами, и это пафосное страшное количество многоточий! Описывается первая любовь Жана-Кристофа, немецкого композитора, в котором угадывается Бетховен. Но все любовные похождения Жана-Кристофа, и все его размышления, и весь его творческий путь — это хрестоматия. Понятно, что Ромен Роллан желал добра и всю жизнь за это добро боролся, и тем не менее, к великому сожалению, художественный результат оказался абсолютно никаков. Не исключаю, что когда-нибудь я перечту «Очарованную душу», которая, к сожалению, никакого впечатления не произвела в детстве. Перечту ее и найду там какие-нибудь небывалые глубины. И очаруюсь душой.