Записки из скорой помощи - Шляхов Андрей Левонович - Страница 21

Празднование любого события на «скорой помощи» касается всех сотрудников без исключения, но на деле компании группируются по взаимной приязни и общим интересам.

Чаепитие, в котором кроме Эдика принимали участие Данилов, Вера, доктор Могила и фельдшер Еременко, уже подходило к концу, когда на кухню явилась полусуточная двенадцатая бригада в составе доктора Бондаря и фельдшера Сорокина, решивших выпить чаю в ожидании вызова.

– Гуляете? – Бондарь был мастер задавать глупые вопросы. – По какому поводу?

– Гуляем! – ответила Вера. – Отмечаем рождение нового доктора!

– Дело хорошее, – одобрил Бондарь, усаживаясь за соседний стол.

Минутой позже напротив него уселся Сорокин, которого несмотря на довольно солидный возраст вся подстанция звала не иначе как Борькой. Сорокин занялся делом – начал поочередно макать один пакетик в две чашки с кипятком, заваривая чаек себе и Бондарю.

– Крепкий чай вреден для сердца, – прокомментировал его действия Бондарь.

Его немаленький, перебитый в верхней трети, красный нос, покрытый сетью сизых прожилок, наглядно свидетельствовал о пристрастии к иным крепким напиткам – от сорока градусов и выше.

Сочтя чай заварившимся, Сорокин пододвинул одну из чашек к Бондарю. Со стороны они были похожи на двух братьев. Оба коренастые, невысокие, с грубыми, точно рублеными, чертами лица. Только Сорокин был лыс и носил небольшую козлиную бородку, явно подражая Лжедмитрию или надеясь вызвать его расположение, а Бондарь брил лицо и голову наголо, отчего его прозвали «Котовским».

– Мне недавно на вызове подарили настоящий тибетский чай, – похвастался Сорокин. – Фантастический чай. Растет в горах, высоко-высоко, там, где охренительная экология. Очень выгодный чай, между прочим! Заваривается семь раз кряду и каждый раз вкус совершенно иной!

Бондарь и Сорокин не гнушались побираться на вызовах в прямом смысле этого слова. Пытались напроситься на угощение, в два голоса сетовали на нехватку денег, стреляли сигареты, а при случае могли, словно по рассеянности, прихватить хозяйскую пачку. На подстанции их звали «крохоборами» и «побирушками». Данилов не сомневался, что чай, о котором идет речь, Сорокин выпросил на вызове или попросту стащил.

– А вы что, нового доктора только чаем обмываете? – Бондарю не давало покоя чужое застолье.

– И кофе тоже, – ответил виновник торжества.

– Ну да, конечно, – поспешил согласиться Бондарь. – Чай и кофе, что может быть лучше? Тем более что в ваших рядах есть пострадавшие от употребления водочки…

– Витек, заткнись! – не оборачиваясь, посоветовал ему Данилов.

Обычно Бондарь понимал предупреждения с первого раза, но сегодня его потянуло куражиться.

– Нет повести печальнее на свете! – глумливо продекламировал он, намекая на романтические отношения, некогда связывавшие доктора Данилова с заведующей подстанцией, и, чтобы быть уверенным, что смысл его намека дошел до всех, добавил: – Ах, ах, какие романтические страсти! Скажите пожалуйста…

Все, сидевшие на кухне, кроме Бондаря, тотчас же притихли в ожидании развязки. Доктор Данилов был не из тех, над кем можно было безнаказанно издеваться.

– В сущности отношения между мужчиной и женщиной есть не что иное, как вечная война за первенство… – вещал Бондарь.

Данилов невозмутимо и неторопливо, словно не замечая устремленных на него взглядов, допил свой чай, сыпанул в опустевшую чашку заварки, поднялся с чашкой в руке, прошел к чайнику, стоявшему на столе около раковины, залил заварку кипятком и так же неторопливо направился обратно. Проходя мимо Бондаря, с невозмутимым видом продолжавшего рассуждать, а точнее – нести какую-то белиберду о человеческих взаимоотношениях, Данилов споткнулся и опрокинул чашку прямо на его бритую голову.

– А-а-а! – Бондарь вскочил, отшвырнув стул в сторону и бросился к раковине. – Ты что-о-о?!

Бондарь пустил на всю мочь холодную воду и сунул под нее голову, орошая все вокруг брызгами.

– Извини, Виктор, нога подвернулась на ровном месте, – сказал ему в спину Данилов и уселся на свое место с пустой чашкой в руках.

Чая ему не хотелось. Напился уже – хватит.

– Сильно обожглись, Виктор Георгиевич? – Сорокин подошел к Бондарю, но тот, в сердцах, оттолкнул его.

– Упал однажды Винни-Пух с дерева, – начал Данилов. – Пятачок подбегает к нему и спрашивает участливо: «Винни, Винни, тебе больно?» А тот ему отвечает: «Уйди, свинья, хреново мне!»

Засмеялся один Эдик.

– Что тут происходит?! – на вопль прибежали Казначеева и Лжедмитрий.

– Виктор Георгиевич, голову надо мыть дома! – строго сказал Лжедмитрий. – И по возможности молча…

Бондарь никак не отреагировал на его слова. Фыркая и брызгаясь, он продолжал держать голову под спасительной струей воды, вертя ею в разные стороны.

– Виктор Георгиевич пострадал по моей оплошности, – пояснил Данилов. – Я случайно опрокинул на него свой чай. Досадная оплошность…

По глазам Борьки Сорокина Лжедмитрий понял, что у того есть своя версия событий.

– Чай сам по себе не опрокидывается! – строгость в голосе старшего врача все прибавлялась.

– Вы ошибаетесь, – возразил Данилов. – Если желаете – можете убедиться на личном опыте. Сядьте сюда, на место доктора Бондаря, и я вам покажу, как все было…

– Спасибо, я воздержусь от экспериментов.

– Как знаете, – Данилов не стал настаивать.

Бондарь, наконец, закончил свои водно-спасательные процедуры и принялся осторожно промокать голову не первой свежести полотенцем, висевшим у раковины.

– Так, посмотрим! – Казначеева с высоты своего роста оглядела ошпаренную голову и тут же поставила диагноз: – Гиперемия без волдырей, ожог первой степени. Легко отделались, Виктор Георгиевич, могло бы быть и хуже… Пойдемте ко мне в кабинет, башку вашу мазью полечим.

Виктор Георгиевич зло сверкнул глазами в сторону стола, за которым сидел Данилов, и покинул кухню вслед за старшим фельдшером. Тут же неслышно и незаметно, словно джинн из арабской сказки, исчез Сорокин. Лжедмитрий остался.

К тому времени сладости были съедены, чай и кофе допиты. Народ, пользуясь тем, что раковина освободилась, принялся по очереди мыть свою посуду и расходиться.

Неписаное правило – на «скорой» посудомоек и официанток нет. Каждый сам моет и убирает за собой.

Данилов остался сидеть за столом, делясь с Эдиком тонкостями лечения мерцательной аритмии при синдроме Вольфа-Паркинсона-Уайта. На подошедшего старшего врача он демонстративно не обращал внимания.

Лжедмитрий потоптался около стола, принюхиваясь к воздуху, якобы случайно позволил ручке выпасть из кармана, чтобы получить повод заглянуть под стол, после чего сказал:

– Поосторожней надо быть, Владимир Александрович…

– Приму к сведению, Дмитрий Александрович, – пообещал Данилов и предложил: – Объяснительную по поводу инцидента написать?

– Не делайте из меня идиота! – вспылил Лжедмитрий и поспешил уйти.

– Ваши родители и без моего участия неплохо справились со своей задачей! – громко нахамил вслед ему Данилов (старший врач никак не отреагировал) и поморщился от боли, раскаленным гвоздем пронзившей ему виски.

– Что такое? – заволновался Эдик.

– Ничего, – ответил Данилов. – Башка трещит. Это у меня привычное состояние. Последствия чээмтэ.

– Я в курсе…

– Кто успел рассказать? – вскинулся Данилов. – Колитесь, сударь!

– Слухами земля полнится, – улыбнулся Эдик. – Сейчас уже и не вспомню кто.

– Молодец! – одобрил Данилов. – Информаторов выдавать нельзя. Кстати, ты уже получил форму?

– Да, еще до конференции. Два комплекта. Даже померить успел. Все путем! Теперь никакого нарушения формы!

– Прекрасно. Значит, тебя на подстанции ничего не задерживает?

– Нет.

– Есть предложение перенести наше общение в пространство не скованное производственными условностями. Я знаю тут неподалеку, на Ташкентском одно кафе…

Кафе держал тбилисский армянин по имени Вазген, друг детства доктора Саркисяна. Однажды при совместном посещении заведения Саркисян познакомил Данилова с Вазгеном.