Нулевой пациент. Случаи больных, благодаря которым гениальные врачи стали известными - Перино Люк - Страница 6

Фотография была в то время зарождающимся искусством, и художники, не колеблясь, прибегали к ней, независимо от сюжета. Ни один фотограф еще не оказывался в стенах больницы. Первый, кто на это решился, проник в Сальпетриер через некоторое время после поступления Августины. Его поразила несовершенная красота этой девушки, которая после омерзительных судорог застывала в позах, придававших ей волнующую грацию. Он мгновенно понял, что можно добиться удачных снимков, полных чувственного содержания. Он превратит Августину в звезду больницы Сальпетриер и в архетип истерического припадка.

Главным светилом тогда был профессор Жан-Мартен Шарко, невролог с мировым именем. Он стал заведовать отделением, в котором содержалось около ста пациентов, больных эпилепсией и истерией, по большей части женщин. Как и все врачи в ту эпоху, он применял анатомо-клинический метод, где было необходимо тщательно фиксировать все симптомы болезни при жизни пациента, а после его смерти произвести вскрытие, чтобы установить связь между симптомами и повреждениями органов, тканей и клеток. Этот метод и лег в основу современной медицины. Когда вскрытие не позволяло выявить никакой аномалии, различимой невооруженным глазом или под микроскопом, врачи заключали, что болезнь не имела отношения к органам, а была вызвана функциональными нарушениями. Шарко не мог понять, почему истерия, характеризующаяся значительным количеством неврологических симптомов, не имеет никаких видимых проявлений в нарушениях нервной системы. Честолюбие врача и репутация выдающегося невролога побуждали его любой ценой выяснить патофизиологию этой болезни, ускользающей от науки.

Увидев фотографии Августины, он попросил сообщить ему о новом приступе. Просьбу было выполнить несложно, поскольку кризисы случались все чаще. Он тоже был очарован пациенткой; все стадии и симптомы ее случая истерии вписывались в классические дидактические описания болезни. Обмороки, судороги, тетанус[7], бессознательное состояние, сопровождаемое пробуждением, за которым следовали амнезия или бред… Иными словами, полный набор симптомов. Он тут же решает превратить Августину в клиническую модель. Она станет его шедевром…

Шарко, весьма честолюбивый и влиятельный профессор, не чуравшийся светской жизни, организовал «медиакампанию», которую непременно осудила бы современная медицинская этика. Помимо занятий с интернами, он устраивал так называемые утренние лекции по вторникам, где демонстрировал наиболее интересные случаи из своей медицинской практики. Журналисты, врачи, известные деятели и политики спешили на эти научно-популярные собрания, о которых шла молва по всей Европе.

Августина, которая, помимо прочих достоинств, обладала еще и большой восприимчивостью к гипнозу – способу терапии, набиравшему тогда все большую популярность, – мгновенно стала звездой этих учебных спектаклей. Объяснив, что гипноз вызывает диссоциативное состояние, при котором одна часть мозга бодрствует, а другая – спит, Шарко представлял наглядные тому доказательства: он вызывал по своему желанию паралич какой-нибудь части тела, который мог излечить лишь словом или надавливанием на пораженную часть. Он пояснял, что особенная восприимчивость больных к внушению и гипнозу была одним из основных проявлений истерии. Надавив на веко, он вводил пациентку в бессознательное состояние, а надавливая повторно, приводил ее снова в чувство. Мы никогда не узнаем, с какой целью публика приходила на эти спектакли: движимая научным интересом или желанием поглазеть на эротические позы прекрасной Августины, которыми управлял профессор Шарко.

Пик заболевания наступил в 1877 году, когда за год было зафиксировано 1296 припадков, то есть по три-четыре в день! Однако два года спустя, в 1879 году, врачи заявили, что Августина здорова. Из пациентки больницы она превратилась в прислугу. Необратимость рабского положения. Несмотря на официальное выздоровление, она продолжала принимать участие в опытах Шарко. Неужели профессор был настолько очарован девушкой, что без страха рисковал быть опороченным и даже осмеянным? Утренние лекции по вторникам стали все больше походить не на занятия медициной, а на ярмарочные спектакли. Одним жестом профессор вводил Августину в состояние каталепсии, ее тело становилось податливым, словно резиновая кукла. Зрителям разрешалось присутствовать при этих сценах манипуляции. Шарко будил пациентку одним словом, вызывая галлюцинации при пробуждении: порой он говорил с ней о мужчине, бывшем предметом ее вожделений, но от которого она получала отказ.

Шарко обвинили в сумасшествии и превращении безумной пациентки в сексуальный объект, который он использовал ради славы и удовольствий. Их сразу стали считать любовниками. Постепенно бывшая звезда, кукла-талисман больницы Сальпетриер, модель истерии, вскружившая голову профессору Шарко, была покрыта позором. На ее фотографии посыпался град злых и похабных комментариев. После этого у Августины случился настоящий рецидив, и ее вынуждены были госпитализировать насильно. В 1880 году она смогла бежать из больницы, переодевшись в мужское платье.

Шарко, однако, не утратил громкого имени великого невролога[8]. В его честь были названы многочисленные неврологические болезни и симптомы. Многие европейские врачи по-прежнему посещали его занятия. В 1885 году к нему пришел молодой ученик-австриец, проявлявший особый интерес к гипнозу и истерии. Им был некий Зигмунд Фрейд.

Для историков Августина предстает в роли игрушки и помощницы Шарко, остававшейся в тени мэтра. В кино и литературе оказалось скорее наоборот. В некотором роде Августина стала жупелом[9] феминизма.

Истерия, клиническая история которой основана на неоднозначности и лжи взаимоотношений врача с пациентом, по-прежнему хранит патофизиологические тайны.

Баронесса Фанни Зульцер-Варт де Винтерхур обладала двумя достоинствами – богатством и красотой. Она происходила из знатной баварской семьи, одной из самых обеспеченных в Швейцарии.

В 22 года она вышла замуж за Генриха Мозера, владельца часовых мастерских, который был старше на 43 года, и он решил сделать ее своей единственной наследницей. Как и предполагалось, престарелый муж вскоре скончался, а молодая вдова стала вдвое богаче. Ореол ее богатства и красоты быстро превратился в двойное бремя под давлением управляющих и поклонников.

У нее появились многочисленные симптомы истерии, изучение комплексности которых должно было быть поручено лучшим врачам. Симптомы, возникающие у бедняков, намного менее желательны, чем у богатых. С этой точки зрения медицина почти не изменилась.

Огюст Форель, известный в обществе как сторонник расовой евгеники[10], был первым, кого пригласили к больной. Как это часто бывает, компетентность врача – не единственный критерий выбора: сюда примешивается и его социальное положение, которое должно быть сопоставимо с положением пациента. Для человека состоятельного или знатного было бы неуместным и неприличным вызывать врача, лечащего людей без денег и звания. Профессионализм врача, сложившийся благодаря книгам и анализу содержимого ночного горшка, никогда не сможет соревноваться с профессионализмом, приобретенным в салонах. Поэтому к больной Фанни был приглашен великий Эйген Блейлер. Специалист в области шизофрении проявил больше осторожности и благоразумия, чем Шарко в истории с Августиной, – он не желал плутать в лабиринтах мозга Фанни и отказался от игры. Многие другие психиатры направлялись стройными рядами во дворец баронессы, но выходили ни с чем. Богатые наследницы менее покорны, чем презренные служанки.

Фанни был 41 год, когда в 1889-м она решила отправиться в Вену к врачу Йозефу Брейеру, получившему известность благодаря лечению гипнозом. Этот катарсический метод зарекомендовал себя с хорошей стороны – с его помощью удалось вылечить несколько случаев истерии. Но австрийский врач, как и его швейцарский коллега Блейлер, также не решился взяться за случай экспансивной Фанни. Он предпочел перенаправить ее к молодому Зигмунду Фрейду – тому самому, кто четыре года назад был в восторге от публичных лекций Шарко и твердо решил добиться известности в области истерии.