Асфоделия. Суженая смерти (СИ) - Серина Гэлбрэйт - Страница 57

На занятия мы неизменно ходили втроём: я училась, Эветьен учил, Тисон бдел. Держался рядом, молчаливый, почти невидимый, стоял по другую сторону дуба или сидел на табуретке у стены, смотря по тому, где проходил урок. Поначалу Эветьен делал брату замечания, колючие, прячущие недовольство и непонимание под налётом иронии, но тот и бровью не вёл, ссылался на долг и продолжал сопровождать меня. Точно так же рыцарь водил меня на трапезы и вообще в любое место за пределами спальни. При том мы фактически не разговаривали, здоровались утром при Жизель, её рыцаре и служанках, желали друг другу доброй ночи по вечерам, едва обменивались дюжиной суховатых дежурных фраз в течение дня, особенно если с Эветьеном не возникало требующих вмешательства разногласий.

Оставались взгляды украдкой, когда казалось, что никто не смотрит, говорившие больше слов.

Прикосновения, нечастые, невинные до зубовного скрежета. Порой возникала необходимость подать даме руку при спуске по лестнице – все мы знаем, сколь она опасна для жизни и здоровья, – поддержать или словно невзначай дотронуться до руки. Всё быстро, мимолётно, однако каждый такой простенький физический контакт обжигал огнём, мучил желанием большего. Причём не чего-то вроде разврата на источниках – хотя к нему я тоже иногда мыслями возвращалась, – но обычного объятия, возможности идти рядом, а не на шаг-другой впереди, смотреть свободно. Никогда не понимала этой запретной любви на расстоянии вытянутой руки, поэтичного трагического романтизма юных влюблённых, не смеющих встречаться открыто, взгляды поверх веера, охи-вздохи тайком и прикосновение к запястью любимой через перчатку как вершина дозволенного и демонстрация чистоты чувств, не омрачённых низменными инстинктами. В моём возрасте хочется уже нормального общения и адекватных взрослых отношений, а не первого бала Наташи Ростовой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Поняв, что спорить с братом бесполезно, Эветьен перестал обращать на него внимание, по крайней мере, во время уроков. Если у Эветьена возникали дела, требующего немедленного его участия, и он не мог проводить меня на место расположения, он преспокойно оставлял меня на Тисона. Занимались мы чаще всего в первой половине дня, во второй я или отсиживалась в спальне и читала, или отрабатывала светскую повинность, без особого энтузиазма притворяясь, будто меня и впрямь занимают местные развлечения.

Вайленцы уехали в столицу и Жизель загрустила. Нет, она не показывала свою печаль открыто, даже не упоминала ни о чём подобном и большую часть времени изображала восторг от придворного времяпрепровождения куда лучше меня, но я-то видела, каким застывшим, немного потерянным делался её взгляд порой. Я хотела спросить насчёт Саши, узнать, действительно ли у них всё так, как я думаю, однако никак не могла решиться. Вроде нет нужды лезть человеку в душу и интересоваться личным, близкие дружеские отношения нас не связывали, и я сама не больно-то откровенничала, хотя только ленивый, слепой и глухой не знал, что «эта бесстыдница с островов днями напролёт хороводится с обоими Шевери». В свете новой порции сплетен, грозящих затмить сотворённое Асфоделией на Сонне, Брендетта пыталась держаться от меня подальше, дабы падающая на беспутницу грязь не попала случаем и на неё, марая чистый облик добродетельной благородной фрайнэ. Нарцисса следовала примеру соседки, за эти дни в её глазах поселилась не вполне понятная мне неприязнь, явное осуждение. Со слов Жизель я знала, что если Нарцисса не репетировала и не отрабатывала ту же светскую повинность, то проводила время в молитвах в храме Эй-Форийи. В семье девушка была одной из младших дочерей и готовила себя к служению Четырём, но не к замужеству и мне трудно было предположить, о чём Нарцисса думала.

Об оставшейся в родном краю семье?

О переменившейся жизни?

Или молила богов, чтобы всё поскорее закончилось и она смогла бы вернуться к домой?

Императорская воля освободила меня от репетиций и вообще довольно от многого. Если я не хотела ехать на очередную охоту, или идти на пикник, или участвовать в какой-нибудь дурацкой игре, то никто не настаивал, меня быстро оставляли в покое. Мадалин лишь усмехалась, глядя на моё особое положение, верная её свита шепталась активнее. Уж не знаю, что имел в виду Тисон, когда уверял, что у Элиаса не будет повода нажаловаться на неподобающее поведение младшего коллеги, потому как вряд ли за прошедшие дни в стенах Эй-Форийи осталась хотя бы одна живая душа, не слышавшая о шашнях островитянки с братьями Шевери. Конечно, Мадалин-то всё равно, с кем и в каком количестве я на досуге развлекаться изволю, главное, чтобы не со Стефанио. Подозреваю, ей уже известно о моём новом статусе, оттого и усмешка её стала понимающей, иронично-снисходительной, но Морелл лицо заинтересованное при любом раскладе. Пусть я больше не соперница другим избранным и Нарциссе в частности, однако едва ли Элиас мог допустить столь вопиющее падение облико морале в рядах вверенных ему рыцарей.

День грандиозной премьеры подкрался незаметно.

Во время завтрака Брендетта говорить ни о чём больше не могла, кроме как о постановке, своём в неё неоценимом вкладе и последующем маскараде, во время которого она будет всенепременно танцевать с императором и не один раз. Жизель скучала, Нарцисса была непривычно мрачна. Похоже, играть главную стерву ей категорически не нравилось, но перечить открыто девушка не осмеливалась. Помимо наведения последних штрихов перед премьерой, Брендетта готовилась и к маскараду. Собственно, готовились к нему почти все, поскольку через день-другой двор возвращался в столицу, завершая на том загородный выезд.

К маскараду не готовилась лишь я. Карнавального костюма у меня не было – да и откуда ему взяться? – ни одно из повседневных платьев не годилось, не говоря уже, что даже я, далёкая от светской жизни прошлых веков, понимала, что каждое из них слишком скромное, бледное и простое для торжественного выхода. И видели меня в них регулярно, а какая приличная леди выйдет в свет в не единожды надетом ею наряде? Жизель предложила либо позвать портниху и попробовать переделать одно из повседневных, либо не стесняться и обратиться к Стефанио. По его милости меня привезли в столицу в прямом смысле как нищенку, без единой личной вещи, едва одетую, и раз император взялся опекать и обеспечивать моё пребывание при дворе, то пусть и не скупится.

Речь Жизель звучала твёрдо, убеждённо и внушительно, я покивала, соглашаясь, но идти на поклон к Стефанио из-за тряпок так и не решилась. Хотела спросить у Эветьена, однако к часу занятий то отвлекалась и забывала, то откладывала на неопределённое потом. Ну глупо же – знаешь, котик, мне совершенно не в чем идти на маскарад, не мог бы ты свозить меня в ближайший бутик за обновкой? Да и одно дело спорить, когда что-то не получается на уроке, и совсем другое – клянчить новое платье. Вот уж чего я точно никогда не делала в своей жизни, так это ничего не просила у мужчин, ни с которыми встречалась, ни просто малознакомых.

Напоминать о платье, когда до спектакля оставалось несколько часов, было тем более глупо. Ни до, ни после занятия Эветьен не упомянул о планах на вечер, идти мне на маскарад или нет и что делать вообще. Даже провожать обратно во дворец не стал, сослался на срочные дела и быстро ушёл, едва мы закончили. Тисон по обыкновению молчал, я тоже не знала, что сказать. Если бы не висевшие между нами недоговорённости, недомолвки и невозможность вести себя как хочется, молчание было бы вполне уютным, не тревожащим понапрасну.

Понимаю. Правда, понимаю, почему Тисон держится так, как держался все эти дни, почему молчит, избегая бесед, почему несколько прикосновений походя да взгляды украдкой единственное, что он себе позволяет.

Потому что у него эти чёртовы обеты, а я уже не просто дева жребия, не кандидатка в суженые Стефанио, но невеста его брата. Скоро Тисон вернётся в рассветный храм, я отправлюсь под венец и вряд ли мы будем часто видеться. Или не будем вовсе. Эветьену и так обо всём известно, возможно, он не уверен во мне, однако брата знает хорошо. Даже странно, что до сих пор позволяет Тисону постоянно крутиться поблизости, спокойно оставляет нас вдвоём, словно уверенный, что тот не выйдет за рамки приличий. На сплетни оба не реагировали, будто речь шла о ком-то другом, посторонним, хотя, ясен день, последние жареные обсуждения доходили и до них.