Игрушка ветра (СИ) - Серина Гэлбрэйт - Страница 19

Поняла ли двуликая, с кем незримые узы Аверил связывают, или права Стевия и ничего подобного оборотни не видят и не чуют, что до прочего, то это только страхи, не более?

В дом Герарда девушки тоже возвращались вдвоём. Шли молча, что удивительно для Стевии, редко умолкавшей надолго. Но Аверил и не хотелось ни бесед вести, ни речи чужие слушать. Тут бы разобраться, что дальше делать. В последние дни Аверил даже на письма Герарда не отвечала, не находила в себе сил написать ему и пары пустых, ничего не значащих строчек. Не сообщать же в письме о своих подозрениях?

А теперь и неясно, что да как писать. Разве можно говорить в письме о беременности, о том, что адресат его отцом скоро станет? Или лучше обождать до личной встречи? А если Торнстон раньше обмолвится?

Или стоит сразу сбежать, пока возможно, пока Герард не вернулся и не обвинил её, что она такая же, как мать, что принесла кукушонка в подоле, а пуще того была неверна, нагуляла в отсутствие законного господина.

Дочь шлюхи и сама шлюха, а шлюхи верность хранить не умеют, только и знают, как хвостом перед другими мужиками крутить.

До высокой каменной ограды дома оставалось уже немного, когда навстречу из-за поворота дороги, тянущейся меж деревьями, вышел человек, закутанный в дорожный плащ с надвинутым низко капюшоном, направился широким шагом девушкам наперерез. Аверил, в размышления погружённая, не сразу заметила приближающегося человека. Стевия же остановилась, вынуждая замереть и Аверил, которую она под локоть держала, вскинула свободную руку. Под пальцами камеристки полыхнуло серебро сияния, но Аверил почувствовала запах родной, знакомый, словно ласкающий невесомо лицо тёплым ветерком.

— Герард?

Человек остановился, откинул капюшон, и Стевия руку опустила, недовольно поджала губы.

— А, это вы, господин.

— Иди в дом, Стевия, — велел Герард. — Я сам провожу Аверил.

Стевия отпустила Аверил, склонила голову перед хозяином и поспешила вперёд по дороге. Герард подождал, пока тонкая хрупкая фигурка не скроется за поворотом, затем шагнул вплотную к Аверил, рукой в перчатке коснулся девичьей щеки.

— Ты… вернулся, — прошептала Аверил, не зная, что сильнее всколыхнулось сейчас — радость или страх, желание обнять и поцеловать любимого или бежать прочь со всех ног, пока то хорошее, что ещё есть в её жизни, не обратилось прахом на её глазах.

— Ты не отвечала на письма, хотя Торн здесь. И он упомянул, что тебе вдруг потребовался доктор, — Герард вдохнул глубоко, всмотрелся пытливо, встревоженно в лицо девушки. — И запах изменился.

— Изменился?

— Изменился. Другим стал, словно одновременно и твой, и не совсем твой. Но тоже приятный и безумно привлекательный.

— А… Торнстон не писал, зачем мне… доктор? — с дрожью в голосе уточнила Аверил.

Осмотрела быстро дорогу — никого, только ветви деревьев качаются над головами да солнце в редкие прорехи в плотных облаках выглянуть пытается.

— Нет, — Герард обнял Аверил за талию, привлёк к себе. — Время, проведённое вдали от тебя, всё больше и больше похоже на предсмертную агонию. Я каждый день думаю, где ты, что делаешь, чем заняты твои мысли. Твой запах преследует меня, куда бы я ни пошёл… или я так хорошо воображаю его себе, что нынче он чудится мне абсолютно везде, — Герард усмехнулся, касаясь дыханием губ Аверил. — Я не могу без тебя, Аверил, не могу. Поэтому я передам Тарийскую партию Дрэйку, если он её так жаждет, или Маркусу, его наставник Дамиан высоко о нём отзывается… пусть молодое поколение получит свои возможности, а сам покину, наконец, это растреклятое княжество, заберу тебя, и мы уедем на юг. Сделаю вид, будто больше заинтересован в одной из тамошних партий… найдём уютное местечко, где на нас ещё не скоро обратят внимание… купим дом и сможем видеться чаще, чем сейчас. По крайней мере, не раз в один-два месяца. А потом переберёмся ещё куда-нибудь…

— Я жду ребёнка, — едва слышно выдохнула Аверил.

— Или, может, сразу за Восточный хребет? Братство туда соваться не любит и есть неплохой шанс, что преследовать не станут… — Герард умолк, посмотрел растерянно на девушку. — Прости, что ты сказала?

— Я беременна, — произнесла и потупилась, на застёжку на плаще глядя.

Всякого ожидала — и недоверия, и сомнений, и презрения, и гнева, и ненависти даже, — но не того, что услышала в ответ:

— Ты выйдешь за меня замуж?

Замуж?

От удивления Аверил даже взгляд осмелилась на Герарда поднять, всмотрелась в шальные голубые глаза, понять пытаясь что по выражению их, что по запаху, тягучему, пьянящему сильнее обычного, не шутит ли любимый, расслышал ли, что она ему сказала.

— За тебя? — повторила наконец.

— Ну не за Торна же, — Герард улыбнулся, и запах вдруг наполнил Аверил радостью хмельной, бескрайней. — Или ты за него замуж собираешься?

— Нет, но… — Аверил всё же попробовала подобрать верные слова, объяснить, что на самом деле произошло. — Ты, должно быть, неправильно меня понял. Я жду ребёнка и… и он твой.

— Я и не сомневаюсь. Даже если отбросить влияние привязки, а действует она на нас обоих, то я просто знаю, что ребёнок мой и не может быть от кого-то другого, как и то, что ты моя и не можешь принадлежать другому. Чувствую так на инстинктивном уровне, и всё. Это тяжело объяснить. Торн говорил, что он, в отличие от меня, не чувствует твоего запаха, в этом отношении для него ты красивая девушка, и только. Но он чует привязку на тебе и понимает, что тебя нельзя трогать, что ты для него табу, запретная территория, ступать на которую нельзя ни в коем случае, если не хочешь проблем. Впрочем, я никогда и не замечал за ним каких-то желаний относительно тебя или лишних взглядов в твою сторону.

— Наверное, его больше занимают споры со Стевией.

— Сейчас мне трудно его в этом винить.

— И ты совсем-совсем не удивлён?

— Чем?

— У проклятых ведь не бывает детей…

— Не бывает, — легко согласился Герард. — И ещё парных привязок быть не должно, как и пары в принципе. И влечения к прекрасным лунным девам. И аромата, день за днём сводящего с ума. И желания обнять свою женщину и никогда не отпускать. Так много всего быть не должно, Аверил… ни семьи, ни детей, ни кого-то близкого рядом, ни надежды. Мы устаём вопреки всякому бессмертию… кто-то раньше, кто-то позже, но однажды круг, сила, партии нынешние и будущие, круговорот людей, которые сегодня есть, а завтра их нет и в помине, теряют прежнюю новизну и прелесть. Нам становится скучно, мы ищем способы как-то разнообразить собственное унылое существование… порой срываемся, творим вещи… в основном, плохие вещи, узнаём от старших, что поступать так нежелательно, да только сделанного не воротишь, и смысла в жизни не прибавляется. Мы скатываемся в пустоту и вечное одиночество, мы даже не представляем, чем его можно заполнить, и за неимением лучших идей снова погружаемся в партии, что, безусловно, только на руку старшим. Однако пустота и понимание, что так будет всегда, остаётся с нами… словно из книги вырвали страницу и приходится читать без неё, снова и снова… но она есть, она в наших руках и с этим фактом не поспоришь. Да у меня и нет желания спорить.

Радость обретения — то ли своя, то ли Герарда, сейчас и не разобрать, — затапливала, оседала на языке сладким привкусом пирогов с малиной, волновала приятно, хотелось смеяться без причины и танцевать, однако навстречу ей потянулись вдруг ростки сомнений, недоверия, давними воспоминаниями порождённого.

— Значит, ты потому сделал мне предложение — из-за ребёнка? — нахмурилась Аверил. — А если бы я не была в тягости, то и не сделал бы?

— Ради Кары, что за глупости? — радость поблёкла, сменилась колючим недоумением. — Я сделал предложение из-за тебя, из-за нас. Потому что ты моя, и я хочу, чтобы это было ясно всем, не только тем, кто видит ауры или чует привязку. И наш ребёнок будет рождён в освящённом браке, Аверил, никто не станет называть его «бастардом», «незаконнорожденным» или кем похуже.