Яд ее поцелуя (СИ) - Серина Гэлбрэйт - Страница 1

Аромат благовоний кружил голову. Терпкий сандал, сладкая ваниль и капля имбирной горечи щекотали обоняние, обнимали сизыми лентами дыма, что тянулся от курильниц, расставленных по углам небольшого зала. Взлетал и опадал крылом неведомой птицы край длинной широкой юбки, вился по воздуху, открывая стройные лодыжки и босые ступни танцовщицы. Едва заметно трепетала красная ткань, драпирующая стены мягкими складками, дрожало пламя, заключённое в стеклянные чаши светильников. Безликие тёмные силуэты, сидящие на низких диванах в затенённой части зала, застыли неподвижно, глядя на танцовщицу неотрывно, словно заворожённые. Сама она, озарённая неверным рыжим пламенем, неспешно, плавно скользила по открытому пространству, очерченному границей узорчатого ковра на полу. Её руки, смоль рассыпанных по спине волос, гибкое, облитое чёрным платьем тело рисовало лишь ей ведомый узор, рассказывало историю, сложенную не из слов, но собранную из движений, поворотов, наклонов, кружения, шагов. Скрытое чёрной же полумаской лицо не обращено ни к одному из посетителей, взор устремлён в себя, в звенящую музыку, направляющую её, ведущую искусным партнёром.

…Путь её пролегал через пустошь, что полна холода и колючего снега…

…Злой ветер бил в лицо, рвал платье, забирая тепло, но не по силам ему было остановить её…

…Шаг её лёгок и плавен, хотя острые льдинки ранили её босые ступни, и капли её крови раскрашивали белый снег алыми узорами…

…И на месте их вырастали цветы, красные, как её кровь, а с нежных лепестков вспархивали огненные бабочки, согревающие жаром пылающих своих крыльев ледяную пустошь…

Поворот.

Несколько осторожных шагов, будто танцовщица и впрямь ступала по обжигающе холодному снегу.

…Утихли злые ветра, нет больше пустоши, обратилась она прекрасным цветущим лугом…

Плавное движение рукой. Отвечая нарастающему рокоту музыки, танцовщица закружилась по залу. Один из посетителей, сидевший на крайнем диване, шевельнулся, чуть подался вперёд, пожирая плясунью жгучим горящим взглядом.

…Но путь её ещё не окончен, бежит-вьётся причудливая её дорога, извилистая, подобно телу Матери-Змеи…

Музыка затихла, опадая последними звенящими каплями. Танцовщица замедлилась и на завершающем аккорде опустилась на ковер.

Присобранные сзади волосы тёплым плащом легли на грудь и обнажённые плечи, юбка опала широким кругом. Илзе уронила голову, переводя дыхание.

Когда она танцевала, ощущение мира вокруг менялось, искажалось. Илзе становилась слепа и глуха ко всему, кроме влекущих неудержимо переливов музыки, и одновременно будто отделялась от собственного тела и наблюдала за всем со стороны. Чужим строгим взором оценивала и себя, гибкую фигуру в длинном платье, чью черноту разбавлял лишь широкий алый пояс, и хорошо изученный за последние месяцы зал «Розы ветров», и посетителей, позабывших про напитки и закуски. Следила за каждым своим движением, рассортировывала безликие, безымянные силуэты в тени, приглядывала за другими девушками, смотревшими её танец с верхней галереи. И сейчас, когда музыка истаяла в разогретом воздухе, вновь стала сама собой, соединила обе части в единое целое.

Глубоко вдохнула, выдохнула, и, не дожидаясь аплодисментов, выпрямилась, перебросила волосы на спину и покинула импровизированную сцену. Отметила краем глаза, как посетитель, тот самый, с крайнего дивана, мотнул головой, будто дурман прогоняя, и встал со своего места. Илзе подхватила оставленные у края ковра туфли, поднялась по боковой лестнице и нырнула за одну из ширм. Деревянные, с мелкими ячейками между искусно вырезанных розовых плетей, листьев и лепестков, они разделяли зал на втором этаже на уголки для желающих некоторого уединения. Илзе присела на край низкого, обложенного подушками дивана, надела туфли.

Пойдёт или не пойдёт?

Или она ошиблась?

Всё же минуло… сколько месяцев? Шесть? Семь? Илзе не считала. Та, прошлая жизнь, закончилась, истаяла за поворотом. Осталась зыбким миражом на другой стороне континента, столь же далёкая от нынешней, как Благословенная Франская империя далека от Финийских земель.

— Ах, Илзе, как всегда восхитительно! — Эпифания расшалившимся духом возникла между половинками двух ширм, протянула наполненную чашу.

— Благодарю, — глоток-другой прохладительного напитка пришёлся как нельзя кстати.

— Как у тебя получается танцевать столь чудесно? — Эпифания опустилась на диван, по другую сторону круглого столика. — Словно ты уже не ты, а ожившая мелодия плывёт по залу. Кажется, ещё чуть-чуть, и я своими ушами услышу, о чём она повествует, даже без слов песни.

— Практика. И немного змеиной ворожбы.

— Ты говорила, что давно не практиковалась.

— Прежде возможностей было мало. Зато нынче ими хоть очаг топи.

Новая мелодия наполнила зал внизу, но не смогла заглушить звука шагов поднимающегося по лестнице человека.

— Оставишь нас? — Илзе отпила ещё немного, поставила чашу на край столешницы.

— Нас? — повторила Эпифания озадаченно и вскинула глаза на появившийся за ширмой чёрный силуэт. — А-а… хорошо. Увидимся позже.

Илзе кивнула Эпифании и девушка, подхватив яркие юбки, выскользнула из закутка, уступив место мужчине. Тот проводил Эпифанию удивлённым взглядом и шагнул внутрь.

— Позволите? — спросил на франском.

Впрочем, здесь, в многоликом, многоголосом Изумирде можно услышать, кажется, все известные языки, наречия и говоры, порождённые людьми и теми, кого называли нелюдями, демонами харасанской империи.

Илзе молча повела плечом — как пожелаешь, мол. Да и, следовало признать, отвыкла за эти месяцы от франского языка, и оттого звучал он резче прежнего, с неприятным, чуждым слуху произношением. Наверное, повторить уже не получится, только говорить с акцентом, как иностранка.

Мужчина прошёл за ширму, сел на место Эпифании, огляделся. Чёрная одежда принятого в западной части континента фасона, простая и уже заметно поношенная — и где нынче богатое платье высокопоставленного франского вельможи, приближённого к самому государю? Оружия нет — посетители «Розы ветров» оставляли его при входе. Верхняя половина лица скрыта чёрной полумаской, какую получали все переступающие порог этого заведения, а нижняя заросла щетиной. Тёмно-каштановые волосы стали немного длиннее, чем помнила Илзе, зато пара-тройка непослушных прядей по-прежнему падала на карие глаза. Руки словно сами собой тянулись их поправить…

И сколько раз она роняла в шутку, что не след фрайну его положения ходить лохматым, будто вечно странствующий неприкаянный бродяга?

Лишь усмехался в ответ.

— Вы прекрасно танцуете, — и тон официальный, суховатый, точно на публичной аудиенции у государя.

— Практика, — повторила Илзе на франском и сама нахмурилась от того, каким вороньим карканьем прозвучало её произношение.

— Не знал, что вы отдаёте столько времени и сил танцам.

Он многого о ней не знает. Как и она о нём. Ни один из них не особо стремился заполнить эти пустоты. Не потому, что были молоды, глупы и ничегошеньки не смыслили ни в беспокойном этом мире, ни в людях вокруг.

Наоборот, как раз таки кое-чего да смыслили и потому не спешили сокращать расстояние, разделяющее не два тела, но два разума, два сердца.

С телами, оно всегда как-то проще, яснее.

— Движение, танец, истории, воплощённые не в словах, но языком тела — в крови у моего народа. Можно не знать чужого устного языка, не понимать письменного, но язык тела способен рассказать многое даже самому несведущему.

— Действительно… — знакомая усмешка царапнула слух.

Илзе глянула искоса на сидящего рядом мужчину, поймала сумрачный его взгляд. Он ведь проделал немалый путь, прибыл издалека, нашёл её в крупнейшем на побережье портовом городе, где разыскать кого-либо задача не из лёгких. И чего ради? Посмотреть танец-другой и попытаться завести беседу, которая, как ни старайся, не собирается в единое целое? Ему, поди, и вовсе странно видеть её в месте, подобном «Розе ветров», пляшущей бесстыдно перед мужчинами, словно нет у неё иного способа заработать на жизнь.