Укротить Чудовище. Часть 1 (СИ) - Кириллова Наталья Юрьевна - Страница 36

— Они вас… оставили?

— Таково было мое решение — я достаточно прожил и не желал умирать на чужой земле, какой бы благодатной она ни была.

Пытаюсь вспомнить все, что когда-либо читала о призраках. Во всех книгах было написано, что если дух остается в мире живых, то оказывается привязанным к месту своей смерти, что породило множество легенд и историй о привидениях, обреченных вечно блуждать по коридорам и галереям старых замков, в которых некогда жили.

— Но… вы здесь. Разве вы не должны были остаться в Ритине?

— Волею высших сил связь с моим родом не исчезла и после смерти. И лишь за последней его дочерью я могу последовать куда угодно, лишь она может меня призвать, — Эдмунд оборачивается ко мне, рассматривает пристально, задерживает взгляд на груди, и я понимаю, что видит он не мои девичьи прелести, но шрам. — Сказать по чести, поначалу я принял было тебя за демоническую полукровку, так ярок был след, оставленный Белой смертью.

Я отступаю к кровати, опускаюсь бессильно на край постели.

Тот кошмар не был сном?

Фабиан сказал, что амулет изготовлен нечеловеком.

И пожирающий, беседовавший с папой тем давним вечером в библиотеке, мне не почудился, не одна я видела демона.

Но лишь я не хочу видеть того, что лежит едва ли не на поверхности, не хочу ничего знать о возможных папиных связях с пожирающим. Мне спокойнее в неведении, в собственном безмятежном мирке, добром, светлом, полном безоговорочного доверия папе, и я готова на многое, только бы не позволять правде разрушать его.

Так нельзя. Ренье ничего не боятся, и я не должна отворачиваться от действительности, какой бы она ни была. Я должна принять истину, должна понять, что происходит и почему так сложилось.

— Однако спустя мгновение иллюзия рассеялась, и передо мной предстал чистокровный человек, та, кто привела меня сюда. Твой отец, Фреа Роза, старается защитить тебя так, как полагает верным, но при том ведет себя, словно глупец, впервые столкнувшийся с врожденным даром. Способность к управлению стихийной силой такова, что ее невозможно удержать, сковать навсегда. Большее, что может быть, — в случае слабого дара он сам угаснет с течением времени. Но наш род никогда не был слабым, — призрак качает головой и усмехается вдруг, глядя на мое лицо, побледневшее, растерянное, — я отмечаю краем глаза свое отражение в зеркале. — Тем паче, твоя мать была одарена. И ее мать тоже, как я уже слышал.

— И что же? — я с трудом слышу собственный голос, тихий, осипший будто. — Я… одарена?

— Естественно, — Эдмунд смотрит так, словно иного и быть не могло.

— Я никогда…

— Дар не всегда пробуждается в раннем возрасте, а твой отец, не без помощи Белой смерти, я полагаю, — они чуют даже спящий дар в человеке, — сумел подгадать момент, не слишком ранний и не слишком поздний, подходящий для сокрытия.

— Но… зачем? Зачем?!

Это ведь глупо. Бессмысленно. Элан ведун, Катерина ведунья, оба получили соответствующее образование, они не скрывают ни дара, ни принадлежности к своим корпусам, и никто не осуждает их за это, не боится, не упрекает. Сейчас другое время! Нынче и высокородная леди может поступить в учебный корпус, даже принцесса крови может, нет нужды опасаться и таиться, как двадцать лет назад.

Почему я? Почему Катерине разрешили учиться, а мне нет? Почему именно меня скрывали, почему позволили пожирающему сделать со мною то, что он сделал? Почему папа поступил так со мною?!

Эдмунд бросает взгляд в сторону двери, хмурится.

— Пожалуй, я знаю, что даст тебе ответы на некоторые твои вопросы, — продолжает призрак тише. — Тебе надо лишь следовать моим указаниям.

Хочу спросить, что за указания, однако Эдмунд растворяется, а спустя минуту дверь открывается, и в комнату входят Катерина, Лариса и Элан с подносом в руках.

— Вот и завтрак, — объявляет сестра нарочито радостно.

Улыбаюсь натянуто, осознавая, что мне сейчас и кусок в горло не полезет, что я желаю только одного.

Выяснить правду.

Дезире

Ради визита дорогого гостя я заранее заварила лучший чай, какой только нашла среди запасов и закромов, достала из буфета и вымыла до блеска чайный сервиз, лично подмела гостиную и наскоро смахнула там пыль. Отправить на уборку умертвие я не решилась — мало ли, как говорится? Вдруг постояльцы наши наткнуться ненароком на бедного мертвеца и что тогда? Хорошо, если это будет Фреа — авось, дело ограничится визгом и успокоительными каплями, а если, не дайте боги, Катерина? Боюсь, со старшей Ренье станется закатить скандал с настоящими громом и молниями, а после действительно нажаловаться отцу.

Саффрон наотрез отказалась делиться пирожными, заявив, что и гости Мортона, и сам некромант вконец обнаглели со своими дурацкими требованиями и попытками лишить ее последних радостей в жизни, поэтому пришлось разложить по вазочкам конфеты и обычное печенье. Выходить к Строму Саффрон тоже не собиралась, на мою просьбу составить мне компанию в гостиной проворчала, что у ее народа с каменными никогда не было ничего общего и что добропорядочная девица из элле, если ей репутация дорога, не останется в одном помещении с самцом горгульи. Дескать, все они хамы, охальники и грубые мужланы, спящие и видящие, как бы лишить девушек-элле чести.

Ну да, а Саффрон у нас — образец чистоты, непорочности и всех известных добродетелей.

По такому случаю я даже надела длинное светлое платье, более приличествующее леди моего положения и времени суток, и заколола волосы в строгий пучок. Правда, если Стром имеет полезную для агента привычку обращать внимание на мелочи, в том числе на внешний вид собеседника, то сразу смекнет, что дело-то и нечисто. Ладно у Блайски я была в вечернем наряде, как положено, но в остальных случаях горгул видел меня в штанах и блузке, одетой максимально просто и незатейливо.

Да и признаться, мысль, что придется врать Строму в лицо, почему-то вызывала неловкость и неприятие, как бывало, когда возникала необходимость лгать близким людям.

«Звезды» Фабиан и Мортон отогнали за дом, дабы отсутствие одной не так резко бросалось в глаза — все на ремонте, мол, и Фабиан вместе с ними за компанию. Девицы Ренье с кузеном вряд ли станут спускаться и развлекать гостя, так что к назначенному часу я осталась в гордом одиночестве, нервничающая, словно перед экзаменом.

Еще записка эта с извинениями. Понимание, что с утра пораньше горгул заходил в мою комнату, пока я спала. И, что совсем уж было лишним и совершенно неуместным, всякие размышления о крылатых извращенцах, подглядывающих за безмятежно спящими девами, и прочих непристойностях. Все из-за Саффрон! На кой вот она сказала, что горгулы якобы сексуально озабоченные? Они же не инкубы, в конце-то концов!

Стром оказался на диво пунктуален. Ровно в двенадцать дня раздался стук в дверь парадного входа, и я отправилась открывать.

И впрямь неловко.

Мы рассыпались во взаимных приветствиях, улыбаясь друг другу с чрезмерным старанием, отчего от этаких слегка перекошенных оскалов издалека веяло вымученной фальшью. Следуя инструкции, я проводила гостя в гостиную, сказала, что сейчас позову Мортона, вышла, поднялась на второй этаж, постояла там несколько минут и спустилась обратно. Вернулась в гостиную, сообщила, что Мортон в лаборатории, но вот-вот отвлечется от очередного крайне важного опыта и почтит своим вниманием того, кого же сам и пригласил, а пока, если Стром не возражает, я могу принести чай. Притащила с кухни заранее подготовленный поднос и горгул немедленно бросился ко мне, поднос забрал и поставил на кофейный столик. Я поблагодарила за помощь — чую, губы уже сводит от этой слащавой неестественной улыбочки, — и занялась разливом чая по чашкам. Мортон заверил, что обоняние у горгулий немногим лучше, чем у людей, — все же они не оборотни в полном смысле этого определения, — зато зрение хорошее и слух отменный, однако в человеческой ипостаси органы чувств притуплялись, не позволяя в точности понять, кто где находится в достаточно просторном старом особняке.