Алмаз Времени. Том I. Скитания (СИ) - Токарева Мария - Страница 23

– Меня… Запереть, меня. Запереть, – мастер Вейяча закрыл лицо руками, взъерошив перья.

Он понимал, что попытка прорваться, остановить ретивого Закуду, приведет только к утверждению вердикта о безумии. Да разве с ума он сходил? Он понял вдруг, как устроен мир и что несут свитки, но аргументов не случилось. Никто ему не верил.

– Никто не пытается вас запереть! Когда мы найдем книгу, вы сможете свободно перемещаться, – не знала границ жестокость снисходительного успокаивающего тона. Таким говорят с животными, маленькими детьми и слабоумными.

– Я должен сам ее найти! Я… Я должен… – забормотал хранитель зимы, хватаясь за голову.

Он взмахнул крыльями, неразборчиво мечась среди стеллажей. А потом тихо сел на ветку, послушный и наивный, как беспомощный ребенок. Значит, так надо. Значит, такую роль ему уготовили. Убили раньше асуров. Закуда действовал с согласия всех хранителей, он бы никогда не пошел против правил.

Старший лейтенант сурово кивнул, впрочем, его каменное сердце тоже страдало. Хотелось в это верить. Не просто так нервно вздрагивали сизо-зеленые крылья, не просто так сжимались кулаки. Ведь он помнил великого мастера раньше, видел его в последней битве.

– Если асуры крадут книги хранителей, сводя их с ума, вносят в их мысли хаос, то что уж говорить о людях, – вздохнул мастер Вейяча. – Их мир ветшает, становится проницаемым для зла. Они теряют способность отличать добро от зла. Ведут свои жестокие игры, выворачивая истину, забавляясь с ней, как с площадной девкой. Люди… Должно же где-то остаться добро. Я теряю в них веру.

– Отдохните, мастер.

Старший лейтенант Закуда покинул библиотеку, но безупречно прямая линия его спины на этот раз немного сгорбилась, точно он сомневался в правильности своих решений. А мастер Вейяча утопал в молчании.

Неразумный старший лейтенант Закуда вновь взваливал на себя слишком много, считал, что он теперь один из главных, что в его руках благополучие мира. Он тоже мечтал подавить великую болезнь душ, но она виделась не там, лишь в украденных свитках. Казалось, если их вернуть, то и в мирах настанет спокойствие. А свитки все обрывались и обрывались пунктиром остановившихся сердец.

– Я тоже скоро стану лишь пунктиром, – выдохнул морозный иней хранитель зимы. – Если не… Если…

Он ждал и думал о былом. Его более не существовало, его заперли в клетку легендарной памяти о нем, оставили сказания о прошлом вместо жизни. Мог ли он покориться такой участи?

Солнце палило нещадно, отделяясь от горизонта, как будто желало свободы и падения прямо в океан. Солнце – великий враг. Они провели уже сутки без воды, вернее, без сока инжира и без весел. На поводу у судьбы. Сводил с ума запах рыбы и осьминожий «нектар», слегка смытый волнами.

Пот катился градом, раскаленная оправа очков выжигала лицо, будто пропитанная ядом. Но Сварт не сдавался, теперь поклялся не сдаваться. Ирония – когда уже хуже некуда, вдруг начинаешь бороться.

Плот попал в течение и не сбавлял хода, только хищные рыбы приникали к нему по бокам. Вдали несколько раз колыхался плавник акулы, но вскоре канул в морской глубине. Сварт был готов сражаться и с этим чудовищем, готов, не зная, сколько выдержит еще это тело. Теперь уже разум не спрашивал его мнения. На рассвете вторых суток чудилось, будто не осталось ничего, кроме разума и сухого огня в пересохшем горле.

Молчали так долго, что казалось – в одиночестве, в полном одиночестве среди океана.

Сумеречный Эльф спал, лениво, апатично, беспокойно. Сварт несмотря на жуткую усталость не смыкал глаз, все высматривал опасности. Да не приближались новые, только невыносимо давила неизвестность. Он слишком привык, что хоть что-то зависит от него. А здесь – ничего.

Нежеланный спутник обещал, что течение выведет к земле через два дня. Кажется, снова солгал, вредитель. И вот теперь молчал, весь покрытый солнечными ожогами со своей бледной северной кожей, мерцал стеклянными глазами, раскинувшись на плоту. Сварт подозревал, что выглядит не лучше, сгорбленный, высматривающий что-то взглядом волка. Да разве кого-то это волновало? Только не его. Он намотал смоченную водой рубашку на голову, чтобы не получить солнечный удар. Но мысли не прояснялись, текли вяло, обреченно.

К плоту слетались птицы, чайки, создавая иллюзию, что где-то недалеко земля. Вот-вот появится. Но оказалось – затерянный островок, скала посреди моря, которая бесполезно замерцала в отдалении. Скала тысяч чаек.

Сварт с ненавистью закрыл глаза, сжимая зубы. В сознании вставало видением совершенно бессмысленное пятно, от которого не удавалось избавиться, как в бреду. Он открывал глаза, смотрел на лианы, связывающие доски плота. Недавно он заметил еще одно ужасное обстоятельство: лианы планомерно перетирали слишком пористую древесину, врезались в нее, но при трении оставляли на стволах глубокие отметины. Казалось, отчетливо слышно, как рушатся волокна смоквы. Времени оставалось все меньше. И что уж дальше – лучше не думать. Иногда вообще лучше не думать… Ничего не изменится от мыслей.

Но, как назло, в мозгу мерцали смутными образами воспоминания весьма далеких дней. То время, когда он еще не пролил первую кровь. Светлое? Едва ли… Совсем наоборот.

Сварт лежал на плоту, глядя на солнце сквозь стекла треснувших очков, и больше никуда не стремился. Почти как в тот вечер, в котором и начиналась цепочка нестройных образов детства и ранней юности. Да, именно в тот вечер беспредельного отчаяния.

Первое, что Сварт помнил из детства – грязные улицы.

Ему едва исполнилось семь лет. Он скитался среди немощеных переулков, оскальзываясь на помоях и теряя равновесие. А еще оглушала нестерпимая боль, врезавшаяся в разбитую голову.

Кто-то напал на него, смутно мелькал страшный образ. Кто-то хватал грязными лапищами. Или когтями? Царапал, выкручивал руки. Но он кое-как сбежал, получив по голове. И потом бесцельно бродил по улицам, потеряв понимание, что происходит вокруг. Его ужасно мутило, и с того дня мир потускнел – что-то случилось с глазами. Он беспрестанно тер веки, но ничего не менялось в расплывчатых силуэтах.

Его пронзал страх, но он, маленький мальчик, не плакал. Брошенные дети редко плачут, ведь им некого звать на помощь. Брошенные дети умирают тихо, как больные щенки. Как и затерянные странники посреди океана…

«Зачем я вспоминаю тот вечер? Зачем сейчас? Надо бы придумать новый план… План… Посреди океана? Плана нет… Воды нет… Это ли не последние часы, когда вся жизнь пролетает перед глазами?» – думал Сварт из настоящего, глядя на себя из прошлого, жалкого и никому не нужного.

Вот он идет по улицам трущоб одного из городков Круны, а вот уже падает, споткнувшись на куче рыбных потрохов, выкинутых из чьей-то лавки. Возможно, судьба начертала ему умереть именно в тот вечер, потому что подняться он уже не смог. Но он всегда плевал на законы судьбы.

Очнулся он на пороге притона, где уродливые женщины обслуживали заходящих в бедный порт матросов. Кто-то внес изможденного бродягу внутрь и спрятал на чердаке. Так началась новая жизнь мальчика по имени Сварт и цепочка относительно связных воспоминаний.

Одна из женщин была добра к нему. Настолько, насколько способна измученная блудница из портового притона. Хотя он никогда не понимал, что значит доброта.

Она же подарила первые очки, сказала, что их забыл один из клиентов. И размытые силуэты, окружавшие растерянного Сварта, обрели четкие очертания.

– Эй, малыш, ты должен учиться. Иначе лет с двенадцати будешь работать… как мы, – предупредила она.

Призраки говорили в голове отчетливо и звонко, их слова стучали кровью в раскаленных висках. Только лица оставались размыты.

– Чему учиться? – спросил он.

– Чему получится. Если научишься бить морды, станешь нашим охранником. Если освоишь цифры, будешь помогать хозяину подсчитывать, что мы заработали. Давай, ты вроде не глупый, – подбодрила его женщина. Имени он уже не помнил, не считал важным хранить на задворках сознания.