Агуня (СИ) - Колч Агаша - Страница 16

— Собирайся! Недосуг отлёживаться. Дуда с Вишняковым смуту затеяли. Народ подбивают тем, что тебя на охоте медведь съел, а Градислав Комов якобы хочет княжий венец захватить.

— А он хочет? — встряла я.

— Он с проломленной головой отлёживается. Напали на него, людишек его побили, самого ранили — насилу ушёл.

Акамир кивнул, вернулся в избу, но уже через пару минут вышел в шапке, в застёгнутом и подпоясанном кафтане. Брови сурово сдвинуты, губы упрямо сжаты, грудь колесом, кулаки сжаты.

— Благодарю, бабушка. Всё помню, всё сделаю. Прощай.

Сбежал с крыльца, выбив каблуками частую дробь, и быстрым шагом двинулся к ожидавшим воям.

— Что с ним? — удивлённо глядя вслед племяннику, спросил Здеслав. — Как подменили.

— Просто мальчик вырос, — с улыбкой глядя, как бодро вскочил в седло князь. — Он жениться скоро надумает, так не препятствуй. Помни, женатый муж отроком не считается.

Закрыла за гостями калитку и вздохнула облегчённо. Смилостивилась Вселенная и дает возможность передохнуть от визитёров, побыть нам с Филиппом самими собой, а Трофиму не исчезать внезапно, не допив чай и бросив недоеденную ватрушку. Кстати, надо спросить, куда он прячется.

Избушка блистала чистотой. Даже мои заклятия не наводили такой порядок, как это сделал домовой за короткий срок нашего с котом отсутствия.

— Какой же ты работящий, дедушка! — похвалила я нечисть.

— И шустрый, — добавил фамильяр.

Довольный похвалой, Трофим раскраснелся, засмущался, буркнул что-то невнятное и метнулся за занавеску к печи. Сбросив шаль и выставив уличную обувь в сени, села к столу и расстелила карту. С той самой минуты, как Здеслав отдал мне обещанную награду, у меня руки чесались развернуть её, чтобы рассмотреть край, в котором я живу. Сопоставить с картой моего мира и сориентироваться, в какой части Русской низменности стоит моя избушка. Разочарование было сродни с тем, когда Френки мне сказала, что она пока не в силах изменить мою внешность. Если это лучшая карта современности, то я прима-балерина Большого театра. На куске хорошего пергамента сверху каллиграфически выведено «Дремлесье». Ниже сама карта, больше похожая на топографическую. Деля рисунок на две неравные части сверху вниз, изображена полноводная река Вящая. Исток не указан, но впадает в Южное море. На ярко-синей глади ювелирно нарисованы лодьи под белыми и полосатыми парусами и судёнышки поменьше. Левобережная, большая часть земель, от побережья до реки Цмоки, затемнена в серый цвет и подписана «Кощеево царство». Просто, понятно, без затей и без подробностей. Стольный град Гарал. Левая граница не обозначена, но там часто и густо прорисованы деревья. Тайга, что ли? Цмока тоже без истока и «вытекает» из середины верхней части левобережья. Впадает в Вящую. На светло-зелёном треугольнике, который отделил верхний край пергамента и две реки, написано «Дальземли». Стольный град Залавок расположился в вершине треугольника, в слиянии Цмоки и Вящей. На сваях они там построились, что ли, что половодья двух рек не боятся. На правом берегу, напротив, раскинулись земли Заречья, отмеченные на карте жёлтым. Это уже знакомое название. Княжество Акамира, столица — Камара. По верху, традиционно, ни границ, ни указателей, а вот по правому краю карты художник мастерски нарисовал горы. Видно без примечаний и пометок, что вершины высокие, перевалы опасные — сиди дома и не лезь. Тем более что хорошее место Змеегорском не назовут. Нижняя граница Заречья проходит по реке Зорянке, которая впадает в Вящую намного ниже Цмоки. На розовом прямоугольнике, который очертили две реки, море и горы, раскинулась надпись Луморье. Княжество Финиста со стольным городом Сокольском. Если немного подумать и применить метод исключения, то можно предположить, что Василий Прекрасный — из левобережного царства Дальземли. Тогда моя избушка стоит…

— У нас гости, — выглянул из-за занавески Трофим.

Непроизвольно между ногтей пробежала голубая искорка, а из горла вырвался рык. Не могу уже никого видеть! Дайте мне хотя бы неделю пожить спокойно. Но в ворота уже стучали.

Вспоминая все слова из своего небогатого обсценного словаря и адресуя их Инку, я рванула с колышка, вбитого в стену, ветхую шаль и пошла на крыльцо.

— Кого там нелёгкая принесла? — сурово не по роли, а по настроению спросила я.

У ворот томился всадник. Кафтан и шапка были цветов Акамировых воев. Впереди себя на коленях мужчина придерживал тюк с чем-то мягким.

— Госпожа Агуня, не серчай. Меня Здеслав еще третьего дня послал с наказом узел с рухлядью тебе передать. Лошадка у меня в пути захромала. Пока перековали, пока подлечили — вот и задержался. Можно перекину через ограду поклажу?

— Постой. Скажи, на чьих землях мы сейчас?

— Так Заречье, госпожа. Камара в дне пути отсюда, если по тракту и не спешить. Те, кто тропы знает, как я, могут за день туда и назад обернуться.

— Ладно, кидай!

На лету подхватила объемный узел заклинанием, чтобы не упал в раскисшую талую землю, и подтащила на крыльцо.

— Прощай, Агуня! — донеслось из-за ограды, и я увидела, как всадник споро поскакал назад.

Узел развязывала прямо на крыльце: и света больше — солнышко только-только к закату покатилось, — и безопаснее так. Позвала кота и домового, объяснила невнятную ситуацию с таинственно заблудившимся подарком и потянула тесёмку. В квадратном куске небелёного полотна были плотно уложены вещи зажиточной горожанки. Несколько тонких рубах; сарафан цвета сочной травы; юбка глубокого брусничного цвета; душегрейка; тонкая, как паутинка, пуховая шаль и большой цветастый платок с бахромой и кистями. Поверх всего лежали мягкие красные сапожки и короткие домашние пимы. Всё было новое, нарядное, украшенное разноцветной вышивкой, тесьмой и бусинками. Хорошо, что дядька княжий, приметив мою бедную одежду, решил отблагодарить за родича не только ценой назначенной, но и от себя добавил.

— Отойди-ка! — скомандовал стоящий на страже домовой и нырнул в ворох одежды.

Через пару минут возни он выбрался на гладкие доски, держа за ногу неизвестное мне существо, безжизненно тянувшееся за ним. Фу! Эта гадость была в моей одежде? Не стану такое носить.

— Вот! Страхолюд-тонконог нагоняет страхи, тоску и болезни. Пробирается внутрь с покупной одёжкой или обувкой. Носит потом человек обновку, а радости не получает, а то и вовсе болеть начинает.

— Что же теперь — не покупать, а только самим шить-тачать? — отодвигая ногой подарки к краю крыльца, чтобы потом в утилизатор отправить.

— Ну зачем же? — отодвинул меня от одежды Трофим. — Только по правилам в дом заносить надо. Или на крыльце оставить на ночь, чтобы домовой очистил от гостей непрошеных, или между огней занести — свечи зажечь с двух сторон двери и войти в дом, или через топор переступить, лежащий на пороге.

Он по-хозяйски встряхивал и расправлял каждую вещь, развешивал на перилах греться в солнечных лучах, проглаживал ладошками места, где заломились складки, и ворчал:

— Хорошая одёжа, чего выбрасывать? Новая, сносу не будет. Транжира!

— Ну не сердись, дедушка. Просто противно после страхолюда носить.

— Наследить он не успел, почищу все, да и солнышко прогреет. Носи, не бойся.

Пройдя следом за домовым, я еще и свои заклинания очищения наложила на вещи. Чтобы наверняка. Глядя на нас, кот, запрыгнув на перила, тоже прошёлся по обновкам, обнюхивая и осматривая. Потом кивнул: нормально!

Обедом, который Трофим выставил на стол, можно было накормить небольшой отряд. Густой, ароматный гороховый суп, гусь, запечённый с мочёными яблоками, а к нему пшеничная рассыпчатая каша. На десерт сладкий пирог с ягодами и молочный кисель.

— Куда столько? — ахнула я, увидев накрытую «поляну». — Да мы за неделю это не съедим!

Домовой смутился. Он уже и сам понял, что переборщил, и ждал моего порицания. Но я, отведав понемногу всего, похвалила кулинарный талант нашего домового и предложила: