Попутчики (СИ) - Авербух Наталья Владимировна - Страница 112

— На, — протянула цирюльница Даке пучок трав. — Заварить сможешь?

— Сумею, — отозвалась та, подозрительно разглядывая траву.

— Ну, так сделай. Тряпка найдётся чистая?

— Найдётся.

— Ты чего, Большеногая? — нахмурился Увар.

— Время ещё есть, сам говоришь. Тряпку смочим, будешь рожу протирать.

— Да зачем это? — отпрянул наёмник.

— Затем, что на твою рожу смотреть страшно! — отрезала цирюльница. — В порядок приведёшь.

— Я тебе не девица, — рассердился наёмник, — за лицом следить!

— Какая там девица! Твоей рожей детишек пугать!

Увар хохотнул.

— Отстань, Большеногая!

— Не спорь, — вдруг вмешалась Дака. — Лекаря слушать надо. Тогда все будут слушаться.

Увар сплюнул и отошёл.

— Дел мне будто других нет, — бросил он через плечо.

Дака снова расхохоталась.

— Знаешь, что с ним? — поинтересовалась она. — Мы думали, хворь.

— Кожа слишком бледная, — коротко отозвалась Врени. — На солнце сгорает.

— Хороший лекарь, — кивнула Дака. — Фатея полечишь?

— Кто такой Фатей? — спросила цирюльница.

Дака отвернулась и звонко закричала:

— Фатей, Фатей! Иди сюда, Фатей!

На зов из-за какого шатра прибежал голый по пояс мальчишка в таких же штанах, как на Даке, но со здоровым ножом на поясе. Двигался он как-то неловко, сковано.

— Фатей, вот лекарь, — сказала Дака и добавила что-то на незнакомом языке.

Потом повернулась к цирюльнице.

— Дурной. В погреб лазил в деревне. Поймали. Спину покажи, Фатей!

Мальчишка насупился, но послушно повернулся спиной.

Цирюльница крепко выругалась. Мальчику исхлестали всю спину, не оставив ни одного чистого клочка. Кое-где раны воспалились. Другой бы на его месте еле ползал, а этот ничего, ходит.

— И ниже спины то же самое, — добавила Дака. — Фатей…

Мальчишка неловко отпрыгнул, повернулся к ним лицом и что-то сказал на незнакомом языке. Дака рассердилась.

— Совсем дурной! — закричала она. — Мужчина! Какой мужчина, когда в погреб залезть не сумеешь?! Попался, как дурак! Шапку отобрали, рубашку порвали, нож отцовский я ходила, просила, возвращать не хотели! Мужчина! Я сказала, лечись, ты лечись! Ехать надо, как в седло сядешь?!

— Брат? — спросила Врени.

Дака кивнула, откинула назад косу и свирепо уставилась на мальчика.

— Ух, я им! — посулила она. — Храбрецы какие! Детей бить, храбрецы! Погреба запирать надо! Колбасу запирать, молоко запирать, сыр запирать! Запирать самим! Да кому их погреба нужны?! Колбаса протухла, сыр течёт, горшки битые, молоко кислое!

— Эти травы завари, — прервала её Врени, кивая на пучок, который Дака продолжала держать в руках.

Девушка снова подозрительно на неё уставилась.

— Это для другой хвори! — воскликнула она. — Эти от солнца, для Увара!

Врени коротко засмеялась.

— Это чтобы кожа заживала, — пояснила она. — Неважно, от чего. Завари, дай остыть, намочи тряпку, чтобы сочилась, и осторожно протирай.

Фатей что-то резко сказал.

— Говори, чтобы она понимала, — нахмурилась Дака. И тут же сама резко заговорила. — Сам, сам! Сам спину будешь мазать? Руки назад растут?! Вижу, вижу! В погреб тайком залезть не сумел! Мужчина! Воин! А ноги из плеч торчат?!

— Полно голосить, — оборвал её снова подошедший к ним Увар. — Иди, помоги Маде и Зарене, скоро обедать, а ты даже кашу из котла не отскребла.

Дака сверкнула на него глазами, вскочила, мотнула головой — косы так и хлестнули по плечам, — и сунула котёл брату.

— На! Закончи за меня!

Тот насупился было, но под строгим взглядом сестры сник, опустился на колени и занялся остатками каши. Всё, что налипло на стенки котла, мальчишка безмятежно отправлял себе в рот. Врени покачала головой. Если у него и ниже спины такое, в самом деле, как в седло сядет?!

Дака требовательно взглянула в глаза Увару.

— И не проси, — скрестил руки на груди наёмник. — Сказал, с местными не драться!

— Ух! — разозлилась девушка и, снова мотнув косами, убежала.

Увар вздохнул.

— Иди к матушке Абистее, — велел он Врени. — Васса кашляет нехорошо.

— Васса?

— Дочка её, — пояснил наёмник. — Пошли, покажу её шатёр.

— Ты тут у каждого над душой стоишь? — спросила Врени.

— Нет, только у тебя, — ухмыльнулся наёмник. — Присмотреться хочу.

Врени пожала плечами.

— Где ваш прежний лекарь-то? — спросила она. — Неужто не было?

— Был, — махнул рукой Увар. — Быть-то был. Только с нами обратно не пошёл. Понравилось ему там, видишь ли. Не силком же его тащить.

— Где — там? — не удержалась от вопроса Врени.

Увар указал рукой куда-то на восток.

— В Серой пустоши, что ли? — недоверчиво хмыкнула Врени, уверенная, что наёмник ошибся с направлением.

— Дальше, — пояснил Увар.

— Что?!

— Что слышала, — хмыкнул наёмник. — Рот закрой, на дуру похожа.

— Через Серую пустошь нет пути, — нахмурилась цирюльница. — Там же ведьмы летают, болота…

Увар расхохотался.

— И ведьмы, и болота. Туда нас Серый провёл. Как уж он с девками этими договаривался, не знаю, а болота он нутром чуял. Одна лошадь только провалилась, да и ту вытащили.

— А назад как?

— Да… девчонку нам Эсм — это лекарь наш старый — вместо себя подсунул. Где взял, не говорит, а она тоже молчала. Вздорная, конечно, но толковая.

— Погоди, там же, говорят, за Пустошью леса, в которых оборотни живут.

— Ага. Оборотни. Туда Серый провёл. Сказал с дороги не сходить и провёл. А обратно недосуг ему было.

— И прошли?

— Как видишь.

— А Пустошь?

— А что Пустошь? Что я, голых девок не видел? Лошадям глаза завязали и прошли.

— А болота?

— А они сами провели. В обмен на девчонку ту, которую нам лекарь наш подсунул. Вон этот шатёр матушки Абистеи.

Васса оказалась худенькой девочкой, одетой почти так же, как и мать, только без той странной юбки вокруг пояса, и косы не были убраны под платок. Кашляла она и впрямь худо, будто что-то ей мешало и она пыталась от этого избавиться, но тщетно.

— Плохо дело, — сказала Врени матушке Абистее, когда убедилась в своих догадках. — У неё нарыв глубоко в горле. Понимаешь, что это такое?

— Понимаю, — спокойно кивнула женщина. В её глазах засветилось беспокойство.

— Пока маленький, — заверила Врени. — Может сам пройти. Может вырасти. Тогда девочка задохнётся.

У Вассы дрогнули губы, но плакать она не стала.

Врени полезла в свою сумку. В ту проклятую деревеньку её не иначе как сам Освободитель послал. И повезло же ей с братом Полди. Как бы с ним ещё сойтись, чтобы у знахаря потом запасы пополнить? Он же сумасшедший, почти как Марила, только та каркает, а этот над тавлеей трясётся.

— Вот это завари, — протянула она пакетик с толчёнными лесными цветами. — Пусть пьёт. Вот этим пусть промывает. А это — не перепутай — в тряпку заверни и к груди прикладывай.

— Поможет? — спросила матушка Абистея, принимая снадобья.

— Должно помочь, — пожала плечами цирюльница. Если травы с нарывом не справятся, его придётся протыкать и девочка может остаться без голоса. — Надо будет, с ведьмой сведу, та зашепчет. Я хорошую ведьму знаю, людям не отказывает, лес у неё хороший.

Говоря это, Врени в тайне надеялась, что до ведьмы не дойдёт. Уж больно неласково цирюльницу там Медный Паук встретил. Кто его знает, с убийцы сталось туда вернуться. А что, место тихое, кто его там искать будет? Да и следит он небось за лесом вокруг. А ведьма ему помогает с зельями своими.

Врени затянула завязки своей сумки и вышла из шатра. У самого входа её ждал знакомый парнишка. Как его… Иргай, кажется.

— Ты мою сестру лечила? — требовательно спросил он.

— Ещё не лечила, — отозвалась Врени.

— Сама не можешь, ведьме отдашь, да?

— Если понадобится, — пожала плечами цирюльница.

— Мы дома ведьм в мешок сажали и в реке топили, — заявил Иргай. Цирюльница усмехнулась.