Все лгут - Гребе Камилла - Страница 46

Она коротко смеется, обхватывает чашку ладонями и отпивает глоток кофе.

Из гостиной снова доносятся визги.

– Господи боже мой, – бормочет Мария.

– Ничего страшного, – ободрительно произношу я, словно сам ежедневно занимаюсь ничем иным, как присмотром за детишками, хотя с детьми я даже не заговаривал вот уже несколько лет.

Словно прочтя мои мысли, Мария спрашивает:

– У тебя есть дети?

Я качаю головой.

– Не сложилось.

Она пытливо смотрит на меня.

– Странно, – произносит Мария. – Мы же в самом деле много общались. Я имею в виду то время. И тем не менее так мало друг о друге знаем.

– Жизнь вообще странная штука.

– В точку.

Она замолкает, опустив взгляд в чашку, и на ее губах появляется легкая улыбка.

– Знаешь, я на тебя так злилась.

– На меня?

Она со смехом проводит рукой по своей волнистой шевелюре. В этом жесте мне чудится какая-то неловкость, словно Марии стыдно за свое признание.

– Но почему? – удивляюсь я. – Я плохо себя вел?

Новый взрыв смеха.

– Нет. Наоборот. Ты мне нравился, ты был хорошим. Спокойным, сочувствующим. Надежным маяком в том аду. Но потом ты вдруг пропал, и мне пришлось общаться с этой ужасной женщиной.

– Ты имеешь в виду Анн-Бритт?

Мария кивает.

– Она была как пороховая бочка, – соглашаюсь я. – Не знаю, что с ней сталось, даже не уверен, жива ли она. Ей, должно быть, сейчас под восемьдесят.

– Почему ты пропал?

Мария долго на меня смотрит влажными, почти умоляющими глазами.

– Я… – Слова слипаются в ком. Я пытаюсь вытолкнуть его, а он только прячется еще глубже у меня в груди. – У меня кое-что случилось, – отвечаю я. – Я…

Она наклоняется вперед, накрывает мою ладонь своей и заглядывает мне в глаза, словно догадываясь, как мне непросто.

Тепло ее ладони согревает, и в груди начинает шевелиться что-то, дремавшее долгие годы. Ее прикосновение так естественно – в нем нет чувственности, только сопереживание, и в отличие от всех прочих физических контактов, что были у меня с женщинами после ухода Ли, за это прикосновение мне ничего не нужно отдавать взамен.

Взгляд ее тверд, она как будто прозревает самую мою суть или, скорее, подводит меня к зеркалу, в котором я впервые за годы осмеливаюсь разглядеть себя – таким, какой я теперь есть.

Я делаю глубокий вдох, собираюсь с силами и пытаюсь подобрать нужные слова.

– Я пропал, потому что…

Из гостиной доносится очередной вопль. На этот раз это не шум веселья, а обуянный ужасом крик боли.

Мы вскакиваем со стульев и спешим к девочкам.

Старшая возвышается над младшей, распростертой на полу, и раз за разом лупит малышку по голове. Фатиновая юбочка взлетает и опускается в такт ударам.

– Чертова шлюха, – шипит она.

– Господи, Эбба! – выдыхает Мария, подскакивает к ней, хватает за руки и оттаскивает от младшей сестренки. – Что ты такое творишь?

– Она взяла мою…

– Драться нельзя! – восклицает Мария, опускаясь перед ней на корточки. – И говорить такие грубые слова тоже нельзя. Никогда! – добавляет она вдогонку. Потом Мария оборачивается к малышке. – Адриенна, как ты?

– Мне боооольно! Аааааооооуууууу!

Мария берет ее на руки и начинает тихонько качать, взад-вперед.

– Тш-ш, – приговаривает она, – тихо, мое сердечко. – Все прошло, ничего страшного.

Кто-то звонит в дверь.

Обернувшись, Мария встречается со мной взглядом.

– Ты не мог бы открыть? Это Николь, она пришла за девочками.

Я иду в прихожую и открываю дверь.

Снаружи стоит женщина лет тридцати пяти. Она ошеломительно красива. На ней меховая куртка и поношенные джинсы, которые сидят так туго, что кажется, будто они просто нарисованы у нее на ногах. Длинные светлые волосы густыми блестящими локонами спадают на плечи. Зрачки ее немного расширяются от удивления, когда вместо Марии она видит меня. За спиной гостьи виднеется черный паркетник – она не заглушила мотор, и со стереоколонки у водительского места в осеннюю тьму рвется музыка.

– Привет, – хихикнув, здоровается женщина. – Я не знала, что Мария ждет гостей.

– Гуннар Вийк, – представляюсь я, протягивая руку.

– Николь Боргмарк, – отвечает она, хлопая неправдоподобно длинными ресницами.

Она долго не прерывает рукопожатия, словно не желая отпускать мою ладонь. В следующий миг свободной рукой она хватается за дверной косяк, и лишь тогда до меня доходит.

Она пьяна.

Не просто выпила, она пьяна вдрызг, словно только что вылакала бутылку вина или весь вечер тянула коктейли.

Тут до меня доносится и запах – от нее несет спиртом.

– Я просто пришла. Забрать. Девочек.

Я делаю шаг назад и жестом приглашаю ее войти. Потом оборачиваюсь.

Мария и девочки уже вышли в прихожую.

– Мамочка! – кричит Адриенна, бросаясь в объятия матери.

– Эй, сокровище мое, – говорит Николь, гладя дочь по щеке. – Ты хорошо… – Николь пытается подобрать слова, и снова хихикает. – …провела время? – заканчивает она фразу.

Смерив Николь долгим взглядом, Мария скрещивает руки на груди.

– Ты приехала сюда на машине, Николь?

Николь пожимает плечами.

– У меня была встреча с клиентами. Пришлось. Но тут ведь всего пару сотен метров…

– Оставь машину здесь, – обрывает ее Мария.

– Но…

– Никаких «но». Заберешь ее позже. Или я могу подвезти вас до усадьбы.

Николь тихо смеется и качает головой. Потом, кажется, принимает решение.

– Пофиг. Могу и завтра ее забрать. Пойдемте, девочки.

Мы сидим в кухне.

– Я вижу, у тебя передозировка семейством Боргмарк?

Мария вздыхает, вытирая лоб тыльной стороной ладони.

– Да уж, ты сам все видел, – говорит она, сцепив руки на коленях.

– Как давно это длится?

Мария качает головой.

– Годами. Я пыталась с ней поговорить. И с Томом тоже. Но это непросто. Мне кажется, она не хочет признаться в том, что у нее есть проблема, и списывает все на работу. – Подняв взгляд к потолку, Мария ненадолго умолкает. – Мне его так отчаянно жаль. Сначала умирает Ясмин, а теперь вся эта беда с Николь. Он заслуживает лучшего. И девочки тоже, разумеется.

– Ты звонила в социальную службу?

Мария трясет головой.

– Я позвоню. Если ничего не изменится к лучшему. Но лучше всего было бы, если бы Николь сама обратилась за помощью. А то, что произошло сегодня… – Мария кивает в сторону прихожей, – …полная ерунда. Я видела ее в невменяемом состоянии, практически бессознательном. Несколько недель назад я обнаружила ее всю в крови у подножия усадебной лестницы. От нее несло спиртом. Вероятно, она упала. Мне пришлось помочь ей помыться и наложить повязки.

– Я вынужден буду об этом сообщить, – говорю я.

Мария кивает.

– Это все хорошо, Гуннар. И ты хороший. Но позволь мне самой с этим разобраться.

– Это моя работа. Она села за руль пьяной, а это – преступление. А если я вижу, что дети подвергаются опасности, мой долг – сообщить об этом.

– Дай мне пару дней. – Мария смахивает со стола крошки от имбирного печенья. – Пожалуйста, – добавляет она.

Я ничего не отвечаю.

В кухне воцаряется тишина.

– Ну так, – вспоминает Мария, – о чем ты собирался мне рассказать?

Я смотрю на нее. Передо мной та же самая женщина, которой я только что собирался открыть свои тайны, та же самая Мария. Но момент упущен благодаря драке девочек и появлению Николь Боргмарк.

– Моя жена покинула меня. Как-нибудь в другой раз тебе расскажу.

Мария кивает.

– Мне пора, – говорю я. – Но вначале я хотел бы попросить тебя кое о чем. – Положив локти на стол, я соединяю кончики пальцев. – Те останки, что мы обнаружили… в германской лаборатории провели их анализ.

– И?

Она наклоняется вперед, упершись локтями в столешницу, а подбородком – в ладонь. В отблесках стеариновой свечи ее глаза сверкают.

– Они утверждают, что жертва была родом из западной части Латинской Америки. Вероятнее всего, из Колумбии.