Из Ро́ссии с любовью (СИ) - Колч Агаша - Страница 19

— Какие сказания и легенды о замке Драгиньян вы знаете?

Этим вопросом начала я свой первый урок, желая одновременно убить двух зайцев: проверить словарный запас ро́сских слов у детей и самой узнать что-то новое.

Классная комната на втором этаже была неплохо оборудована. У каждого ребёнка свой удобный стол и стул с мягкой подушечкой, а ещё персональный шкафчик для тетрадей и письменных принадлежностей. Такое же место было и у Авелин, но сделанное под её рост и потребности.

Ни Гильом, ни Инес не торопились отвечать на мой вопрос.

— Ну что же вы? Не знаете никаких историй о замке? — удивилась я.

— Мадемуазель Мария, а вы тоже уйдёте от нас? — вдруг спросила Инес. — Так же, как делали все до этого? Мама, отец, учителя… Даже нянька каждый день говорит, что скоро уедет, потому что мы шалим, а ей тяжело.

Задавая вопрос, девочка сидела, гордо выпрямив спину и приподняв подбородок, как того требуют правила поведения благородных девиц, но к концу фразы глаза Инес наполнились слезами, голос дрогнул, а плечи поникли. Бросив свои дела — что-то рисовала мелом на грифельной доске — подбежала Авелин и прижалась к старшей сестре. Гильом молчал, но взгляд отводил.

Господи, бедные дети! Как бы хорошо о них ни заботились служащие, но каждому ребёнку нужна любовь и сказка на ночь. Ещё и Авдотья — грязная шантажистка. Нашла, на ком свои психологические опыты ставить. Гнать её от детей поганой метлой! Хоть в трактир придорожный, хоть и вовсе вон из замка.

Но это позже, а сейчас…

Я распахнула руки, и сначала Авелин, а потом Инес бросились ко мне. Обняла крошек, прижала к себе и вопросительно посмотрела на Гильома.

— Присоединяйтесь, виконт!

Хмыкнув что-то неопределённое, мол, девчачьи глупости, мальчик тоже обнял сестёр. Покачивая этот сопящий клубок, я тихо-тихо, ибо такие слова громкими быть не должны, нашёптывала в детские макушки:

— Увы, уходят все… Жизнь такая. Кто-то навсегда, кто-то на время. Но я останусь. Что бы ни случилось, как бы хорошо или плохо вы себя ни вели, я не уйду. Буду учить вас тому, что знаю сама, буду лечить вас, если вдруг заболеете, буду каждую ночь рассказывать сказки.

— Вы останетесь с нами навсегда? — с надеждой спросила Инес, глядя мне в глаза.

— Разве тебе всегда нужна будет гувернантка? — улыбнулась я девочке. — Или нашему великолепному Гильому? Вы даже не заметите, как совсем скоро вырастите и захотите быть самостоятельными. Думаю, у каждого из вас есть планы на будущее.

— Через пять лет я буду поступать в Столичную Военную Академию, — объявил мальчик. — Я должен уметь защищать замок и графство. По окончанию учёбы вернусь в Драгиньян, чтобы вести хозяйство. Потом, наверное, женюсь и заведу детей.

Последнее предложение было сказано не очень уверенно. Смешно было бы одиннадцатилетнему подростку мечтать о детях. Старшая виконтесса едва дождалась своей очереди:

— А я с рождения сговорена с князем Воронецким. Владимир Александрович дальний родственник мамы. Ему сейчас шестнадцать лет, и он заканчивает московский кадетский корпус, — с гордостью заявила Инес. — На мой пятнадцатый день рождения князь Владимир приедет для личного знакомства и подтверждения помолвки. Потом, если Господь даст, через два года я стану его женой и уеду в Ро́ссию.

— А я уйду в монастырь, — вздохнула Авелин. — Буду молиться день и ночь боженьке с боженятками за счастье братца и сестрицы.

— Это ты сама так решила? — удивилась я странному желанию маленькой девочки.

— Это ей нянька так сказала, — грустно объяснила Инес. — Нам жизненные планы родители помогли составить, а сестричка тогда ещё слишком крохотной была, чтобы думать о будущем.

— Авелин и сейчас слишком юная, чтобы принимать такие серьёзные решения. Служение Господу необязательно только внутри монастырских стен. Любое доброе дело богоугодно. Например, лечить людей.

— Учить деток тоже хорошее дело? — глазки Авелин блеснули радостью.

— Если учить полезному и доброму, — кивнула я.

Какое-то время мы молчали, так и не разжав объятий. О чём думали дети, я не знала. Наверное, о будущем. Я же, гладя их по спинкам и целуя в пушистые макушки, кажется, впервые осознала, какую ответственность взяла на себя.

В школе у учителя нет подобного влияния. Ученики после занятий уходят домой, в привычный быт, в среду обитания, организованную им родителями, родственниками, соседями, и большую часть времени ведут себя по правилам, выработанным окружением. Как бы ни бился учитель, желая привить что-либо, несвойственное окружающим ребёнка, ничего у него не выйдет.

А вот какие ценности и убеждения будут в дальнейшем у этих троих, полностью зависит от меня. Поэтому, Мария, хватит мечтать. Надо действовать!

— … казалось, что невозможно будет подобраться к той долине ни пешему, ни конному и люди графа будут защищены от жадных соседей. Но сказал отец сыновьям: «Крепость, ставшая на пути врага, будет самой лучшей защитой». Собрались люди, чтобы строить. А в ночь перед закладкой первого камня приснился графу сон. Вот уже и первые лучи солнца позолотили вершины гор, и все готовы, но никак не решится лорд приказ отдать. Подошли тогда к нему сыновья, припали на одно колено, склонили почтительно головы и спросили, чем господин их отец опечален. И услышали страшное. Ночь явила графу пророчество: если один из сынов его примет добровольную мученическую смерть, осознанно принесёт себя в жертву и отдаст всю кровь до капли, дабы окропить основу крепости, то стоять она будет века, защищая подступы, и потомки графа будут жить долго и благополучно. В ином случае скоро камня на камне не останется на месте сём, и графство в Лету канет. — Гильом вещал как по написанному, с выражением и без слов-паразитов. Похоже, эта легенда была обязательной к изучению, как «Отче наш…» в церковной школе. — И тогда выступил старший сын. Он был великим воином, и у него самого уже подрастали сыновья. «Отец, я готов отдать себя во благо процветания рода и графства». Но его оттолкнул средний с теми же словами, а потом и младший явил свою готовность. «Сыны мои, я счастлив, что смог воспитать в вас верность долгу и чести. Мне больно делать выбор. Пусть решит провидение». И взяли три веточки. Две длинных, как долгая счастливая жизнь, и одну короткую, как часы, оставшиеся до ритуала. Короткую вытянул средний. «Выбор верный, — сказал он. — Ты, мой брат старший — наследник, и тебе помогать отцу возрождать богатство рода. Ты, — обратился он к младшему, — ещё слишком юн. Не видел жизни, не оставил потомков. Я же и в битвах бывал, и сыны есть. Одна просьба: не оставьте их без заботы». С этими словами возлёг он на жертвенный камень, не позволив привязать себя. И вытерпел всё, что требовалось ритуалом. С тех пор замок графства Венессент носит его имя — Драгиньян. Говорят, что и дух его, ставший хранителем, оберегает нас от несчастий.

— А маму не уберёг. И папу не остановил… — всхлипнула Инес.

— Так это же только легенда, сестрица, — грустно улыбнулся ей Гильом. — В жизни так не бывает.

— Отчего же? — начала я осторожно. — В основе почти каждой легенды лежат реальные события. Когда-то более правдивые, когда менее.

— Мадемуазель Мария, вы думаете, что кто-то из наших далёких предков принёс себя в жертву ради благоденствия рода? — похоже, виконт, как все мальчишки, любил героические истории.

— Скажи, Гильом, когда мы стояли у обрыва и любовались замком, ты произнёс слова «сердце Драгиньяна». Что это значит?

Виконт покосился на сестёр и пожал плечами. Словно воздух из парнишки выпустили.

— Можно, теперь я расскажу? — спросила Инес. И, получив моё согласие, начала. — В самом глубоком подвале нашего замка, проходы куда скрыты веками и тайной, есть чёрная-пречёрная комната. В центре этой комнаты стоит чёрный-пречёрный обелиск. А на вершине этого чёрного-пречёрного обелиска лежит живое сердце, истекающее кровью…

Девочка замолчала. Я смотрела на слегка побелевшее лицо Гильома, обнимала прижавшуюся ко мне Авелин и ждала окончания истории.