Из Ро́ссии с любовью (СИ) - Колч Агаша - Страница 33

Вспомнилась встреча Скарлетт О’Хара с Реттом Батлером из «Унесённых ветром» после того, как девушка хлопок на плантации самолично собирала:

¬«— Что вы делали этими руками — пахали?

Скарлетт попыталась выдернуть руки, но Ретт держал их крепко, поглаживая большими пальцами мозоли.

— У настоящей леди не такие руки, — сказал он и отбросил их ей на колени».

Не хватало ещё, чтобы мои девочки когда-либо подобное пережили!

Значит, нам срочно нужны перчатки и шляпы с широкими полями. Пусть самые примитивные, но обязательные при работе на огороде. Что ещё? Походка барышни, привыкшей ступать по отполированным паркетным полам в атласных башмачках, и селянки, таскающей на пашне грубые башмаки, сильно разнится. Для отработки грациозности нужны танцы. Ещё лучше балетные упражнения у станка. Но у нас здесь не только нет зеркал во весь рост и брусьев вдоль стен, но даже места для свободных танцевальных движений не найдётся. Как же мне помочь виконтессам?

И вновь захлестнул гнев: «Эймери, собака злая, никакой ты не хранитель. Вредитель самый настоящий!»

Клевать носом мои детки начали ещё за столом. Ранний подъем, работа на грядках и вкусный обед разморили ребятишек. Отправила воспитанников в спальню.

— Я не хочу спать! — чуть ли не хором утверждали Гильом с Инес. Они старательно сдерживали зевоту и косились на мгновенно уснувшую Авелин, с которой я снимала башмачки и укрывала лёгким лоскутным одеяльцем, поправляя ей локоны, разметавшиеся по подушке.

— Разве я сказала слово «спать»? — в притворном удивлении вскинула я брови. — Просто вам необходимо немного отдохнуть перед уроком. Не надо переодеваться в сорочки для сна, не надо разбирать постель, просто снимите обувь и жакеты, полежите спокойно поверх покрывал. Можете подумать о том, как нам лучше всего занятия организовать.

Жюль, накормив нас вкусным обедом, исчез. Я была бескрайне благодарна нечисти за помощь. Сложно представить, как бы успевала управляться со всем. Хотела было пригласить за стол Рула и Ланса, но домовой не одобрил, а мне конфликтовать с ним не хотелось. Поэтому в качестве угощения взяла со стола ломоть хлеба и вышла на крыльцо.

У ограды стояла старуха. Её голову покрывала, затеняя лицо, темно-коричневая шаль, и несмотря на послеполуденное тепло, женщина куталась в растянутую, с заплатками на локтях, кофту. Неожиданная гостья внимательно рассматривала дом и двор. Казалось, она встретила давнишнего знакомого, которого не видела много лет, и сейчас ищет в нём прежние черты, а ещё хочет понять, что же изменилось.

— Добрый день, мадам, — поприветствовала я старуху. — Вы ищите кого-то или живёте неподалёку?

Женщина с трудом отвела взгляд от дома и уставилась на меня. Взгляд не был ласковым или приветливым, правда, и злобы я не почувствовала. Меня изучали, как нечто непонятное.

— Подойди ко мне… дитя, — поманила гостья к ограде. — Спросить хочу, а кричать невместно. Ты же не селянка.

Интересно, она что-то обо мне знает или по каким-то признакам сделала такой вывод? Ну что ж, подойду. Мне не трудно, да и права она, не стоит шуметь — детям отдохнуть надо. Так с куском хлеба и подошла к старухе.

— Это мне? — гостья жадно смотрела на краюху.

Бабушка наказывала меня редко. И всегда за дело. Обычно просто объясняла мне мою ошибку и рассказывала, какие могли бы быть последствия. Да и я, хоть и не росла кисейной барышней, старалась более-менее держаться в рамках. Не потому, что была пай-девочкой, а потому, что всегда думала, как на какую-то мою шалость бабуля отреагирует. И не столько наказания боялась, сколько огорчить единственного родного человека.

Как-то возвращаясь из магазина с буханкой хлеба, я встретила соседских мальчишек. Хлеб был настолько свежим, что своим теплом грел руки. А ещё он источал такой одуряюще аппетитный аромат, что удержаться было невозможно. Я откусывала крошечные кусочки от хрустящих уголков и, жмурясь от удовольствия, рассасывала их, как леденцы.

— Сорок восемь — половину просим! — кинулись ко мне пацаны.

Их было шестеро. Шесть проголодавшихся мальчишек, целый день гонявших по улице и вспомнивших о еде благодаря ароматной буханке у меня в руках. И я понимала, что половиной дело не закончится. Схомячат всё. Но я же ещё не насытилась ни хлебным духом, ни хрустом свежеиспеченной корочки, ни тёплым мякишем. Вообще-то жадной я не была, но почему в тот раз поступила так, не знаю. Не говоря ни слова, я сорвалась с места и стремглав припустила домой.

Запыхавшись, забежала во двор, прижимая к груди остывающий хлеб. Отчего-то он уже не был таким ароматным и аппетитным.

— За тобой собаки гнались? — удивилась бабуля моему растрёпанному виду.

— Нет. Мальчишки хлеба попросили, а я не захотела делиться…

Она не кричала, не ругалась, не хваталась за гибкую ветку, которой на эмоциях могла ожечь по заднице. Бабуля просто на меня посмотрела с таким сожалением, что я чуть было сквозь землю не провалилась.

— Люди в войну в блокадном Ленинграде последние крошки делили. Ты голодным отказала. Они же твои товарищи… — и всё, больше ни слова не сказала. Ушла в избу и молчала весь вечер.

Многое забылось из детства, а вот этот случай калёным железом отпечатался на совести. Голодным отказала.

— Вам… — просто ответила я и протянула краюху старухе.

Раньше такие места на картах отмечали «Здесь живут драконы». Теперь не отмечают. Но это не значит, что драконов там нет. Или никогда не будет…

— Бессмертие — это слишком долго, дитя…

— … и скучно.

Мы сидели с гостьей на крыльце, глядя в долину. Где-то там, почти на горизонте, через прозрачное марево тёплого воздуха виднелись крыши замка — дома, который нам пока был недоступен. Оттого, что ничего не могу с этим поделать, я грустно вздохнула.

— Не нравится тебе здесь… — старуха не спрашивала — утверждала.

— Нравится. Я бы с удовольствием время от времени отдыхала в этих местах. Покойно, просторно, дышится легко. Но у меня есть обязательства перед воспитанниками. Для получения определённого результата необходимы условия. Не может человек, выросший в лачуге, вдруг стать сиятельным лордом. Для этого нужна другая атмосфера. Хороший человек — это, увы, не профессия.

Я говорила, не поворачивая головы, зная, что собеседница меня внимательно слушает. Слушает и кивает.

— Согласна. Только в небе можно научится летать.

Покосилась на старуху — что она может знать о полётах? — и вздрогнула. То ли голову та повернула как-то, то ли луч солнца, катившегося к закату, скользнул по лицу, но сверкнули золотом глаза, и зрачки в узкие щёлки вытянулись.

— Драконица?

— Правильно говорить «драконесса», — поправила меня та, которой быть не могло не только здесь, на крыльце нашего дома, но и во всём мире.

— Эта долина всегда принадлежала нашему гнезду. В основном мы селились высоко в горах. Там много просторных пещер, до которых невозможно добраться тем, кто не летает. Но и внизу у каждой семьи был свой дом, — узкая смуглая ладонь с длинными пальцами скользнула по каменной стене, поглаживая древнее строение. — Нам, двуипостасным, нельзя долго в одном виде пребывать. На магии отражается и на восприятии мира. Зверь, пусть и разумный, видит всё иначе, чем человек. А человек, не оборачиваясь, теряет связь со своим зверем.

— Вы долго отсутствовали? — спросила я, чтобы хоть как-то поддержать разговор. Вопросов было намного больше, но были они бессвязными. Типа: «Как?!» и «Почему?!».

Как так случилось, что пребывание этих прекрасных магических созданий для всех осталось тайной? Почему драконесса решила мне открыться?

— Нет, недолго. Лет пятьдесят, кажется. Путешествовала в поисках пары, но так и не сложилось.