Я знаю точно: не было войны (СИ) - Тарханов Влад - Страница 22

Перед началом репетиции весь коллектив собрался в круг. Положили руки на плечи друг другу и запели свой гимн. Получалось у них очень слажено и задорно. Этот гимн, гимн молодой творческой силе им был по душе. А потом начался прогон. Именно так назвал это действо Есик Луферман — творческий руководитель и идейный вдохновитель Синей блузы. С точки зрения синеблузников Есик на сей раз совершил нечто революционное — он все их небольшие сценки, диалоги и чтения, главной темой которых стала борьба с бюрократизмом, объединил единым сюжетом. Бюрократ мешает нашей борьбе с главным врагом — капитализмом. Вот стержневая идея всей постановки. И политическая обстановка, и сценки на злобу дня, и великолепные стихи Маяковского про проведение последнего заседания по отмене всех заседаний — все было подобрано точно и в тему. Была и адресная критика. А без этого ни одно выступление этого коллектива не обходилось. И все шло хорошо вплоть до последней сцены, когда надо было выстроить финальную фигуру — гимнастическую пирамиду. Пирамида не удалась. Они повторили ее еще раз и еще.

— Валик! Включайся в действие! Ты что спишь? Не куняй на месте, почему пирамида рушится? — вынужден был одернуть Валентина Куняева Луферман.

— А что ей не рушится? — после вчерашнего свидания Валя был, мягко говоря, не в духе. На парня было жалко смотреть. Всем, но только не Ребекке.

«Странно, почему он так расклеился, я-то думала, у него характер сильнее будет. Или я так ошибалась? Нет, не могла я ошибиться в человеке. Или это я так на него действую? Тем более, надо ведь и характер проявлять!» — Ребекка посмотрела на унылого парня еще раз, теперь уже чуть иронично, и произнесла:

— Что же, Валик, ты не весел, буйну голову повесил? Эй! Встряхните молодца, дело сделать до конца.

Такого от Ребекки никто не ожидал. Страстью к стихосложению она не пылала, тем более к стихотворной импровизации. Валик же стоял с раскрытым ртом, казалось, что он так и не понял, что же, в конце концов, происходит.

И что ей оставалось делать?

— Есик, дай пару минут перерыва. Я с Валей поговорить хочу. — произнесла Ребекка.

— Отдыхаем. Пять минут, и ни минутой больше! — зло и раздраженно буркнул Луферман. Он подошел к наблюдающим Аркадию и Арону.

— Что скажете, ребята. На последнюю сцену не обращайте внимания. Это Валик сегодня что-то концентрацию потерял. Ничего, Ривка его сейчас быстро на место поставит.

— Почему Ривка? — спросил самым безразличным тоном Аркадий, — они что, пара?

— Да нет, куда Валику Ривку осилить, тут без перспектив, у нее характер шо алмаз. Твердый. Он против нее как мясо против ножа. «Укрощение строптивой» Вильяма, так сказать Шейкспира, читал? Так это вот про нее. Парень-то сохнет, а ей все равно. Не ее парень. Друзья. Ладно, я тоже разболтался. Арончик, что скажешь?

— Есик честно, мне кажется, ты слишком круто берешь.

— В смысле? — Есик аж рот раскрыл от удивления.

— Ну, критика наша, в смысле, слишком острая. Мне так кажется. Может, надо градус понизить?

— Как это понизить? Ты что? А смысл тогда делать все это? Ты имеешь имена и фамилии не называть?

Арон в ответ осторожно пожал плечами, мол, понимай, как хочешь. Может это я имел в виду, а может быть, совершенно другое.

— Ну, друг ты мой ситный, от тебя такого не ожидал. Чего бояться? Мы должны вскрывать недостатки, и говорить о них честно и открыто! Так учит нас партия!

— Ну да, ну да… Но все-таки… Еся, подумай, может быть, кое-что убрать?

— А что ты скажешь, Аркадий?

— А я ничего плохого не вижу. Кроме пирамиды.

— То есть, устраивает?

— В основном, устраивает.

— А в частности?

— А в частности: пирамида!

— Понял! Всем: собрались! Начинаем!

Аркадий наблюдал, как совершенно раскрасневшийся и напоминающий вареного рака Валик Куняев вернулся к репетиции. Было видно, что нахлобучку он получил по самое не хочу, и проведенная воспитательная беседа пошла парню явно на пользу. Он действительно собрался, поменялся местами со Славиком, который и был слабым звеном в пирамиде, взяв на себя основную нагрузку, в смысле, нагрузку у основания. Физически Славик был сильнее и крупнее, фактурнее Валика, в основании пирамиды смотрелся намного интереснее. Но не тянул. То ли волновался, ведь на других репетициях удавалось, то ли сказывался недостаток опыта, но теперь Валя тянул на себе основную нагрузку. И у них получилось. Легко и просто — с первого захода. Аркадий показал Есику издалека большой палец, мол все хорошо. Ему хотелось остаться, поговорить с ними, но время поджимало, пора было в часть. Он громко извинился и быстрым шагом ушел из спортзала.

После репетиции Есик и Арон шли домой вместе.

— Арончик, дорогой, скажи мне, что тебе наступило на мозолю? Какая блоха поселилась в твоей светлой шевелюре, шо ты меня так смутил своей робостью? Я-то тебя помню совсем-совсем не таким…

— Еся. Ты меня пойми правильно. Я ведь не случайно сюда вернулся. Мне ведь светила аспирантура в педагогическом.

— И что так?

— Наша Синяя блуза оказалась средством врагов народа, которыми они очерняли советскую власть.

— Вот так?

— Именно. Меня трижды вызывали на допрос. Умный человек посоветовал: перебраться из города в район. Если далеко — решат, что сбежал, будут искать и найдут. А тут вроде и под боком и руки могут до меня не дойти.

— Шо за умные люди в той Виннице бывают.

— Знаешь, а я сейчас боюсь. И боюсь еще больше.

— Не понял?

— Я ведь Моне предложение сделал.

— Так-таки решился? Молодца!

— Молодца-то я молодца, а вот если придут за мной? И на кого я ее оставлю? А если еще ребенок? Подумай!

— Да, ситуация, брат Арончик. — и Есик в задумчивости стал яростно чесать шевелюру.

— Решил так, до первого сентября вообще ничего, жду. Потом поговорю с ее родителями. А там — распишемся, где-то после Нового года. Если до Нового года не возьмут, конечно.

И Есик в задумчивости утвердительно кивнул товарищу головой. Говорить все равно было уже не о чем.

Глава семнадцатая

Поездка в Яругу

Сегодня воскресенье. Август подходит к концу, а приближение сентября чувствуется и в небе, и в погоде, да и люди стараются как можно больше проводить времени на теплом солнце, подсознательно готовясь к наступающим холодам. Да, еще жарко, еще припекает, но чувствуется, что осень не за горами, что вот-вот и наступят холода, да и в деревьях нет той нарядной зелени, которая так украшает их в самый пик лета. Дорога, идущая между холмами, вновь внезапно выбрасывает машину к берегу Днестра, где зелень еще не чувствует легкого прикосновения осени, тут еще буйство красок, не сглаженных шероховатым временем. Влага — великая сила. Тут, на склонах приднестровских холмов, особенно с южной стороны, были самые прекрасные условия для выращивания винограда. В совхозе КИМ, который располагался в самом Могилеве-Подольском, именно насаждением виноградников и занимался Абрахам Голдберг. Это была тяжелая и кропотлива работа, которая кроме обычного трудолюбия требовала еще и определенной смекалки, инженерных и ирригационных знаний, умений работать с зелеными насаждениями, да еще знать и любить такую отзывчивую на тепло и человеческий уход культуру, как виноград. Место для виноградников совхозу КИМ выделили достаточно удобное — южные склоны холмов, окружающих город, но эти холмы были достаточно крутыми, чтобы проводить высадку винограда, надо было перед этим свершить много работы, устраивать что-то типа террас, укреплять почву, следить за тем, чтобы дожди не размывали склоны, не допускать образования оврагов. Не смотря на этот поистине адский труд, удавалось сделать многое, и в этом выматывающем труде Абрахаму пригодились те знания и навыки, как полученные еще с самого детства, так и от агронома Коваля. Родители Абрахама жили в Яруге, небольшом то ли селе, то ли городке, в котором уже несколько сотен лет все занимались выращиванием винограда. Яружские виноградари были известны на всю Россию. Когда-то, почти четыреста лет тому назад, в этом местечке помятая турками польская армия вынуждена была пойти на унизительный мир. А с середины восемнадцатого века в живописном уголке на Днестре стали селиться еврейские семьи, которые, в основном, занимались виноградарством и виноделием. Постепенно число их увеличивалось, многие виноделы производили на продажу по сто пятьдесят, а то и более двух сотен ведер вина. В девяностые годы девятнадцатого века многие виноградники погибли от сильных морозов, и сельчанам пришлось восстанавливать производство вина, потратив на это несколько тяжелых и голодных лет.