Авиатор: назад в СССР (СИ) - Дорин Михаил - Страница 19

— Курень, я тебе сказала, не подпишу обходной, пока не принесешь долг. И не проси. И... да отпусти, стервец! — смеялась продавщица, когда курсант начал расцеловывать руки буфетчицы.

— Олечка Петровна, ну пожалуйста. Приеду с отпуска — верну!

Посмотрев на полупустые прилавки и огромную толпу перед нами, я решил не тешить себя надеждой и сказал, что подожду на улице.

В курилке было несколько человек — два лейтенанта и курсанты четвертого и третьего курса.

— А я ему, Автандилович, Автандил у меня папа! — смеялся лейтенант в чёрной форме и белой фуражке, рассказывая смешную историю. Лицо молодого офицера напомнило мне кого-то. Сложно мне поверить, что сейчас передо мной именно эта легендарная личность. Такой взгляд мог быть только у него. Я направился к курилке, чтобы воочию увидеть одного из лучших выпускников Белогорского училища.

Тимур Апакидзе, легендарный палубный лëтчик, герой России. Именно он отстоял наших морских летчиков в Крыму, когда Союз рухнул, и вывел их на Север, отказавшись принять присягу на верность Украине. И ведь я знаю, его судьбу! Можно сейчас предупредить обо всëм.

— Тимур Автандилович! Мне надо..., — окликнул я его, не решив, как продолжить дальше.

— Да, парень. Что-то хотел? — ответил он. — Щас, мужики.

Апакидзе подошел ко мне поближе и протянул руку. Крепкое рукопожатие, в котором чувствовалась та самая сила воли и уверенность, о которой говорили его сослуживцы во многих передачах и фильмах.

— Вы... вы в Крым попали служить? — спросил я, не решаясь сказать об истинной цели моего обращения.

— Неа, я на Балтике. Ты ещё, абитуриент, я погляжу? — спросил Апакидзе, одобрительно хлопнув по плечу.

— Да, поступаю. Я... хотел бы вам удачи пожелать. И... подумайте про Крым, вы ему нужны. Может переведëтесь туда... когда-нибудь?

— Конечно, малец. Тебе удачи на поступлении, — сказал он и ещё раз пожал руку. — А за Крым не переживай. То, что его Хрущев подарил УССР это ничего не значит. Он всегда будет русским.

— Да, не переживаю. Его ещё вернем! Ну... попозже только. Удачи и берегите себя!

Он вернулся к своим товарищам. Такой молодой и темноволосый, как на архивных фото. Я так и не сказал ему, что он погибнет 17 июля 2001 года в Псковской области во время демонстрационного полета. Скажи я ему об этом сейчас, станет ли он тем самым Апакидзе? Думаю, за идиота примет и посмеëтся.

Макс и Артем, все-таки, достали себе пирожки, а вот Виталя был какой-то разочарованный. Он вообще не улыбался, хотя мы всячески пытались его развеселить. Оботрется со временем!

Вечерние водные процедуры прошли весьма колоритно. Горячей воды в казарме не предусмотрено, а роль душа выполняли два перевернутых крана в умывальнике. «Многоочковый» туалет не видел уборки уже давно. Эту проблему будут скоро исправлять абитуриенты, которые в чем-то провинились. Ну и наряд по роте.

— Живее, чудища! — крикнул на входе в санузел высокий, долговязый сержант Бирсов, пришедший из ВДВ. Он стоял в тельняшке, вращая на пальцах связку ключей. — Ты, похожий на енота, в каптерку зайдешь потом, — указал он на Виталика.

— Ну... ну хорошо, — сказал Казанов и продолжил старательно натирать носки мылом. Душистый кусок постоянно вылетал у него из рук и Виталя бегал по всему умывальнику за ним.

— А чего этот Бирсов тебя в каптëрку позвал? — спросил Макс у него.

— Так... ну... есть там дело одно.

Нездоровая фигня с этими ребятами из войск. Многие в свое время приезжали поступать, чтобы отдохнуть от армейской жизни. Здесь их сильно не гоняли, режим попроще, можно и в самоволки походить. Просто время «убивали» до дембеля.

Майор Неваднев объявил, что времени до отбоя осталось десять минут и водные процедуры пошли быстрее. В 22.00 прозвучала команда отбой.

Начали прибывать другие потоки, места в казарме становилось меньше и приходилось поддерживать порядок. Начались первые наряды по роте и в столовую. Без оружия конечно и в гражданской одежде.

Пока другие тянули лямки наведения порядка, нашему потоку предстояло пройти медкомиссию. Пожалуй, врач для лётчика страшнее отказа двигателей или попадания ракеты. Именно этот человек может поставить крест на мечте о небе и отобрать крылья, если ты уже летаешь.

Предстояло пройти многих врачей, но перед этим необходимо оставить «следы» в истории местной лаборатории — кровь и другие соединения в жидком и твердом виде.

Каждого врача проходят в определённой «форме одежды»: где одетыми полностью, где по пояс голыми, где в трусах, а где-то и без них. Послушают тебя, уши и нос посмотрят, покрутят на небольшом стульчике, именуемым «рыгаловкой», обстучат тебе коленки молотком и ещё несколько проверок выполнят.

Конечно, большинство переживает за окулиста. «Орлиный» глаз это то, чем славятся летчики, а он у тебя должен быть не 99, а только 100 процентов. Поскольку половину своей жизни пилот смотрит на приборы в кабине. А вот вторую половину на попу официантки в столовой.

Есть еще такая «весёлая вещь», как барокамера. Это исследование предполагает, что тебя сажают в небольшое помещение, в котором создают условия подъема на высоту 5000 метров. А затем снижают, но уже с большей вертикальной скоростью. И вот тогда-то и проявляется вся сущность человека, точнее лезет наружу всё, что ел и не ел последние несколько часов. Правда, потом этого человека объявляют негодным к летной работе, а уборщицы поносят всеми известными именами и прозвищами.

Стоя перед кабинетом терапевта для финального осмотра, я услышал за дверью спор врача и вошедшего парня. Вышел он расстроенным, ругая всех и вся.

— Давление ему не понравилось! Всего 150 на 90. Сигарету будешь? — спросил парень, присаживаясь рядом со мной.

— Спасибо, не надо. Не пропустил? — спросил я.

— Ага. Сказал, чтоб ехал в другое место. У них, видимо, уже все места расписаны!

Тут я согласен с ним. У каждого адмирала, генерала, полковника, партийного работника есть дети. А вот, когда из этих категорий люди закончились, тогда начинают набирать тех, кто годен.

Медсестра вынесла документы парню и пригласила меня. Войдя в кабинет, я сразу понял, в чëм корень беды с давлением.

В просторном помещении, на каждом столе работали вентиляторы. В углу стоял телевизор с шильдиком «Рубин-401» и рычащий «Саратов-2». На стенах висели медицинские плакаты, графики, памятки, портреты Пирогова, Сеченова, Мечникова и других светил врачебной науки. Ну и как же без Леонида Ильича в самом центре! У дальней стены за большим столом заседал терапевт с медсестрой. А корнем и самой главной проблемой были три обворожительные девушки в новеньких халатах и колпаках, сидевшие справа вдоль стены за небольшими партами.

— Передо мной встаем, товарищ Родин. Раздеваемся, — сказал терапевт. Гавриил Иннокентьевич Лам — так его зовут, если верить табличке на входе.

— Всем добрый день, — сказал я, и, сделав небольшой поклон девушкам, стал снимать с себя футболку и штаны, оставаясь в одних трусах. Чувствовалось, что девушки осматривают меня пристально. За тот период, что нахожусь в этом времени, всё-таки подкачался немного, пару кубиков прорисовалось на прессе. Эх, вот ту смугленькую с карими глазами бы сейчас, да...

— Родин, не отвлекайся, — отдернул меня Лам, заметив, что я не свожу глаз с девушки. — Чего остановился? Трусы тоже снимай и руки по швам.

Вот так Гавриил Иннокентьевич! Конечно, так и у меня давление вверх попрет. Главное расслабиться и не думать... тем самым местом. А как тут не думать, если кареглазая пару пуговиц расстегнула на халатике! Ладно, что не сделаешь ради дороги в небо! Трусы стянул вниз.

— Очень хорошо, — сказал Лам, посмотрев через большие очки на меня. — Что там у него?

— А, разрешите..., — начал говорить я, но терапевт осадил меня.

— Боком поворачиваемся, Родин. Левым боком ко мне. Руки по швам, — сказал он и подошел ко мне с тонометром. — Что там у него?

Девушки по очереди вставали и сообщали мои данные. Вес, рост, показатели зрения, результаты анализов, обследования в барокамере и так далее. Всё было в норме. Кроме моего стоя... состояния. Держать себя в руках получалось, а вот «его» не очень.