Плата за души (Книга 2) - Гомонов Сергей "Бродяга Нат" - Страница 51

Горец и Скиф в тот вечер отправились в лес. Они разбирались в грибах и обещали подыскать чего-нибудь эдакого на ужин, но грибов нашли мало, зато набили полный рюкзак Хусейна спелым кизилом и мушмулой.

Афганец отсыпался: он вообще был не дурак поспать. Дай ему волю, так дрых бы без просыпу до второго Пришествия.

Влад куда-то исчез. Скиф, правда, видел его бродящим в одиночестве по опушке, но тот не пожелал чьего-то общества и скрылся за уступом скалы. Может быть, ему просто понравилось жевать эти кисловатые ягоды мушмулы - в простонародье они назывались "шишками" - и, обрывая их с веток, он подумывал над новым броском, а потому не хотел, чтобы ему кто-то мешал размышлять.

На самом деле они уже достаточно нашумели в Горной Ичкерии; "белых пятен" на карте Афганца оставалось все меньше - это те места, где шайка Оборотня еще не успела оставить свой кровавый след. В лицо их не узнавали никогда, да они никогда и не показывались все вместе. Конечно, пришлых людей в маленьком ауле заметят сразу. Но только не во время войны. Через чеченские села протопало уже столько всякого сброда, что двумя-тремя головорезами больше, двумя-тремя меньше - никого это не удивляло. Внешность у большинства "оборотников" была непримечательна, как у всех. Мирных жителей они никогда не трогали, но и не защищали. Ни от "федералов", ни от "земляков". Во-первых, им платили не за это; во-вторых, им за это не платили бы; в третьих, как выразился однажды Володька-Афганец, "сами виноваты". Ёмко и кратко. Оборотень промолчал: видимо, согласился, но скорей всего, ему не было до этого дела. То, что у него была определенная, никому не понятная, цель, к которой он ломился, круша все на своем пути, было ясно каждому мало-мальски здравомыслящему человеку. Но что это за цель... знал только сам Оборотень, или Вулф, или, как его все реже и реже называли, Ромаха...

В народе ходили упорные слухи, что этот загадочный головорез - брат Лабазанова или еще какого-то боевика из грозненских, в свое время схлопотавших пулю; законы кровной мести обязывали его отомстить кому-то из рода убийцы, вот, дескать, почему он и носит на голове эту черную повязку, если затевает бой. Впрочем, ни его, ни повязку своими глазами не видел никто или же не знал, кого видел. Когда было нужно, его узнавали, но поделиться впечатлениями могли уже лишь с аллахом при личной встрече. Или, скорее, с Иблисом...

В общем, век телевидения не изменил человеческую природу и даже прибавил буйства воображению. Время от времени мальчишки порывались сыграть в бой Басаева и Оборотня, но матери, до этого не обращавшие внимания на забавы собственных наследников, едва заслышав многоголосый вой, бросались разгонять свару и отчаянно ругались. Так староверцы дают подзатыльника отроку, впервые помянувшему сатану: вспомни черта, он и появится. А чтобы появился Оборотень, не хотел никто. Слишком уж он был ненормален по своей сути. Непонятен. А все непонятное страшнее самой лютой злобы.

Афганец проснулся, когда солнце скрылось за ближайшей горой. Все еще было светло, но со стороны долины тянуло ледяным северным ветром: золотая осень благополучно подходила к концу.

- Ну вот, - сказал он, - пора и поужинать... Чем порадуете? - он вопрошающе воззрился на Горца и Скифа. Откуда только узнал? Спал ведь! Ел он всегда за троих, но куда все это у него девалось, не знал даже сам. Как выражался Самурай, "с ним только добро на дерьмо переводить"...

По кругу пошла фляга с чистым спиртом - "для сугреву". На запах съестного подтянулся и невесть откуда взявшийся Ромальцев. Правда, был он не слишком голоден; тусклыми глазами обвел свою команду и уселся на бревно возле потеснившегося Володьки. Ребята быстро согрелись, и вскоре их потянуло на философию.

Влад обматывал запястья обеих рук эластичным бинтом. Он делал так всегда, но не потому, что страдал от растяжения сухожилий или хрупкости суставов. Ему было так удобнее.

- Странно... - обращаясь вроде как к нему, произнес вдруг Горец и замолк, чтобы сделать глоток из фляги.

- Что - странно? - оказывается, Ромальцев все-таки прислушивался, о чем они все говорят, да только не принимал участия в разговоре. И то: ни о чем серьезном ни болтать, ни думать парням не хотелось. Раны зализаны, желудки сыты, тело пригрелось - чего еще нужно для счастья?

- Странно, что нас наняли для того, чтоб мы чистили эти горы... А ведь я здесь родился, вырос, в Грозном в свое время институт Нефтяной заканчивал... Красиво тут было-о-о-о... Глаз ведь не оторвешь, Ромаха... Сейчас верить не хочется, что с моим городом сталось... Ни одной улицы по "ящику" узнать не могу... Пока не скажут...

- Тут и сейчас красиво, - возразил Мастер, легкомысленно подбрасывая в воздух ягоду кизила и ловя ее ртом.

- Сейчас - красиво в горах... Да и то с оглядкой. Все думаешь: вот вылезет какая-нибудь сволочь да башку тебе отстрелит... Каждое дерево - как враг... Вроде, не из трусливых я, да все же вам, наверное, полегче. Мне наш воздух голову кружит, настороже быть не дает...

- Значит, ты Грозный хорошо знаешь? - Афганец дочерпывал из общего котла то, от чего отвалилась уже остальная команда.

- Знал когда-то, - румяная, немного обросшая светлой щетиной щека Усманова заметно дернулась.

Володька облизал ложку, да с таким аппетитом, что Самураю, наевшемуся под завязку, внезапно захотелось проглотить еще хоть немного варева. Афганец продолжал:

- Ну, тады как на танке туда въедем - тебя с собой возьмем. Дорогу показывать...

- На танке... - совсем загрустил Усманов. - На каком танке, Афганец? Были б мы хоть солдатами. А то - наемники... Нас горы только за то и терпят, что мы их гусеницами не ковыряем... Нам же за души платят! За шлепнутых...

Тут Влад, затянув как положено бинт, внезапно вступил в разговор:

- Нет, Горец. Не за них нам платят, а за спасенных... За спасенные души...

И звучало это почему-то без всякого пафоса, хотя слова были достаточно громкими и высокопарными. Хмельным воинам, однако, так не показалось. Они с воодушевлением подхватили идею Оборотня, зашумели. Не выдержал и Афганец и, когда заговорил, остальные невольно примолкли: