Детектив и политика - Коллектив авторов - Страница 11

Симона была вялой и неподвижной. Судя по всему, она явно ничего не почувствовала и теперь лежала на спине с закрытыми глазами, будто рядом никого не было. Малько еще не приходилось заниматься любовью таким странным образом. Он попробовал собраться с мыслями. Из ночного бара по-прежнему слабо доносились звуки оркестра. Малько повернулся к Симоне и тронул ее за руку: она не отреагировала. По ее ровному дыханию он понял, что она спит.

Лежа в темноте рядом с ней, он старался угадать причину ее неожиданного поведения. Она сделала все, чтобы добиться близости с ним, но не получила от нее никакого удовольствия.

Воздух в номере посвежел — кондиционер снова работал. Малько пошел в ванную принять душ. Когда он вернулся, Симона по-прежнему спала. Он улегся на другую кровать.

Малько разбудили странные звуки, доносившиеся с соседней кровати. Прошло несколько секунд, прежде чем он смог их определить: это были прерывистые и бурные рыдания. Он встал и протянул руку к Симоне. Она тотчас же притянула его к себе с необычайной силой и, содрогаясь от рыданий, прижалась к нему. Охваченный жалостью, он погладил ее по голове.

— Простите меня, — прошептала она.

Постепенно молодая женщина успокоилась. Малько зажег ночник у ее изголовья. Она издала вопль:

— Нет! Не надо света!

Он поспешно щелкнул выключателем. Симона прижалась к нему еще крепче.

— Мне нужно поговорить с вами, — едва слышно сказала она. — Я сейчас расскажу вам то, что никогда никому не рассказывала. Но только не зажигайте свет — мне будет слишком стыдно!

Она провела губами по его груди.

— Вы целовали меня так нежно! Извините меня за все, что я наговорила. Я слишком много выпила: думала, вдруг хоть так наконец получится… Но все-таки не получилось — не смогла…

Она снова заплакала.

— Почему? — мягко спросил Малько.

Симона ответила не сразу. Когда она заговорила, ему пришлось напрячь слух, чтобы ее услышать:

— Я расскажу вам о Жакмеле. Только ни о чем не спрашивайте и не перебивайте — иначе у меня не хватит мужества… Так вот: во время «большой чистки» противников дювальеризма Габриэль Жакмель, который тогда был шефом тонтон-макутов, явился к нам со своими людьми, чтобы арестовать меня, моего брата, мужа и нашего трехмесячного сына. Моя мать схватила ребенка и выскочила из квартиры. Они нагнали ее на лестнице и насмерть забили палками. Я все это видела… Потом Жак-мель отвез нас в свою «штаб-квартиру», которую он устроил в борделе, в конце улицы Карфур. Там у меня на глазах он зарубил мачете мужа и сына. Я надеялась, что и меня он тоже убьет — но он схватил меня за волосы, поволок в соседнюю комнату, заставил встать на колени, потом расстегнул «молнию» на брюках, усмехнулся и сказал: «Если будешь паинькой, я дам тебе десять гурдов и отпущу, домой!» Я была как сумасшедшая: укусила его изо всех сил. Он кричал, бил меня кулаком по голове, потом ударил меня рукояткой пистолета, и я потеряла сознание…

Симона умолкла. Малько решил, что она не в силах больше говорить. Из ночного бара по-прежнему доносилась все та же танцевальная мелодия.

Монотонным голосом Симона продолжила свой рассказ;

— Когда я очнулась, то лежали на животе, голая, привязанная к деревянным козлам примерно метровой высоты. Какая-то совершенно пьяная доминиканская шлюха поливала мне лицо ромом. Потом появился Жакмель. Он с трудом передвигался. Никогда еще я не видела столько ненависти в человеческих глазах. Я была уверена, что сейчас он будет насиловать меня, но не хотела, чтобы он увидел мой страх и отвращение — не хотела доставлять ему это удовольствие. Он усмехнулся: «Скоро ты будешь умолять, чтобы я тебя взял, но я до этого не опущусь. Ты останешься жить, но крепко запомнишь Габриэля Жак-меля! Сегодня вечером ты будешь участвовать в шоу. Жаль, что сейчас тут нет иностранцев…» Я сразу же поняла, что он имеет в виду, и стала орать, как безумная. Весь Порт-о-Пренс знал, что этот бордель славился представлением, которое очень нравилось иностранным туристам: доминиканская проститутка совокуплялась с ослом. Я должна была ее заменить… Со мной случилась истерика: в эту минуту я действительно готова была умолять Жакмеля овладеть мной… Доминиканская проститутка, вдрызг пьяная, поношенная и злобная, схватила меня за волосы и крикнула: «Чего ты боишься — я это проделываю каждый вечер! Тебе скоро понравится!..»

Помолчав, она продолжила еще тише, но все таким же монотонным голосом — словно находилась под гипнозом:

— Я пробыла там две недели. Номер с ослом повторяли пять или шесть раз. Я думала, что умру от боли и омерзения. Когда Жакмель, который боялся огласки, узнал, что эта история дошла до президента, он вывел меня на улицу и сказал на прощание, что убьет, если я не буду держать язык за зубами… С тех пор я ни разу не была ни с кем близка…

Малько был вне себя от ярости. Так вот что в ЦРУ называли «неладами»! Если бы в мире существовал конкурс эвфемизмов, Рекс Стоун мог бы с полным основанием претендовать на золотую медаль.

Симона сильно сжала ему руку.

— Вы меня вылечили, — сказала она. — Даже несмотря на то, что я ничего не почувствовала. Теперь я могу встретиться с Жакмелем лицом к лицу. Могу пойти даже на сотрудничество с ним. Я вам уже говорила: в целом мире у меня есть только один близкий человек — мой отец. Он для меня все. Я хочу, чтобы его мечта наконец осуществилась — чего бы мне это ни стоило! Я уверена, что вы сумеете меня защитить.

— Я вами восхищаюсь, — сказал Малько.

— В один прекрасный день мы расквитаемся за все, — добавила она. — Но это будет после победы. Я прекрасно понимаю, что Жакмель был только инструментом в руках «папы Дока».

ЦРУ умело находить себе союзников. Теперь Малько не оставалось ничего другого, как идти до конца.

— Надеюсь, что мы победим, — сказал он.

— Я тоже надеюсь.

Оба замолчали. Через несколько минут по ее ровному дыханию Малько понял, что она опять уснула. Он с удовольствием последовал бы ее примеру, но не смог сомкнуть глаз: это погружение в жестокий, кровавый и анахроничный мир не прошло даром для его нервной системы. Беспокоило его и весьма проблематичное сотрудничество Симоны Хинч и Габриэля Жакмеля. Этот альянс был опаснее нитроглицерина. Кто знает, какая реакция будет у молодой женщины, когда она встретится со своим мучителем?

Облаченный, по своему обыкновению, в пуленепробиваемый жилет, сидя на корточках за стволом дерева и уперев приклад автомата «томпсон» в локтевой сгиб правой руки, Габриэль Жакмель следил за тропинкой с таким напряжением, что его лицо совершенно застыло и было не выразительнее тыквы. Его левая рука постоянно сжималась и расжималась, похожая на большого черного паука. В ней отливал медным блеском патрон сорок пятого калибра, которым Жакмель манипулировал, чтобы придать эластичность сухожилию, поврежденному год назад пулей дювальериста. В зарослях, окружающих бассейн гостиницы «Иболеле», он с нетерпением ожидал человека, который должен был принести ему «уенгу» — зелье, изготовленное из сердца Франсуа Дювалье и обладающее силой помешать семье покойного навести на него порчу. Кроме того, Жакмель надеялся получить подтверждение, что чрезвычайно важная для него встреча с американским агентом состоится.

За поворотом тропинки послышались легкие шаги. Жакмель напрягся. Автомат «томпсон» казался игрушкой в его огромных руках. Из-за деревьев появилась сутулая фигура Финьоле, его связника. Он шел медленно и неуверенно, не зная в точности, где прячется его шеф. Жакмель тихо свистнул. Финьоле остановился, затем двинулся в нужном направлении. На всякий случай Жакмель продолжал держать палец на спусковом крючке.

Финьоле подошел и опасливо присел рядом: Жакмель внушал ему страх. Он нервозно достал из кармана флакон «уенги» и вручил его бывшему главе тонтон-макутов.

— Хумган сказал, чтобы ты все время носил его при себе, — пояснил он.

Жакмель засунул флакон под пуленепробиваемый жилет, в карман рубашки.