Все против попаданки (СИ) - Брэйн Даниэль - Страница 24

Даже стены зашевелились от животного ужаса. Конечно, это была всего лишь метафора, пришедшая мне в голову, но она заставила меня улыбнуться.

— Разве вас держат здесь как в плену? Спускайтесь в город. Вы дойдете засветло, пока нет гарпий. В Ликадии есть гильдии, вы сможете стать ученицами. Сможете наняться в любой дом прислугой. Нет? — Я вытянула шею, поискала Жюстину среди остальных. Она стояла, низко опустив голову, словно я била ее. — Уходите. А кто не хочет уходить — что же. Я после молитвы отправлюсь в прачечную, и можете быть уверены, там тоже все будет теперь иначе. Вы получаете гроши за свой труд, но будете получать больше.

Сестра Аннунциата подергала меня за рукав, я отмахнулась. Потом.

— Вы будете получать в зависимости от результатов вашего труда. Кто старается — заработает больше. Сможете накопить денег и уйти отсюда когда захотите.

Возможно, не все, подумала я, но я разберусь с этим позже.

— За что же вы так, сестра?

Жюстина все-таки не выдержала и даже шагнула ко мне. Насельницы шарахнулись от нее, как от прокаженной. Сестра Аннунциата опять хотела вмешаться, но я не дала.

— За что вы гоните нас отсюда? Я не хочу никуда уходить. Мне спокойно под этой крышей.

— Тогда ты сможешь остаться, — абсолютно искренне ответила я. — Жить здесь, сколько тебе захочется, и быть при этом уверенной, что больше никто не поднимет на тебя руку. А деньги, которые ты заработаешь, ты сможешь отдать Леону, когда он вырастет и уйдет. К тому времени у него будут навыки в ремесле. А может, ты захочешь уйти вместе с ним, и никто не скажет тебе ни слова. Сестры благословят тебя.

У меня хватило бы духу выгнать сварливую и наглую дрянь, ленивую и склочную, но никогда я не стала бы лишать крова ту, кто чувствует себя здесь защищенной и благодарит за это сестер. Не лестью, не сладкой улыбкой, а работой и исполнением послушания. Жюстина не была подарком, но мне казалось, что она запомнила эти мои слова и сделает из них верные выводы.

Вот только мне самой подводить итоги и определять, кто мне союзник, кто нет, было все еще слишком рано.

Я видела в сети фотографию Нью-Йорка начала двадцатого века: кирпичные дома, широкая улица, из каждого окна к окнам дома напротив протянуты бельевые веревки. Панталоны, рубашки, простыни — все болтается на виду. Поговорка «копаться в чужом белье» тогда для меня приобрела новый смысл, равно как стал понятен не проходящий веками к этому копанию интерес. Все должно быть на виду, куда скрыли, людям нечего обсудить.

Люди всегда искали себе развлечения, когда у них был кусок хлеба, но, как ни странно, развлечения очень пассивные. Телевизор и сплетни — так, чтобы ничего не делать самому. У меня тоже не было созидательного хобби, но зрелища входили в обязательную программу рабочего дня, и я от них уставала.

В прачечной приюта Святой Мадлин все было сразу и вперемешку. Выводили пятна невероятно вонючим уксусом, рядом в молоке кипело грубое белое кружево, и насельницы метались между уксусом и молоком, успевая между делом побить деревянной лопаткой нательное или постельное белье в соседнем чане. Кто-то отпарывал кружево от камзолов и тут же бросал его в бурлящий котел, кто-то трепал, как щенок овчарки, чьи-то активно ношеные хлопковые чулки. Вонь стояла не только противная, но и удушливая.

Белье в приюте на открытом воздухе не сушили. Сестра Аннунциата провела меня в соседний зал, где повсеместно были натыканы крестообразные столбики, на которые женщины накручивали выстиранное белье. Я не удержалась, потрогала один столбик на этом кладбище надежды — белье было практически сухим. Насельница недовольно смотрела на меня, дожидаясь, пока мне надоест баловаться. Руки у нее были изодраны в кровь, и пятна оставались на с таким трудом постиранном белье. 

— Почему вы не сушите белье на улице? — спросила я у сестры Аннунциаты. — Посмотрите, вся работа насмарку.

— Уж как есть, — вздохнула она и присмотрелась к накрученной на столбике ночной рубахе. — А, сестра, главное, что это не тряпки бургомистерши, вот уж чья экономка лютует за каждый грош. Но я и бургомистершевой экономке твержу — совесть надо иметь, госпожа, и прежде чем укорять Дом святой, на себя немного оборотиться.

Сестра Аннунциата не переставала меня удивлять.

Рядом была и гладильная. Там уже высохшее на столбиках белье разглаживали тяжелыми чугунными утюгами, и пекло стояло такое, что меня повело. 

— С непривычки, сестра, — утешила меня сестра Аннунциата и вывела из гладильной. — Так-то сюда по доброй воле и не идут. 

Работа в прачечной шла медленно, хаотично, суетно, женщины уставали намного сильнее, чем могли бы устать. Я еще раз прошла вдоль кипящих котлов, вернулась к сестре Аннунциате. В ее глазах были вселенская тоска и скрытая гордость за успешно — пока — исполняемое послушание, то самое, которое я назначила ей в монастырской баньке; в дополнение к тому, как я высоко оценила ее работу с насельницами еще и в прачечной. Да, вопросы и рационализаторские предложения у меня не исчезали, но в общем и целом я хвалила сестру. 

Ее еще и обоснованно опасались — неизвестно, что было бы, окажись Елена Липницкая в ее теле, а не в теле сестры Шанталь. Я догадывалась, что лекции о достоинстве и уважении к любому труду не встретили бы понимания среди озлобленных и измотанных вкрай насельниц.

— Смотрите, сестра, — сказала я, возвращая сестру Аннунциату из витания в винных облаках в реальность. — Не надо раздавать белье всем без разбора. Оцените, сколько и каких кружев, сколько постельного белья, сколько нательного белья, что из этого как стирать. Вы же, наверное, знаете все тонкости не хуже насельниц? — Сестра Аннунциата кивнула. Может, кого другого такой вопрос и обидел бы — мало ли истеричных дам, стесняющихся собственной работы, — но только не монахиню, ответственно подходящую к тому, что ей поручили. Но сестра Аннунциата, хоть и кивала, пока не понимала, к чему я веду. — Вам нужно каждое утро распределять, кто будет стирать кружево и какого вида, кто — белье, кто займется кипячением, кто полосканием…

— А что будут делать остальные? — нахмурилась сестра Аннунциата. 

— Работы не хватит на всех?

Она пожала плечами.

— Давайте попробуем делать так хотя бы неделю, — предложила я. — Заодно женщины немного отдохнут, если закончат раньше. Про гладильную… что же, я не против, чтобы она и дальше была наказанием. — Может, это в корне неправильно, но у нас должен быть хоть один инструмент устрашения. — А потом, скорее всего, начнем брать дополнительные заказы. Сейчас основное — понять, сколько времени будет уходить у одной женщины на определенный тип стирки. Монастырь получает от прачечной неплохой доход, но если я все посчитала правильно, мы сможем его увеличить и платить насельницам больше.

— Вот не согласна, — набычилась сестра Аннунциата. В прачечной было шумно, но она все равно понизила тон. — Я, конечно, промолчала с утра, сестра, но…

— Не всем, — перебила я, понимая, что иначе вместо союзника получу мощную противодействующую силу. Только не сестра Аннунциата, потому что если и она будет стоять против меня, когда речь зайдет о насельницах, проще будет их всех тогда разогнать. — Посчитаем, сколько они получают сейчас, сколько мы получаем за каждый вид стирки, — напишем бизнес-план с учетом того, что я ни разу не экономист, но эта эпоха все стерпит, — какой процент оставить монастырю, сколько денег уйдет на средства для стирки… Оплату выше получат лишь те, кто добросовестно подходит к работе и не занимается… вот, сестра.

Я подошла к ближайшему чану, где кипели окровавленные тряпки. Было понятно, что пятна не вывести никакими имеющимися средствами. Судя по чистой воде, кипятили далеко не впервые, тратя время, дрова и занимая собственно котел.

— Вот это, — ткнула я в чан, — неразумная трата всего, чего только можно. Пятна останутся, как ни старайся, поэтому при приемке такого белья нужно сразу оговаривать, что стирка будет… — Какие найти слова, чтобы не напугать ни сестру Аннунциату, ни заказчика? — ...Довольно поверхностной. Только чтобы удалить загрязнения. В любом случае нет нужды убивать целый день, чтобы доказать и себе, и другим очевидное. Лучше потратить это время на стирку, которая стоит намного дороже.