Одиночка - Гросс Эндрю - Страница 21

— То есть, в 1886 году, так? — мгновенно отреагировал Лео. Он взмахнул руками и поклонился. — Вот видите?

— О да, это впечатляет, — насмешливо ответил Альфред.

— А вы ожидали большего? Ну хорошо… Итак, седьмое октября 1886 года. Так вы сказали?

— К сожалению, — согласился Альфред.

— Дайте подумать, — юноша прикрыл глаза, приложил ко лбу два пальца и безмолвно зашевелил губами, словно производя подсчеты в уме. Потом он открыл глаза и произнес: — Мои поздравления, профессор, вы особенный человек, вы родились в шабат.

У Альфреда отвисла челюсть.

— Я также могу вычислить, что подобное может заявить только один человек из семи, — поддразнил его Лео.

— Первого фокуса было вполне достаточно, — произнес Альфред, безусловно впечатленный.

Парень был прав. Мать Альфреда всегда шутила, что он чудом стал ученым, а не раввином, так как в буквальном смысле родился в синагоге. Он просчитал в уме все эти годы и календари, более пяти десятков, учел високосные годы…

— Да, это удивительно. Позвольте спросить, каким образом вы это делаете? Без бумаги и карандаша, и так быстро?

— Я вывел формулу. Она включает цифровые обозначения каждого дня недели в каждом веке. В любом году даты 4/4, 6/6, 8/8, 10/10 и 12/12 выпадают на один и тот же день. Потом надо учесть високосные года, в вашем случае их было четырнадцать. Так я могу высчитать в уме любой день. Так как насчет правильного применения моих мозгов, профессор? — полюбопытствовал юноша, явно довольный собой.

— Я бы сказал, что это производит сильное впечатление, — неохотно признал Альфред. — Если вы стремитесь работать календарем.

— А вы к чему стремитесь? За то время, что вам здесь отведено.

— Не хотите попробовать кое-что? — Эту задачку на выведение простых чисел Альфред давал только самым сильным из своих студентов. — Я назову число. Запомните его.

Лео посмотрел на него и пожал плечами, готовый принять вызов.

— Не вижу проблемы.

— Оно длинное: 9 007 199 254 740 991. Теперь повторите его.

— И всего-то? — Лео выглядел разочарованным. Он быстро повторил названное Альфредом число. — В чем здесь подвох?

— В какую степень нужно возвести два, чтобы получилось это число?

— Хм, степень двух… — Лео в задумчивости поджал губы. — Это непросто, — он набрал в грудь воздуха, как бы принимая вызов, нахмурил брови, и его взгляд потерял фокус. Он держался рукой за подбородок. — Сколько у меня времени?

— Ну, такому как вы, — улыбнулся Альфред, — не знаю, наверное, хватит двух-трех минут… Сколько вам надо?

— За две-три минуты справлюсь. — И парень принялся производить в уме многочисленные математические действия, бормоча себе под нос, двигая указательным пальцем из стороны в сторону, на манер метронома. Время шло. — Двух, говорите?.. — переспросил он, вид у него при этом был озадаченный. В конце концов он посмотрел на Альфреда, покачал головой и повел плечами. — Я уже объяснял вам, что мне не удалось продолжить образование из-за войны. Дело не в том, что я не могу вычислить решение, просто… Мне нужна бумага и, пожалуй, еще немного времени. Я уверен, что справлюсь.

— Я не сомневаюсь в этом, — Альфред потрепал парня за плечо. — Это неважно, задание сложное. — Охранники уже начали загонять всех обратно на рабочие места. — Мы могли бы еще раз пообщаться? Мне хотелось бы кое-что обсудить.

— Хотите, чтобы я научил вас играть в шахматы, профессор? Сами сказали, много лет прошло. Это будет не так быстро.

— Может быть, это я хочу вас чему-то обучить, — ответил Альфред.

— И что это может быть?

— Физика электромагнитных излучений.

— Электромагнитные излучения? — Лео закатил глаза. — О да, это мне очень пригодится, профессор. Это и еще справка от самого рейхсфюрера Гиммлера — вот что поможет мне продержаться здесь лишний день.

— Не будьте таким воображалой. Применение физики чрезвычайно важно. Так мы можем поговорить еще раз? Как насчет завтра? — настаивал Альфред. Он видел, что у охранников начало портиться настроение, и в ход уже пошли дубинки.

— Боюсь, что шахматы занимают все мое свободное время, — ответил Лео, как бы извиняясь, и повернулся, чтобы уйти. — Но мне доставила удовольствие беседа с вами, профессор. Да, и чтобы не оставалось вопросов… Насчет задачки… — он поднял указательный палец, словно его только что осенило. — Я полагаю, ответ, который вы ожидали услышать, будет два в степени пятьдесят три. Не так ли?

— Простите? — пробормотал Альфред в замешательстве.

— Ваше число, профессор. Разве это не два в пятьдесят третьей степени?

У Альфреда было ощущение, что к его нижней челюсти приделали груз. Он дал юноше всего пару минут. Даже у самых одаренных студентов на вычисления уходило не меньше часа, при этом они исписывали целый блокнот.

— Да, это верно, — во рту у него пересохло. — Точнее будет…

— О, вы правы! — Лео не дал ему закончить. — Как глупо с моей стороны. На самом деле, это два в степени пятьдесят три минус один, — уточнил он с победной улыбкой на лице.

Альфред сморгнул.

— Да, действительно, минус один. — Он прочистил горло и кивнул в ответ, ощутив, что кровь отлила у него от щек.

— Так что да, профессор, давайте встретимся. — Лео отвернулся и помахал рукой, удаляясь.

Альфред так и остался стоять в полном изумлении. Придя в себя, он прищурился.

— А в какой день родились вы? — крикнул он вслед. — Если не возражаете.

— Я-то? — переспросил Лео. — А что? Двадцать второго января. Для ясности, через двадцать восемь лет после начала века.

— Ну да, после начала, — Альфред следовал за Лео, пока тот не растворился в толпе. За годы работы он встречал много способных людей. Одни сделали блестящую научную карьеру. Другие стали адвокатами, предпринимателями или пошли на государственную службу. Но этот… Да, француз был прав: этот парень — нечто. Именно это слово.

И ему было всего лишь шестнадцать лет.

Несколько дней спустя, когда Лео отдыхал после двенадцатичасовой смены, в бараке неожиданно появился ефрейтор Ланге. Несмотря на юный возраст, Лео был приписан к ремонтно-транспортной бригаде, потому что в первый же вечер после прибытия в лагерь он заявил, что его кузен работал в Лодзи механиком, что было правдой. Теперь ему приходилось учиться всему на лету.

— Заключенный Волчек, — Ланге встал около его койки.

— Роттенфюрер! — Лео вскочил, сердце его чуть не выпрыгнуло из груди.

— Надень шапку и иди за мной.

— Куда идти, роттенфюрер? — спросил Лео, стараясь унять страх. Когда тебя называли по имени, это не сулило ничего хорошего.

— Поднимай свою задницу и не задавай вопросов, говнюк. — Капрал стукнул дубинкой по доскам нар. — Иди за мной. Schnell!

Внутри у Лео все сжалось. Он поспешно сунул ноги в башмаки и схватил шапку. Что он сделал не так? Что это могло быть? Им не понравилось, как он выставляет напоказ умение играть в шахматы или свою память? Это можно было интерпретировать как желание возвыситься над другими заключенными, что противоречило тому, чего добивались нацисты, внушая им, что они все никто и ничто. Пока Лео вели к выходу, товарищи по бараку, склонив головы, смотрели на него с сочувствием и затаенным облегчением — в душе каждый радовался, что роттенфюрер пришел не за ним.

— Куда же мы идем, герр роттенфюрер? — спросил Лео с нарастающей тревогой. Ланге был жестоким зверем, готовым по малейшему поводу без колебания избить невинного заключенного до потери сознания. Только вчера Лео наблюдал, как ефрейтор забил заключенного лопатой, спихнул бездыханное тело в яму и стал на него мочиться, с хохотом рассказывая анекдот другим охранникам. Он вел себя так, словно тот человек не был живым существом всего лишь тридцать секунд назад.

— Иди, не рассуждай, — рыкнул эсэсовец, подталкивая Лео дубинкой по направлению к выходу из лагеря.

Сердце Лео трепыхалось где-то в горле. Куда Ланге его вел? Они миновали бараки. Впереди не было ничего хорошего. Черная стена, перед которой расстреливали заключенных. Крематорий с плоской крышей, откуда непрерывно шли клубы серого дыма и запах смерти. Может, его заставят там работать? Забрасывать мертвые обезображенные тела в печи и потом вычищать пепел и остатки костей и черепов? Он слышал про все эти ужасы. И про такую работу. Заключенным приходилось даже жить там.