Словами огня и леса Том 1 и Том 2 (СИ) - Дильдина Светлана - Страница 122

**

Астала

В этом саду кипарисы росли рядами, прямые, как копья; верхушками они кололи небо. Мягкие туи темнели между ними. Пахло пылью и хвоей, и мелкими лиловыми цветами, названия которых Къятта не помнил; их всегда сажают в таких местах. Здесь было бы безмятежно-спокойно, если б не тихий костяной стук. Подвешенные к ветвям резные таблички — длиной в ладонь, шириной втрое меньше — покачивались от ветра, задевали друг друга. Сад мертвых; говорят, на севере знатных умерших относят в золотые пещеры. Предки нынешних хозяев Асталы тоже оставили за собой несколько подобных пещер, только без золота; говорят, высохшие жрецы и правители сидят там до сих пор, обращенные лицами ко входу. Сейчас тела южан отдают огню или опускают в щелочные озера.

А здесь не кладбище, здесь только память. Несколько знаков, порой какая-то вещь, значимая для умершего. Немало стоит оставить на костяной табличке свое имя, но все равно сад растет, ширится… Къятта не всматривался в надписи. Какая разница, большинство этих людей он никогда не знал и о них не слышал, а те, кого знал, интересовали мало. Табличка с именем отца здесь была, но и это не значило ничего. Его тело не привезли домой. Оно осталось далеко отсюда, под оползнем. Уатта Тайау стал жертвой предательства — и предал его человек, который получил от их Рода милостей больше, чем многие.

Къятта однажды видел большой камень, нависший над склоном, но не катящийся вниз. Таким камнем до сих пор висел вопрос — почему? Была то личная обида, подкупили того человека северяне или кто-то из южных противников? Так дознаться и не смогли.

Къятта помнил час, когда вернулись посланники. Страшное известие пришло раньше, но он все равно выбежал навстречу, всматривался в лица, надеялся, может быть кто отстал в дороге? Только через пару дней по-настоящему осознал, что отец не вернется.

А вскоре ощутил, что и мать уходит все дальше. Она выбрала грезы наяву и сны, а дети… дети стали ей не нужны.

Тогда ему было девять.

**

Шестнадцать весен назад. Срединные земли

Яркие даже в дорожной одежде и почти без золотых украшений, южане продвигались вперед вереницей по двое. Словно хищники во множестве шли по тропе, неведомо почему не стремясь вцепиться друг другу в глотку.

Теплые запахи прелых листьев, цветов, пробивающихся из-под прошлогодней зелени, влажный воздух пробуждали лень почти у всего живого, кроме больных и голодных.

Чуть позвякивали наборные уздечки грис, сами верховые животные испуганно косили по сторонам, а в их шелковистой шерсти играли оранжевые блики заката. А всадники не остерегались ничего — так едут хозяева, знающие, что никто не осмелится перейти им дорогу.

Лишь один южанин, чью косу украшала подвеска в виде причудливой рыбы, оглядывался то и дело, пытался расслышать каждый шорох и распробовать слабый ветер на вкус.

— Къонна, ты словно на дикобраза сел, — поравнялся с ним другой южанин, моложе, с приветливым лицом — глава их похода, Уатта Тайау.

— Сижу я на грис, али. Только и у них есть чему поучиться, даром что пугливые скотины. Они чуют беду…

— А! — Уатта беспечно махнул рукой. — Они готовы верещать от страха, если им горный кролик дорогу перебежит. Может, здесь хищник прошел, или дикарь-рууна. А может, им не нравится, что тени от деревьев шевелятся. Мало ли.

Его серьги зазвенели столь же беспечно, и Къонне показалось, что золотой знак на плече тоже слегка звенит.

— Торопишься в Асталу, али? — спросил Къонна, находя объяснение подобному легкомыслию.

— Я скучаю по детям, — со смехом пожаловался Уатта. — Даже по младенцу. А ведь несносное существо! Только умеет — орать!

— Зато старший хорош, — задумчиво проговорил Къонна. — Мне бы такого сына…

У него были только дочери.

Но сейчас и о них не мог думать. Вторые сутки не отпускало тягостное настроение, с тех пор, как Тахи ушел. Удалось выгородить его — мол, лично я отпустил, видение тому было — податься в один из лесных храмов, где до сих пор живут отшельники невесть какого народа, а там как получится. Про северянку Тахи сам просил не говорить — лишнее это.

Уатта какие-то там видения не оценил.

— Я думал поставить его старшиной в одном из наших предместий. Чего уж еще желать? Для мальчишки, который родился в семье рубщиков леса… Не понимаю, — сказал Уатта, и это прозвучало не раздраженно, скорее, жалобно. Сам он не был злым человеком. Скорее, чрезмерно беспечным. Иногда последствия его действий приходилось расхлебывать другим, но чтобы добровольно сбежать у него со службы?

Постепенно хорошее расположение духа вернулось к Уатте — больно хорошо пели птицы и воздух пах медом. Слова разведчиков о том, что горная стена не внушает доверия, и лучше бы выбрать другую тропу, в обход, прошли мимо его ушей. Он торопился домой.

— Голова горного медведя! — Уатта запрокинул лицо, рассмеялся, указывая на вершину скалы невдалеке. Каменная глыба, черная в оранжевом свете, в самом деле походила на сумрачного пещерного хищника, грозу гор.

— Бедняга — и кто обратил его в камень? — со смехом подхватил другой южанин, и смех волной прошел по всему отряду.

Тропа была широка — по две грис теперь совсем свободно бежали рядом. Вечерний свет разбивался об ожерелья всадников, и так же разбился строй, когда на людей посыпались камни.

Визги испуганных, раненых грис и человеческие крики заполнили ущелье. А потом камнепад прекратился, и птицы снова запели.

Часть дороги была засыпана — из-под камней виднелся кусок полосатой одежды. Относительно невредимый Къонна оглянулся в поисках Уатты Тайау, и сразу нашел его. Тот лежал возле огромного валуна, на котором мох нарисовал причудливую гримасу. Къонна дохромал до Уатты, приподнял его голову. Лицо младшего посла было разбито, рот весь в крови. Уатта попытался что-то сказать, но умер на полувздохе.

Двое спутников, не задетые камнепадом, кинулись было наверх — но Къонна велел им остаться на месте.

— Мы не знаем, что там, — прибавил он. — Воля стихии, или же человека. Лезть в гору опасно. Займитесь пострадавшими.

Люди из свиты повиновались, стали осматривать раненых, благо, место было довольно открытым и солнце еще не успело скатиться за горный хребет. Къонна так и не отходил от Уатты, и отмахнулся от попыток помочь ему самому. Думал только о том, как достать тело из-под валуна. Кроме Уатты, погиб еще один человек, серьезно пострадали четверо, остальное внимания не стоило.

Лишь когда раненых перенесли в безопасное место, Къонна взял пару спутников и направился вверх, по едва заметной козьей тропке. Темнело стремительно, пришлось зажечь факелы. Но подняться на склон они не успели: вновь посыпались камни, ломая верхушки молодых деревьев и окончательно погребая под собой сына главы Рода Тайау.

Къонна смотрел сверху, уронив факел — по счастью, тот упал на камень и погас. Чудилось, там, под толщей осыпи, блестит золото знака на руке, становится ярче, просачивается насквозь и уплывает, растворяется в воздухе.

Ощутил ужас, когда все объясняющая мысль пришла в голову. Значит, вот оно как.

— Это не случайный обвал, все подстроено. Я знаю виновника, — сказал Къонна, спустившись к своим. — Его здесь нет, он сбежал.

**

Астала, настоящее

Легкое позвякивание серег; гибкая фигура в нарядной, бело-лиловой одежде появилась из-за угла, несколько шагов — и уже стоит в центре каменной площадки. Будто цветок вьюнка сорвали и положили на выглаженный тысячами ног песчаник.

— О! — сверкнула улыбка. — Мы давно не встречались, не так ли?

— И никогда б не встречаться.

— Зачем ты меня звал?

— Мне нужна твоя помощь.

— Даже так? — если бы Къятта молча протянул ему охапку цветов с морского побережья, Ийа, наверное, удивился бы куда меньше. — А что случилось?

— Моя мать, — сказал с неохотой, смотря поверх головы давнего недруга. — Она — ойоль, и потерялась во сне. Будить ее бесполезно. Иногда она кричит и пытается вырваться, словно ей снится кошмар. Но не просыпается. Это не то, что делает уканэ, когда оставляют тело. Она хочет вернуться. Но она умрет, если долго останется без воды и пищи.