Ухожу на задание… - Успенский Владимир Дмитриевич - Страница 35

Когда служил срочную на заставе, на КПП, не было никакой возможности знакомиться, ходить на свидания. Некоторые шустрые ребята умудрялись, правда, заводить подружек, но большинство только переписывалось со своими землячками. А Олегу и писать некому было.

В школе прапорщиков жилось свободней, часто можно было ходить в город. Приятели познакомили Сысоева с одной ткачихой. Полная такая, улыбчивая, безобидная. Года на три старше Сысоева, замужем побывала, но выглядела очень даже молодо и подвижна была, как девчонка. Все ее на танцы тянуло. Но и за столом посидеть тоже любила, чтобы конфеты разные в вазе и торт красовался. С ней Сысоев чаевничать научился.

Ткачиха не скрывала, что Олег нравится ей, намекала полушутя насчет загса. И Сысоев привык заглядывать в уютную комнату. Особенно зимой, когда мороз гнал с улицы. Ни о чем серьезном он не задумывался. А она, когда приблизился выпуск, поставила вдруг вопрос ребром: что же ты, друг ситный, время напрасно тянешь? Не маленькая, чай, кое-чего отведала. Не хочешь расписываться — давай так поживем. Может, притремся.

Олег не знал, что и ответить. Обижать ее не хотел, а уж обманывать тем более. Сказал ей: «Хорошая ты, да, видно, не для меня». «А для кого? Для кого?» — истошно вырвалось у нее. «Не знаю, сама посмотри». — «Видеть я никого не хочу, кроме тебя!» Упала на диван и заплакала. Олег посидел рядом, без особого участия догладил ее горячие вздрагивающие плечи и ушел…

Вот такая была с ним история: если и любовная, то лишь с одной стороны. Для него ткачиха так и осталась хорошей знакомой, гостеприимной хозяйкой. А сейчас рядом с ним девушка, которая притягивала его, смущала красотой и серьезностью. Даже заговорила-то она не о пустяках, не о чем-то отвлеченном, а о своем деле, о стройке. Мастер у них очень тяжел на подъем. Пока давишь на него — шевелится. Ослабло давление — хоть трава не расти. Потормошили его — вот и потрудились сегодня удачно. И на завтра материал есть, рабочие места определены.

А дальше опять никакой ясности. Тем более холода на носу, а в холодную погоду одно мучение, залихорадит всю стройку. Нужен кипяток, чтобы по утрам двигатели отогревать. А где его возьмешь? Две зимы управление механизации возило горячую воду из старого порта. Дорога плохая, машина-водовозка запаздывала, поэтому техника простаивала, все страдали. К тому же вода на морозе быстро остывала, привозили теплую, такой не очень-то разогреешь. В общем, влетала вода в копеечку. На вес золота, можно сказать. Сколько толковали об этом, сколько нареканий от водителей, от мотористов, от строителей, а ответ один — в новом порту воду греть пока негде…

Она так увлеклась, рассказывая о неполадках, волновавших ее, что Олег даже улыбнулся, подумав: вот ведь они в лесу, вдвоем, со стороны взглянуть — влюбленная пара. И не поверит никто, что девушка с такой увлеченностью говорит о горячей воде, о простое машин… А может, это для того, чтобы преодолеть смущение?..

— Не интересно? — осеклась Женя, заметив его улыбку.

— Очень даже интересно. И пожалуй, нет ничего удивительного.

— В чем?

— Ну если люди, даже вот при такой встрече, говорят про свои дела: у кого какие тревоги, беспокойства. Разве лучше рассуждать о посторонних вещах, о луне, о погоде? Ради фасона, что ли, ради моды?

— Но и о работе тоже ведь не обязательно…

— Нет, конечно. Когда больше узнают друг друга, когда за спиной есть хоть какое-то общее прошлое, то и тем для разговоров становится больше. Только, по-моему, и тогда люди в основном говорят о своих долах и заботах.

— Особенно это уместно где-нибудь на праздничном вечере…

— Смеетесь, Женя?

— Немножко. Я ведь сама о роботе-то начала. И уж до конца доведу. Пароход наш видите? Труба дымит?

— Есть чуть-чуть.

— Ничего, скоро сильней задымит, как только похолодает. И горячей воды у нас там будет сколько угодно. Любой температуры. Наш старый добрый «Юпитер» производит кипяток непрерывно и в большом количестве. Растворный узел им отапливается. Так что управлению механизации нужно только договориться с управлением техфлота — и проблема решится сама собой.

— Так просто?

— Было бы! — вздохнула Женя. — Эта идея еще летом возникла. Трудно даже сказать, кто сообразил первый: девочки наши или Алеша Тверцов в комсомольском штабе… Пошли к главному инженеру, к нашему Кореневу. Он полностью «за». А между механизацией и техфлотом давние нелады…

— Приказал бы Коренев.

— Нельзя. Пароход-то списанный, кочегарка сверх всяких норм работает. Скажет техфлот: можем дать столько пару и столько кипятку — и все. Не проверишь, не заставишь. Да и управление механизации особенно не торопится. Ему тогда подъезд к пароходу делать придется, магистраль подтягивать. А на какие средства? Не проще ли по-старому? В сто раз дороже, зато без хлопот.

— Это же чистейший бюрократизм!

— А формально не придерешься.

— Значит, все будет по-прежнему?

— Алеша сказал: на заседании штаба обсудим.

— Меня предупредите, когда заседание. Послушаю.

— Рада буду!

— Чему?

— Могучей поддержке со стороны Вооруженных Сил!

— Опять смеетесь?

— А вы бы хотели, чтобы прямо сказала: рада буду снова увидеть вас!

— Очень хотел бы, — серьезно ответил Олег.

На стройке — обеденный перерыв. С ближних объектов люди пешком потянулись в столовую, с дальних — везли на грузовиках, в автобусах. Главный инженер плавстройотряда Коренев прошел по первому этажу столовой, поднялся на второй — Алеши Тверцова не было. Однако Коренев не огорчился — посмотрел, чем рабочих кормят. И вообще ему нравилось само это здание, пока лучшее в бухте: очень светлое, с высокими потолками, с простой, изящной отделкой. Даже сейчас, при большом стечении народа, здесь не тесно.

По вечерам на первом этаже занимается самодеятельность, наверху банкеты бывают, свадьбы. Полезное здание и красивое. Первое из многих будущих.

Коренев приятельски похлопал шершавую стену: служи, мол, давай на радость трудящемуся человечеству!

Даже для много повидавшего на своем веку Коренева стройка в этой бухте была особая, с большим размахом, рассчитанная на многие годы. Он понимал: эти причалы, будущий город на берегу — самое серьезное его детище, главное дело всей его жизни. А здоровье уже начинало сдавать, уже не хватало сил работать по двадцать часов в сутки, как прежде. Поэтому с особым вниманием приглядывался он к тем молодым строителям, в которых угадывал своих продолжателей. И одним из таких, может быть, самым капитальным среди капитальных парней был Алеша Тверцов.

Приметил его главный инженер давно, еще в самом начале. Нет, не в самом… Первыми, если быть точным, сюда прибыли «южные ударники» — так они себя называли. Сто пятьдесят одесситов, николаевцев, крымчан. Они-то и начали готовить строительный полигон на берегу.

Веселые были ребята. Додумались снять с «Юпитера» якорь и втащить его на сопку. Сил-то сколько потратили… Они же оборудовали пятачок для танцев, дали ему красивое название «Каравелла» и развесили там фонарики, сработанные под старину.

Стройка, особенно вначале, оно ведь как бой. Чтобы захватить плацдарм, нужен порыв, стремительный бросок. Это одно. А другое — закрепиться на плацдарме, удержать его. Тут требуется упорство, кропотливый настойчивый труд. Без оркестров и без громких фраз — Коренов терпеть не мог болтовни, особенно похвальбы и обещаний. Ты не говори, не обязуйся — ты сделай. А среди южан говорунов было порядочно. Под натиском однообразно-суровых будней начали они нести большие «потери». Через несколько месяцев почти половина ребят возвратилась в родные пенаты. Лишь немногие перенесли первую зиму, теперь их больше десятка не насчитаешь, но зато этот десяток — надежный.

Закрепиться на плацдарме, расширить его сумели демобилизованные моряки, прибывшие по комсомольским путевкам прямо с боевых кораблей. Запестрела тогда стройка черными бушлатами, тельняшками, голубыми воротниками-гюйсами. Редко кто из моряков имел строительную специальность, обучались прямо на месте, в бригадах, но народ был крепкий, дружный, смекалистый. Коренев понял: эти смогут!