Ухожу на задание… - Успенский Владимир Дмитриевич - Страница 47

Поднатужившись, Расстрига сообразил: закон, как телеграфный столб, не перепрыгнешь, но обойти можно. И принялся обходить, причем довольно удачно, наглея с каждым разом. И конечно, попался. Сперва-то показалось, что случайно, на ерунде. Но когда после отсидки попался еще раз, то понял: элементарной уголовщиной в наше время, в годы научно-технической революции, не проживешь. Думать надо.

В колонии он вел себя образцово-показательно, был на хорошем счету как сознательный и поддающийся исправлению. А тут как раз подоспела очередная амнистия.

Веселая жизнь в курортных городах требовала много денег. Особенно для начала, для укрепления связей. И Расстрига затеял новую «операцию», рассчитав все так, чтобы в случае неудачи подставить под удар своих помощников. Минимум риска — вот чего он хотел.

В новый порт Расстрига приехал как заурядный работяга-пьянчужка. К таким быстро привыкают. Ковыряется, дескать, помаленьку, никому не мешая. Всегда есть на подхвате пара рук, готовая за бутылку круглое катать, короткое таскать и даже длинное тянуть, если на закуску добавят. Роль, конечно, не очень сложная, однако и радости мало. Грязные космы носить чего стоило — голова зудит под ними. Или вот горбуша из фонтана. Пришлось на спор сырую жрать, едва не вырвало. Ну а какой бы он был форменный пьяница, если бы за бутылку сырую рыбу не слопал?

Расстрига ухмыльнулся во тьме: скольких же дураков за нос водил! Особенно этих, которые молча ежатся сейчас рядом с ним, — Листвана и Дору. Ну, Листван вообще хмырь пустопорожний, с самого начала запрограммированный как оболтус. С таким грех и не позабавиться. Это Расстрига понял сразу, едва увидев его около танцплощадки. Идет парняга, кулаки в карманы техасов заткнул, острые плечи вперед. На груди женская голова и яркие буквы — губную помаду рекламирует. Ну чистый американец в подтяжках, прямо из Сан-Франциско без пересадки. И конечно, жвачку жует. Упорно, сосредоточенно, как дело делает. Старается, чтобы люди видели. И невдомек ему в зеркало на себя глянуть: физиономия от рождения не для эстрады, нос бульбой, глаза подпухшие, сонные, а он еще челюстями туда-сюда, как корова.

Вообще, когда человек эту самую жвачку терзает, лицо его становится бессмысленным, тупым. Соответствует процессу. Есть, конечно, красавчики: хоть жуй, хоть плюй в общественном месте, им за смазливую мордашку все спишут. А таким, как Листван, если и брать в рот резинку, то лишь дома при загашенном электричестве, чтобы люди не шарахались.

Такому пижону что надо? Выделиться он хочет среди других, себя показать, над окружающими возвыситься. А выделиться ему нечем и показывать нечего, кроме протертых заграничных штанов с бахромой, с заплатана и красным сердцем на колене. Оригинально, конечно, только не очень. Это ведь каждый может. А дай такому пижону почувствовать себя выше дружков-приятелей, он землю грызть станет.

Охомутал Расстрига этого Листвана без всяких трудов. Подсказывал свои мысли, подталкивал в нужном направлении. Листван считал себя руководителем, решения принимал. Главарь — куда тебе! Вот и пусть радуется хмырь пустой — с главаря главный спрос. А Расстрига что? Ему предложили по пьянке, он и пошел, не зная куда. Сказали мешок нести — ну и понес… Про водосток Расстрига узнал стороной, а повернул разговор таким образом, что Листван сам вспомнил, как работал на стоке, сам и люк показал за дорогой, в распадке. Он и контейнеры своими руками вскрывал, и денег брал себе больше, как положено главарю, организатору. И не догадывался самоуверенный хмырь, что зонтики, по дешевке сбытые перекупщику, тот доплатил потом Расстриге по пятерке за штуку. Комиссионные.

С Листваном полный ажур. А с Дорой было труднее. Засек ее Расстрига еще в городе, когда возвратилась из рейса рыбацкая флотилия. Моряки гуляли в ресторанах и кафе, отмечали встречу с землей. Расстрига обретался при них, перехватывал по мелочам. И Дору тогда приметил. За вечер успела она, расторопная, в двух компаниях побывать, от двух морячков попользовалась.

Здесь, в новом порту, Расстриге требовался еще один человек.

Логика простая. Двое курочат контейнер, перетаскивают груз на причал, третий принимает в трубе. Хорошо бы женщина. Для маскировки, для того, чтобы товар укрыть. Опытная нужна и с изъянцем, с зарубкой, чтобы было за что зацепить. А где возьмешь токую на молодежной стройке?

Расстрига обрадовался, когда узнал в одной из отделочниц, работавших на жилом доме, Дору. Дождался, пока вышла после смены, поплелся рядом. Трепанулся о том о сем и почувствовал: девка — тертый калач. Сказал напрямик:

— Скучно живешь, красуля. Шерстяные чулки вяжешь семь метров длиной, через каждый метр пятка. Не загустеешь.

— А как загустеть-то?

— С нами поцокайся.

— Далеко ли зовешь?

— На базар семечками торговать.

— Навар какой?

— Что потопаешь, то и полопаешь. Загустеем — значит, все вместе.

Знал Расстрига, что женщину одними разговорами да посулами не закрепить. Убедил Дору отметить знакомство. Усидели бутылку на лесной поляне, потом пошли к нему в старый барак, брошенный геодезистами. Там Дора и осталась с ним на ночь, туда приходила еще и еще, пока не начала остывать.

Дора, в отличие от Листвана, сразу поняла, что Расстрига не простачок. И даже подыгрывала ему, показывая, что считает Листвана их верховодом. А тот и таял от удовольствия. Однако с Дорой были особые хлопоты, и чем дальше, тем больше. Надо же ей было углядеть пограничного сержанта, да еще и втюриться не на шутку! Начнет миловаться с этим парнем — мало ли что вгорячах с языка сорвется! Деваха от своих чувств запросто голову потерять может. Поэтому Расстрига решил при первой возможности брать товар покрупней и навсегда уматывать с новостройки.

А миленка Доры они все же использовали. Подослали ее к сержанту вечером, едва пополз туман. Чтобы узнала, когда наряд на причале сменяется. Деваху упрашивать не пришлось, сама стремилась к смуглявому. На всякий случай Расстрига предупредил, чтобы языком молола поменьше, а больше слушала… Всерьез предупредил.

Выяснила Дора: миленок ее сменяется в два часа. Сразу после двух и начали — самое надежное время.

Удалось взять девять магнитофонов. Десятую коробку Листван выронил, услышав чьи-то шаги и кашель.

Да, охранять контейнеры стали не так, как до первой вылазки. Пора рвать когти. Девять «магов» — это верняком пять косых у барыги. Теперь только вылезти из этой трубы, а там — ищи-свищи! Никто, даже Дора, не знает, откуда Расстрига, какая у него фамилия…

Дора все-таки молодец, с ней можно иметь дело. Свернулась и дремлет, как кошка. Устала со своим миленком. А балбес Листван поскуливает, будто шелудивый щенок. И зябко ему, и курить хочется, и сидеть надоело. Открывай, мол, люк, какого черта время тянуть?! Даже цыкнул на него Расстрига:

— Заткнись, начальник! Небо в клеточку видеть хочешь?

Самого простого не понимает, балбес: теперь их наверняка ищут. Пограничники и милиция шуруют в порту в вокруг порта, машин понагнали, собаку приволокли. Вылез, наткнулся — и точка. Да что там пограничники! Встретишь кого на дороге, на тропинке или в поселке — и сразу подозрение. Откуда среди ночи, да еще с багажом?! А днем сотни людей ходят туда-сюда, и они имеют полное право ходить где хотят и когда хотят.

Дважды отсиделись в трубе под люком, переждали переполох. И теперь нечего рыпаться.

Но это Листван только вначале скулил. Потом полез в темноте к Доре — согреваться. Та отпихнула его. Листван выругался, долго бурчал что-то себе под нос. Наконец умолк. И вовремя. Обостренный слух Расстриги уловил далекий непонятный шум. Будто едва ощутимо загудело в трубе и что- то потрескивало. Затихло. Потом опять, посильнее. Неужели там, в порту, сообразили насчет трубы?

Горячая волна страха охватила Расстригу. Стало вдруг так жарко, что он рванул ворот брезентовой куртки.

Может, шторм разыгрался и вода бьет в трубу, захлестывает? Однако какой шторм без ветра! Нет, это люди… Но какого дьявола он скис? Трубу нашли — еще не значит, что поймали! Сейчас не спешить, не дергаться, действовать быстро и наверняка.