Повелитель морей - Поселягин Владимир Геннадьевич - Страница 40

Поблизости оказались военные корреспонденты, которые всё видели: они как раз к нам в батарею и ехали, написать боевой листок о вчерашних событиях, а тут такое. Меня сняли на фотокамеру в кузове грузовика: положа руку на ствол ДШК, я, улыбаясь, смотрел в объектив. Потом меня запечатлели на фоне фюзеляжа и хвоста с крестами сбитого «мессера». В заметке сообщалось, что за один день я сбил четыре истребителя противника, что очень непросто, а на второй день, утром – уже два, при множестве свидетелей. Поговорив со мной, корреспонденты уехали, пообещав, что уже сегодня наша корпусная газета выпустит заметку обо мне. Повеселили, конечно, ну да ладно, у меня работа.

Ближе к обеду над нами должна была пройти довольно крупная группа немецких бомбардировщиков, штук тридцать. Похоже, на Минск шли, на высоте пяти километров. Наблюдатели их сразу засекли, издали заметили, так что я сразу встал у орудий. Решили так: парни заряжают, я прицеливаюсь, орудие стреляет.

Метрах в двадцати я активировал появление головы голема: там чуть-чуть приподнялась земляная кочка, обросшая травой (классная маскировка), и я теперь имел режим прицеливания. Взрыватели на снарядах установили на нужную высоту, и я с помощью прицеливания выпустил первые снаряды: мне нужно знать баллистику каждого орудия, ведь у каждого свой износ. Одного выстрела из каждого орудия мне вполне хватило, чтобы разобраться.

Немцам не понравились неприятно близкие разрывы, хотя накрытий не было. Я же пробежался и установил прицелы по пути следования ведущего этой группы, и парни готовились выстрелить. Я поднял руки, и когда ведущий подлетал к месту, где должны разорваться снаряды, резко их опустил. Все три орудия залпом выпустили снаряды.

Я наблюдал, как летели снаряды и как двигался ведущий, пока все они не сошлись в одном месте. От двух близких разрывов ведущему оторвало хвост, третий снаряд разорвался чуть выше. Чёрт, какой это кайф, когда вот так удаётся сбить противника!

Парни уже готовились заряжать снова. Я отошёл в сторону, оставив командовать Хромцева, и внезапно обнаружил командира нашего механизированного корпуса, стоявшего метрах в пяти от меня и с интересом наблюдавшего за происходящим. Немец падал, горя, его смог покинуть только один лётчик: купол был один.

Однако рассеять группу мы не смогли, она перестроилась и так и двигалась дальше, не обращая внимания на редкие разрывы шрапнельных снарядов вокруг.

А вечером действительно вышла наша армейская газета с обеими моими фотографиями. А я ведь не верил, что этой статье дадут ход: ну не пишут в таких газетах о людях вроде меня. Нахожусь на поруках, лишён комсомольского билета, понижен в звании. Однако нет, написали.

Председатель комсомольской ячейки в нашей батарее в тот же день нашёл меня и протянул мне мой комсомольский билет, сказав всего одно слово:

– Достоин.

– Нет, не достоин, – отвёл я его руку своей. – Нет во мне такого чувства, что я достоин.

Тут я, конечно, иронизировал, но председатель, похоже, не понял. Нет, со мной такие игры – то забрали, то вернули – не пройдут. Да он мне в действительности и не нужен. И возвращать мне его вот так, по-тихому, не стоит: забрали-то всеобщим голосованием, и хоть бы один подошёл и извинился. Так что пусть этот билет сунут себе… В общем, именно туда.

Председатель потоптался и ушёл, убирая билет в карман.

А ситуация на сегодняшний день, двадцать третье июня, становилась уже крайне тяжёлой: глубокие прорывы немецких клиньев в глубину советских территорий, небольшие окружения… Нашу танковую дивизию уже раздёргали в разные стороны, купируя такие прорывы. Чую, скоро и нашу батарею бросят против танков, всё к этому шло. Это если город оборонять будут, а то ведь, помнится, бежали все войска отсюда, не было тут обороны, рухнула она.

Чтобы убедиться в этом, я достал из своей библиотеки книги по войне и искал авторов, которые тут воевали. Нашёл пару книг и мельком их пролистал. Так и есть, немцы начали охват, и стоявшим тут войскам приказали отходить – город, по сути, бросили. Причём приказ об отходе запоздал, не все сумели выйти и в результате оказались в окружении. Значит, нужно ждать двадцать пятого числа, тогда и поступит приказ на отход. Двадцать седьмого город покинут последние советские подразделения.

За день батарея не раз открывала огонь, всё время я был наводчиком, и результаты были следующие: три бомбардировщика сбиты и два повреждены, два штурмовика сбиты и три повреждены, плюс сбиты пять «мессеров». По последним я работал из ДШК, машина новенькая, ствол не расстрелян, одно удовольствие вести из него огонь по противнику.

Думаете, это все новости? Как же. Весь личный состав написал петицию. Дивизионные завтрак, обед и ужин доконали бойцов, и они просили снова поставить готовить меня или сменить повара на дивизионной кухне. Я имею право готовить сам только в случае отсутствия дивизионной кухни, а она есть. Поэтому петицию я передал Хромцеву, который, к моему удивлению, тоже под ней подписался, после чего лично отнёс в штаб дивизиона. В результате повара сменили, и пища стала более-менее сносной, есть можно.

Утром следующего дня, двадцать четвёртого июня, Хромцева вызвали в штаб корпуса. Не дивизии, не знаю, где её штаб, а именно корпуса. Укатил он на нашем разъездном мотоцикле и вернулся из штаба капитаном, сообщив, что его представили к «боевику» – ордену Боевого Красного Знамени. А на меня, шепнул он по секрету, оформляется наградной на Героя. Лебедев с Зиновьевым, когда узнали об этом, аж позеленели и быстро свалили из штаба корпуса.

В целом день неплохо прошёл, немцы нас по большому кругу облетали, так что орудия, за ночь отлично почищенные, так и не согрели стволы выстрелами. Аэродром опустел: летуны передислоцировались – оставшиеся машины отправили в тыл, остальное вывезли и ещё что-то долго жгли на территории аэродрома. Вечером, как стемнело, мы, командиры батареи, собравшись, отмечали и повышение звания командира (его ординарец уже перешил петлицы), и сбитые нами самолёты. Награды не отмечали: плохая примета, только после получения можно, а это когда ещё будет и будет ли вообще. Кстати, газету армейскую со статьёй обо мне я прибрал к рукам, смог три экземпляра заначить.

И вот наступило двадцать пятое июня. До обеда ничего особенного не происходило, однако я отметил, что дороги забиты советскими войсками и техникой. Если приказ на отход и дошёл до дивизиона, то нам его точно не передавали.

Сам я с утра почти не покидал озера, активно качая Хранилище. На запасном складе ничего пока не обменивал, а Хранилище качал для брошенной советской техники и вооружения, что могут ещё пригодиться. Да и запасы топлива оставлять немцем не хочется, пусть лучше в мои закрома уйдут, мне они всяко пригодятся. Вон как лётчики на моих запасах воевали, никто не жаловался, кроме немцев. На Варшаву налёт был отличный, говорят, хорошо горела. И пусть всего четыре самолёта вернулись, но боевое задание выполнено – железнодорожный узел парализован из-за многочисленных пожаров, вроде даже топливный эшелон там горел.

На батарее с моей стороны всё в порядке: все накормлены, всё на месте. Запас снарядов увеличен – Борисов смог найти три машины снарядов и привёз со складов. Поэтому каждую свободную секунду я тратил на кач.

Дважды мы открывали огонь по группам бомбардировщиков. Сбили троих, ещё один на вынужденную сел, экипаж сдался, ну и два с дымами уходили. Слух прошёл, что один из них упал чуть дальше, но официально это не подтвердили. «Мессеры» тоже появлялись, но за дальностью уверенного поражения из крупнокалиберного пулемёта, так что огня я не открывал.

До самой ночи я также качал Хранилище, и только в час ночи отправился на боковую. А в пять утра, когда уже рассвело, нас подняли: из штаба дивизиона прибыл посыльный с приказом сниматься и ожидать прибытия колонны дивизиона, после чего влиться в её состав.

Мы стали сворачивать позиции. Три орудия прицепили к трём ЗИС-6, впереди поставили полуторку с ДШК, я в кузове за наводчика. Часть моих бойцов тут же в кузове, трое на мотоцикле будут осуществлять головной дозор. Полуторку у нас ещё позавчера забрали, да так и не вернули, так что пришлось постараться, чтобы всё имущество взять и про снаряды не забыть. Часть пришлось оставить, и я незаметно прибрал их в Хранилище.