Крылья любви (СИ) - Боброва Екатерина Александровна - Страница 75

«Важны, милая, важны. Тебе не дадут забыть о том, кто ты. А дети? Их отберут, чтобы сделать полноценными воздушными. Воспитают в ненависти к матери-низянке, и ты их потеряешь. А сможешь ли выносить каждый день презрение его семьи?»

Он все прочитал по глазам, и лицо Лейнара исказилось от боли. Удар достиг цели. Своей холодностью она мстила за страдания, за невозможность быть рядом, за то, что должна убить свои чувства, предать любовь, за то что отказывалась от него.

Он протянул руку, накрыл её ладонь и сильно сжал.

– Прошу, умоляю.

Его унижение выворачивало ей душу.

– Ты так много значишь для меня. Я же вижу, что не безразличен тебе. Кэсси, я могу… о бездна! Я НЕ МОГУ приказать тебе стать моей. Первый раз моя власть над мирами значит ничто для той единственной, что важна мне. Я не хочу заставлять тебя, хочу, чтобы ты была со мной по своей воле, хочу, чтобы не боялась, чтобы спорила со мной, хочу, чтобы ты была со мной как женщина со своим любимым мужчиной.

Странное дело, но она его понимала. До последнего слова. Это вечно недостижимое счастье для высших мира сего, это желание быть любимым за душу, а не за трон, деньги или власть. И вечное противоречие между желанием и действительностью.

Готова ли она на подвиг ради любимого? Готова ли пожертвовать собой, своей гордостью, честью и своими детьми ради его счастья? Принести свои желания, амбиции на алтарь их любви?

Какие жуткие вопросы! Ну почему, почему она должна искать на них ответ?

А что он готов сделать ради их будущего?

– А если я попрошу отпустить меня сейчас? – проговорила тихо, борясь с желанием броситься к нему, провести рукой по волосам и увидеть, как светлеют и загораются счастьем его глаза.

– Кэсси, – её ладонь сжали до боли, а лицо Лейнара закаменело, – видит небо, я был честен с тобой, я… впервые в жизни умолял женщину, но я ведь могу и по-другому!

Она подобралась, выдернула ладонь из его руки, встречая тяжелый взгляд его высочества. Добрый Лейнар закончился, а будущий император, что сидел напротив нее, не имел право на слабость!

Их взгляды пересеклись.

«Ты будешь моей!»

«Забудь, откажись, дай мне свободу».

Лейнар моргнул, отвел взгляд.

– Ты нужна мне, я люблю тебя, – усталым голосом произнес он, – с тобой мое небо светлеет. Я становлюсь другим человеком, Кэсси, и просто не могу дать тебе уйти. Это будет самой большой глупостью в жизни. Я не знаю, как сложится полет моих крыльев. После императрицы Шэссин принят закон о чистокровности, и гостей приравняли к низянам, но я клянусь, сделаю все, чтобы… – он запнулся, – ты была счастлива.

Её ответ потонул во внезапном шуме. Корабль задергался, словно его принялись трясти как дерево, жалобно дребезжала посуда, стол накренился, и чашки с тарелками полетели на пол. Распахнулись дверцы шкафов, вываливая свое содержимое наружу.

Кэсси испуганно вскочила с места, одновременно пытаясь удержаться на ногах.

– Что это? – крикнула.

Лейнар тоже вскочил. Вид у него был сосредоточенный, он напряженно к чему-то прислушивался.

– Кто-то пытается нас уронить, – крикнул в ответ, тихо выругался и добавил: – И, похоже, ему это удастся. Держись за что-нибудь, сейчас будем падать. Я попытаюсь задержать падение, но посадка будет жесткой.

А дальше они ухнули вниз так, что ветер засвистел в открывшуюся дверь, а пол под ногами затрясся с удвоенной силой, норовя расползтись на доски прямо в воздухе.

Кэсси подбросило вверх, и она больно ушиблась коленом о край стола, а затем, вися над подрагивающим полом, жалела только об одном – сама его так и не поцеловала!

Дальнейшее запомнилось плохо. Вот она видит перекореженное от усилий лицо Лейнара, покрывшийся капельками пота лоб и страшные, с лопнувшими сосудами глаза. Вот ощущает, как корабль замедляет падение, и она больно стукается коленкой, воспринимая боль с радостью – ведь под ней снова пол. Вот корабль снова проваливается вниз, и желудок скручивает спазм. Сквозь перегородки слышен свист ветра, чьи-то крики, а мысль в голове лишь одна – жить-то как хочется! А затем сильный удар вышибает воздух из легких, и сознание мутнеет, проваливаясь во тьму.

Великий князь Харлап Ликторн проснулся на рассвете. За высоким стрельчатым окном туманилось раннее утро, и день здесь, в северных княжествах, обещал быть теплым. Мужчина встал, потянувшись сильным, жилистым телом, на котором то тут, то там были видны белые сеточки шрамов, затем сам, без помощи слуг, совершил утреннее омовение.

Вода в кувшине за ночь выстудилась, но умывание в холодной комнате ледяной водой давно стало для князя своеобразным ритуалом. Он не терпел излишеств, держа тело в суровости – никаких мягких постелей, теплых одеял и изысканных яств. Спал Харлап на щите, сбитом из досок, укрывался тонким, колючим одеялом и на обед предпочитал есть едва прожаренное мясо, запивая его кислым вином.

Большую часть жизни князь провел в походах, ночуя под открытым небом и питаясь тем, что нашла стрела. А что делать, если соседи сплошь мелкие князья, которые зубами держатся за свой клочок земли, не понимая, что сила может быть только в единении.

Он и объяснял. Где уговорами да посулами, где силой и мечом, где скрепляя выгодным браком. Слава богам, сестер у него было аж пятеро, и все оказались пристроены с пользой для дела.

Много чего пришлось совершить, многие лишились голов, пока не достиг вершины, став великим князем Северных земель. А какой поход они тогда совершили!

При мысли о богатой добыче по телу Харлапа пробежала сладкая дрожь. Он вспомнил смертные крики крестьян, в носу защипало от запаха пожарищ, а перед глазами промелькнули богатые откупа городов.

Кем они были еще лет тридцать назад? Кучкой грязных оборванцев, живущих на мшистых камнях. Разбойниками, чье оружие вызывало жалость, и даже крестьяне давали им отпор. Сворой, дерущихся между собой псов и разбегающихся в ужасе в первом же бою. И слова «северные волки» звучали насмешкой, а не угрозой.

Но он изменил все. Заставил присягнуть князей на верность, повесив сразу треть для острастки остальных. Добился расположения верховного шамана и всей шаманской братии, усилив ими войска. Отобрал и отправил тайно на учебу в магические академии несколько сот юношей. Нанял людей, чтобы учили, как воевать, как строить, как делать оружие.

И в первом же походе не просто разорил соседнюю Асфарию, а обложил ежегодной данью, выдавив из придушенного царька вассальную клятву на крови, а значит нерушимую.

Много-много чего удалось сделать за эти тридцать лет. Спал урывками, ел на ходу, женщин любил чуть ли не в седле. Наследника и того зачал лишь одиннадцать лет назад, до этого все девчонки рождались.

Рука князя прошлась по бумагам, разложенным на столе. Среди серых, дешевых листов выделялись белоснежные с золотыми вензелями. Пишут, пишут соседушки дорогие. Заверяют в дружбе, ищут помощи военной, а сквозь ровные строчки витиеватых букв читались ненависть и зависть.

Приятная такая ненависть и сладкая зависть.

А скоро ненависти станет еще больше, а зависть возрастет до небес. Что такое поставленные на колени вольные города, обложенные данью деревни, поклявшиеся в верности цари, князья и бароны, и их дети, родственники, живущие в его дворце заложниками!? Все это меркло перед лицом тех, кто считал себя хозяевами неба. Кто проплывал на своих островах над землей, заслоняя солнце, луну и звезды. Кто ходил на кораблях по свету, не боясь ограблений, не платя никому дань.

Да подчини он себе все Нижние миры, разве это заставит крылатых ублюдков относиться к нему, как к равному? Нет и еще раз нет.

Тридцать лет назад он, как и все, думал, что небо недостижимо, строил лестницы несбыточных планов и сам разрушал их. Тридцать лет назад он мечтал, и его мечты были выше, куда выше, чем могли представить себе наихрабрейшие из его ближников. Их омывали облака, ласкали лучи солнца, там росли чудные деревья, жили странные звери, там копилось богатство. Огромное богатство, собранное демонами неба. Оно манило его во снах, не давало покоя каждый раз, когда он всходил на борт летучих кораблей. Оно занозой сидело в сердце, разъедая душу. И когда волк на хвосте принес весть о странных камнях, несущих смерть, он, не сомневаясь, отдал приказ исследовать находку. И не прогадал – было, было на свете средство способное и небо поставить на колени.