Орел и Ворон (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич - Страница 30

Не лица это — хари чудовищные!

И как-то разом мне вспомнились все небылицы московитов про лесную нечисть, покуда липкий страх сковал тело…

Между тем стрелец, выпустив из рук увесистый шмат сала и котомку с хлебом, громко воскликнул, разгоняя оцепенение:

— Ты смотри, немец, нечисть! Ну, а я вас сейчас крестным знамением…

Сотник размашисто перекрестил уже бросившихся к нам духов, даже не попытавшихся при этом замедлиться — а после резко гикнул, посылая коня вперед, и одновременно с тем выхватил саблю!

— Стреляй, Себастьян! Ряженые это!

Ну конечно…

Злобно оглянувшись в поисках удравшего и уже спрятавшегося где-то старика, я также послал Стрекозу вперед, вновь выхватив пистоли из кожаных кобур. А Тимофей уже поравнялся с первыми разбойники!Размашистым ударом сабли стрелец сбил в сторону направленный в свой живот кол — и тут же свесился влево, стремительно вонзив клинок в грудину врага, поднявшего топор для удара!

— Справа оборону держи!!!

Предупредив соратника, я поравнялся с ним, поочередно разрядив в атакующих оба пистоля — с пяти шагов не промахнулся ни разу! После чего, ругнувшись на собственную расточительность, бросил разряженные самопалы на землю. Нет времени прятать их в кобуры! Выхватив палаш, резко натянул удила влево — и конь крутанулся, снеся крупом одного из разбойников... В то время как я наотмашь ударил тяжелым клинком по нацеленному в голову колу! Мельком отметив, что из него торчит длинный-предлинный штырь — годендаги это значит, а вовсе не просто палки… Довольно опасное оружие! Но мне удалось его парировать — пусть и не так ловко, как сотнику… А ответным выпадом я все-таки дотянулся до вражеского лица самым острием клинка — и поганец безмолвно рухнул наземь. Сквозь смятую берестяную маску ряженого обильно проступила кровь…

Потянув из кобуры третий пистоль — отцовский! — я едва не потерял равновесие от резкого скачка Стрекозы! Но сзади тут же раздался громкий вопль… Мельком оглянувшись, я увидел распластавшегося на земле разбойника, сбитого до того лошадиным крупом — дергающегося и подвывающего от боли. Вот дела! Выходит, кобыла ударила задними копытами в грудь поднявшегося было татя...

Однако князь Михаил точно знал, каких скакунов нам дать в дорогу!

Последний из моих противников бросился наутек, разглядев третий самопал в моей руке. И я, сплюнув от досады, развернулся к стрельцу, лихо отбивающемуся от двух воров с саблями! Краем глаза заметив тело распластавшегося на земле разбойника с раскроенным черепом и выпущенным из рук годендагом…

Клинок молнией сверкнул в руке товарища, парируя очередной удар — после чего Тимофей резко натянул поводья, поднимая свою лошадь на дыбы! И последняя, черная как смоль кобыла по прозвищу «Уголек» (вот с ее прозванием все как раз понятно!), послушно поднялась на задние ноги... Одновременно с тем обрушив передние копыта на лицо ближнего разбойника! Последнего аж отбросило в полете…

Не жилец. Явно не жилец.

Второй тать вновь вскинул саблю и отчаянно рубанул — целя по бедру стрельца. Но тот умело подставил под вражеский клинок свой собственный, развернув его острием к себе — и шамшир ряженого словно соскользнул по лезвию сабли Тимофея... После чего "Орел" практически без замаха обрушил встречный удар на беззащитную шею врага!

И практически одновременно с тем грянул третий выстрел...

Пуля, выпущенная из отцовского пистоля, сбила с ног последнего разбойника. Этот тать подхватил кол убитого ранее соратника и вознамерился воткнуть венчающий его штырь в спину стрельца! А самое главное, паршивца я заметил уже в последний момент — еще чуть-чуть, и остался бы без соратника…

Мы с сотником замерли на месте, тяжело дыша и оглядываясь по сторонам. Хитрого деда, заговорившего нам зубы и подведшего под засаду, уже и след простыл.

Вовремя он! А то бы я с него спросил за этакую подлость… Неожиданно «Орел» хохотнул:

— Слышь, немец — а ведь рубишься ты не очень сноровисто.

Это он что — видел, как я отбиваю вражеский укол?! И когда разглядеть-то успел, филин ушастый!

— Зато стреляю отменно! Если бы не мой выстрел, тебя бы штырем и нанизали, и пел бы ты сейчас уже совсем другие песни!

Тимофей, посмотрев на разбойника, поверженного третьим выстрелом, только ухмыльнулся:

— За то благодарствую, Себастьян! Ладно… Я тут сало выронил и хлеб, поднять нужно, покуда не стемнело. У тебя все цело?

— Шайсе!!!

— Чего ты?

— Да пистоли выронил…

Первым соскочив со Стрекозы, я кинулся к примерному месту, где мог выронить пистоли — и спустя несколько мгновений облегченно выдохнул, обнаружив оба самопала. Между тем стрелец, подобрав оброненную еду, поравнялся с уже затихшим разбойником, сбитым с ног копытами моей кобылки — и с тяжелым вздохом перевернул того ногой на спину.

— Посмотрим кто у нас тут…

Московит подозрительно замолчал, в то время как я поспешил к лошади, желая побыстрее зарядить пистоли — мало ли, может у этих убийц есть лагерь неподалеку, а в нем подмога?! И старик за ней и побежал?

— Ну?!

— Подковы гну!

Стрелец, несколько мгновений разглядывающий убитого, ответил раздраженно, после чего продолжил уже чуть спокойнее:

— Хрен его знает кто такие — но очевидно, что лихие люди, нацепившие маски берестяные, чтобы страху на путников нагнать. Дед у них вроде как передовой отряд был — встречает, отвлекает и дает оставшимся внезапно напасть… Но опыта у них было мало и оружием владели так себе. Однако же неизвестно, сколько душ христианских на их счету… Нам еще повезло, что лошадей тати хотели поберечь — если бы по ним били кольями, обоих бы и ссадили в самом начале. А уж с земли мы бы не поднялись — просто не успели бы…

По спине невольно пробежали мурашки. У меня с детства живое воображение и богатая фантазия…

Сотник вдруг раскатисто засмеялся. Я удивленно взглянул на него, но мой товарищ так заразительно зашелся в хохоте, что и я не удержался от смешка:

— Ты чего, Тимофей?

— Уха-ха-ха... Немец… Ой не могу… Неме-е-е-е-ец!

— Ну, чего?!

Московит поднял на меня глаза, кривя рот в смехе:

— Да шутейку придумал… Крестное знамение хорошо, а крестное знамение и добрая сабля — еще лучше!

Я вновь хохотнул, оценив юмор товарища, после чего отметил:

— Боюсь, друг мой, ее смогу понять только я, ибо знаю предысторию.

Сотник немного успокоился — видимо, со смехом его отпускало напряжение недавней схватки — после чего, чуть помолчав, произнес:

— Ну, тогда пусть будет так: доброе слово хорошо, а доброе слово и вострая сабля — еще лучше!

Ободряюще кивнув, отдавая должное таланту своего спутника, я добавил:

— Можно заменить саблю на пистоль — и тогда вообще жизненно получится.

— Но-но, рейтар! Ты сабельку-то не трогай!

После чего Тимофей неожиданно посерьезнел:

— Но вообще — спасибо тебе еще раз. Прикрыл спину, выручил.

Мне осталось лишь ободряюще улыбнуться соратнику — после чего я все-таки не удержался от восхищенного возгласа:

— Но как ты их крестом-то, а?! Я так и вообще обмер от страха!

— Ага! Да я сам чуть портки не обделал!

Мы вновь дружно грянули хохотом, оставляя пережитое в прошлом… Между тем, где-то в глубине чащи в очередной раз крикнула птица, и вновь зашумел ветер в кронах деревьев.

Словно и не было скоротечной схватки с разбойниками…

Утренние сборы вышли непростыми для нас обоих. Себастиан, стороживший костер и нашу стоянку первую половину ночи, отчаянно зевал, не выспавшись, да и у меня самого голова отчаянно гудела — потому как я нес сторожу все оставшееся до рассвета время, подняв рейтара с первыми лучами солнца.

А без сторожи было никак нельзя. Ведь даже если на нас напала ВСЯ разбойная ватага, дед и еще один тать сумели ведь уйти! А зарезать спящих сил и сноровки могло хватить и подлому старику… К слову, после вечернего боя я сразу же натянул тетиву — и снял ее только перед рассветом, чтобы роса не села. После чего вновь натянул — теперь мой лук должен быть готов к бою всегда! По крайней мере, пока мы в лесу и разбойники могут напасть в любой момент…