Ведущая на свет (СИ) - Волховец Вера - Страница 16

Опять-таки, сомневаюсь, что без усиления святой защитой Генри вообще бы эту пощечину заметил. Демоны его уровня и возраста это посчитают скорее за щелчок по носу, чем за удар. Не больно, но самолюбие уязвляет.

Генри рычит, явно раздосадованный моим ударом. Тем взглядом, что он сейчас на меня смотрит, можно не только гвозди заколачивать, но и бетонные сваи.

— Ты вообще обучаемая? — зло выдыхает Генри. — Я ведь тебе уже объяснил про боль. Тебе так хочется, чтобы я сорвался?

Я скрещиваю руки на груди, раздраженно гляжу на демона. Он же — в двух шагах от меня, держится за щеку и тяжело дышит, явно пытаясь сделать то же самое, что и я десять минут назад. Выдохнуть.

Но он все еще на меня не бросился.

— Ты знаешь, сколько у меня из-за тебя неприятностей? — ровным тоном уточняю я. Не буду я отвечать на его вопрос, обойдется.

— Ну только не говори, что я не предупреждал тебя, что они будут, — Генри раздраженно качает головой, — ты же понимала, что Пейтон тебе за молитву оторвет голову, это был вопрос времени.

Ага. Понимала. Но даже не представляла, что одной молитвы хватит для того, чтобы освободить демона.

— Зачем ты пришла? — хрипло спрашивает Генри. — Хочешь, чтобы я сказал тебе спасибо? Спасибо, Агата Виндроуз. Так и быть, прощаю, что ты испортила мне вечер. В конце концов, благодаря тебе я не засветился в сводке. Мы закрыли все вопросы, и ты можешь уже убраться к черту или тебя еще что-то интересует?

Какой очаровательный посыл. И какой хороший вопрос.

Зачем я пришла…

Лист кредитной сводки из кармана я достаю чисто из любопытства, мне интересно, изменилось ли в нем хоть что-нибудь. Или дело обстоит как в том фильме, когда делай — не делай, ничего не исправишь, и как я ни старайся, но сегодня Генри все-таки закадрит какую-нибудь миссис с далеко идущими порочными намереньями.

Он изменился…

Исчезли строчки про соблазнение замужней, зато прибавилось много других. Длинных.

С моим именем и фамилией в качестве жертвы.

О, это что такое в самом конце? “Нападение на поручителя, коэффициент отягчающих обстоятельств — 1,95”. И все списание — в два раза больше, чем общая сумма косяков.

Круто.

Если он нападет на меня, мне же за это и прилетит, причем даже с отягчающим коэффициентом. Если — или когда?

Остальные строчки я проглядываю мельком. Впечатляюсь.

— Какая у тебя изощренная фантазия, Генри, — замечаю задумчиво, поднимая глаза на демона, — я восхищена.

— Что это у тебя? — Генри шагает ко мне, выдирая из моих пальцев лист кредитной сводки, уставляется в него. Про то, как замирает его лицо, можно не говорить.

— Это моя сводка, — зачем-то поясняю я.

— И в ней отображается то, чего я еще не сделал? — ошеломленно и, кажется, не особенно нуждаясь в ответе, спрашивает Генри.

— Для меня, по крайней мере.

Я не успеваю даже заметить, как лист разлетается в клочья, движения демона просто смазываются, и потом лист осыпается на тротуар под нашими ногами белой пылью.

— Ну зачем, — я чуть морщусь, — я же уже тебя нашла.

— Зато потом не сможешь, — Генри стоит, убрав руки в карман, и напряженно смотрит на меня. — Без обид, птичка, мне не нужно, чтобы ты бегала за мной хвостом. При всей моей благодарности.

— Я возьму в кредитном отделе новую свежую сводку, — я пожимаю плечами. — А я возьму, не сомневайся, меня не особенно прельщает вместе с тобой отправиться в ад, так что…

— Так, стоп, — Генри встряхивает головой, перебивая меня, — еще раз. Ты? В ад? Со мной? С чего бы? Со всем уважением, но твоих косяков даже на распятие не хватит.

— Ну, если верить той же кредитной сводке, которую ты порвал все-таки рановато, я — твой поручитель, Генри. Вот поэтому, видимо.

Демон смотрит на меня молча. Пристально. Не отводя своих янтарных глаз от меня ни на секунду.

Я все жду вопроса “Что это значит?” — и боюсь его. Потому что я не знаю ответов, у меня не было времени разбираться в этом вопросе. Я торопилась его остановить. Очень!

Генри задумчиво щурится и, кажется, чуть покачивается на месте.

А потом шагает ко мне, и его ладони вдруг оказываются продеты под моими руками, переплетаются на моей талии. Да что такое? Самец снова пошел в атаку? Как ему надо двинуть, чтобы он успокоился?

— Что ты себе позволяешь?

— Тише, — шепчет Генри, неожиданно успокаивающе, а в это время от наших ног земля будто отталкивается сама, — раз спрашиваешь ты, птичка, я отвечу. Я себе позволяю все. Но только в уме, потому что это не попадает в кредитную сводку. Так что можешь себе представить, сколько всего я себе с тобой уже позволил.

Черт его раздери, вот правда. Потому что да, оказывается, я могу себе все это представить.

Щеки пылают так, будто бы я буханка хлеба и меня только-только вынули из раскаленного жерла печи. И я точно знаю, что демон чует мое смущение.

— Да-да, примерно так, птичка, только еще непристойнее, — шепчет этот наглец мне прямо на ухо.

И хочется влепить ему пощечину еще раз, а ладони вцепляются в его плечи, потому что я не хочу упасть, да и не успею материализовать свои крылья, падая на такой большой высоте. И не факт, что смогу — после отравления-то.

Нужно успокоиться. Еще не хватало ему способствовать…

За спиной у Генри — черные огромные крылья. Такие я бы рисовала человеку-дракону, не иначе. Но…

— Разве у демонов есть крылья? — спрашиваю я, чтобы хоть как-то соскользнуть с предыдущей темы разговора. — Нам говорили… крылья — это дар небес, который дан, чтобы не попадаться демонам.

— Ну, так оно и есть, на самом деле, — Генри кивает, чуть скучнея в лице, — с появлением первой демонической метки — крылья ангела тебе отказывают. Мои — высшая демоническая метка, их получают только конченые отморозки.

Он произносит это и замолкает, будто подводя черту в этом разговоре. А парой секунд спустя приземляется на крыше ближайшего дома и наконец выпускает меня из своих спрутовых объятий.

— Извини, если я тебя напугал, птичка, — отрывисто произносит Генри, ныряя ладонями в карманы, — но этот разговор был не из тех, которые я готов вести посреди улицы.

— Почему? — мне вот разницы не было.

— Не важно, — Генри морщится, явно выказывая свое недовольство. — Давай теперь подробнее. Ты мой поручитель? Конкретика есть? Хоть какая-то? Чем поручительство за меня чревато для тебя?

— Конкретики мало, — нерешительно произношу я.

Конкретики на самом деле чудовищно мало. Я знаю точно только то, что если он получит восьмой класс опасности, — приговор нам с ним выпишут общий на двоих. И все. Но хотя бы это я сказать могу.

Генри выслушивает меня все так же безмолвно. Он будто сбросил с себя маску озабоченного придурка и сейчас действительно напоминает опытного, побитого жизнью демона. Который очень загружен — внезапно — моими проблемами.

Серьезно?

— В общем, так, — я неловко улыбаюсь, — если ты допрыгаешься до ада — мы туда отправимся вместе.

— Даже при том, что твой личный долг тебя даже до бесов не утянул? — Генри скептично кривится. — Знаешь, не могу сказать, что всегда понимаю логику Небес. В общем-то — никогда не понимаю. Почему они вообще меня освободили и зачем поставили под удар тебя?

Я не знаю. И все, что я могу сделать, — развести руками. Если бы я знала, зачем это все…

— Итак, мы знаем, что тебя ждет, если я перейду из Исчадий в Дьяволы, — неторопливо проговаривает Генри, — знаем и то, что мне не так долго переходить осталось, я получил приговор, уже когда стал больше, чем Исчадием. И знаешь ли, Агата, что я могу сказать тебе в этом случае?

— Что? — я предполагаю “худшее”, типа “мне плевать” и “это твои проблемы. А слышу невозмутимое:

— В Чистилище ты больше не вернешься, птичка.

— Что?

Забавно смотрится непреклонное упрямство на бледной, почти серой от слабости мордашке Агаты Виндроуз, все еще не оправившейся после отравления. Забавно и немного выбивает из колеи. Что это шевелится где-то на самом дне души Генриха Хартмана? Совесть? Стыд? Давно ли он подцепил эту гадость?