Путь чести (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич - Страница 12

А может, ландскнехты просто разглядели новое подкрепление из пикинеров, спешащее к точке прорыва?! Или отступление наемников стало возможным сразу из-за ряда причин?!

Так или иначе, немцы в этот день на поле боя уже не возвращались.

В отличие от черкасов и прочих лисовчиков, коих Сапега спешил и волнами бросал на укрепленный острожками лагерь князя Михаила!

В первый раз они ничего не добились, на ряде участков просто не дойдя до рогаток из-за плотного огня стрельцов и имеющихся пушек. В иных же были ожидаемо отброшено от заграждений пикинерами… Но во второй раз черкасы атаковали уже под прикрытием литовской панцирной конницы и крылатых гусар, со стыдом вспомнивших, что и у них есть и кавалерийские карабины, и пистоли!

Лучшие всадники гетмана попытались «исполнить» рейтар — хотя их тактика была скорее близка к кирасирской. Подобраться к нам поближе и разрядить оба пистоля по очереди, без всякого там караколирования! Тем более, что после выстрела кирасиры идут «в палаши» — что враг, кстати, и пытался сделать там, где его не могли отогнать стрельцы и пушкари, и где черкасам все же удавалось раздвинуть рогатки… Но по итогам ни одна из этих атак не увенчалась успехом: после практически полного истребления одной из рот крылатых гусар, попытки ляхов таранить уже не были столь самоубийственно напористы…

Мы выстояли.

Рать Скопина-Шуйского, более, чем на половину состоящая из новобранцев-крестьян, у которых на подготовку был всего месяц, (в лучшем случае!) — эта рать выстояла в семичасовом бою с численно, а главное, качественно превосходящим гетманским войском! Ведь у Сапеги была и тяжелая, и средняя ударная конница, и многочисленные отряды вспомогательной кавалерии, включая лучников, касимовских татар. А также запорожцев, умеющих воевать пешим строем — и даже профессиональных немецких наемников, числом раза в полтора, а то и два превосходящих добровольцев Христиера Зомме! Но мы выстояли, несмотря на все самые невыгодные расклады и мрачные прогнозы… А под конец боя Михаил так и вовсе перешел в наступление по всему фронту, опрокинув выдохшихся и морально сломавшихся воров! Правда, те побежали уже верхами — но преследование продолжила наша конная рать…

Так что Стасу все же пришлось еще разок повоевать в этот славный день — восемнадцатое августа одна тысяча шестьсот девятого года по юлианскому календарю!

Зайдя по пояс в воду, Рада ненадолго замерла, представив моему взору обнаженную, по-девичьи худую, но при этом развитую спину с едва проступающими сквозь тонкую кожу мышцами, от вида которой у меня в очередной раз перехватило дыхание… Водная гладь скрывает от моего взгляда ноги молодой женщины, обволакивая ее тело чуть ниже осиной талии — или, как принято здесь говорить, «тонкого стана».

На мгновение обернувшись ко мне вполоборота, Рада дразняще улыбнулась, чуть прикрыв глаза, довольная произведенным эффектом — после чего с присущей ей гибкостью и грацией нырнула, оставив на берегу нижнюю рубаху-исподник и легкий летник… И я, чуя, как гулко забухало сердце в груди, торопливо сбросил с себя кафтан и порты, оставшись в исподнем — после чего торопливо, с шумом и брызгами, полетевшими во все стороны, забежал в воду…

Я познакомился с обворожительной калязинской вдовой десять дней назад, когда приходил со своими «ореликами» на торг, в надежде выменять на свежую речную рыбу немного мяса — или хотя бы молока с яйцами. Это был уже не первый раз — и Рада, ранее успевшая заприметить троих голодающих стрельцов, промышляющих меном, сама подошла к нам, молча вручив мне, как старшому, целую корзину с выпечкой. Вот только попутно гордая вдова обожгла мою душу выразительным взглядом серых, с зелеными крапинками глубоких очей! Глубоких, словно озерные омуты…

Ее кулебяки с капустой, курники, пирог с домашнем сыром, яйцом и зеленью, что на пробу показались мне невероятно вкусными, были разделены промеж всей сотни так, чтобы никого не обидеть. Ну, то есть каждому стрельцу досталось лишь на единственный укус чего-то одного… Эх, вот если бы съесть все это втроем — вот тогда бы оторвались на славу! Но мне грех жаловаться — ведь как сотнику, мне разрешили попробовать по чуть-чуть от каждого пирога.

Домашняя выпечка, да еще и приготовленная с душой, уставшим от однообразия походной пищи служивым показалась едва ли не ресторанным блюдом! Но тогда же, за общей трапезой послышались смешки и глупые, а порой и пошлые о рукоделице и хозяюшке, испекшей пироги. Лишь бывшие со мной на торгу стрельцы придержали языки, с опаской посматривая в мою сторону, видя, как наливается кровью мое лицо… А я молчал, слушал и молчал, уже положив пальцы на саблю. Слушал, к примеру о том, что на «хозяюшке» не грех и жениться, как бы уродлива ни была — лишь бы подобными пирогами каждый день кормила!

Вот только Рада не была уродливой, отнюдь. Ошеломленный ее появлением, стремительным натиском и поспешным отступлением, более похожим на заманивание в ловушку, я все же успел разглядеть лицо молодой женщины: чистый, высокий лоб с загорелой кожей, правильный изгиб бровей, густые ресницы, обрамляющие большие глаза-омуты — и крепко сжатые, пухленькие губки этакого кораллового цвета… По тонкой шее и довольно худым рукам я смог верно оценить, что незнакомка явно не в теле — для кого-то из местных может, и недочет, но для меня как раз явное преимущество… Вот только смутил меня убрус замужней женщины на голове хлебосольной незнакомки — отчего я при встрече и удержался от того, чтобы сразу последовать за ней, узнать имя, поблагодарить…

Однако, наслушавшись смешков, а порой и откровенно пошлых стрелецких шуток — и едва не врезав самым скалозубым! — и молча встал от общего котла, оставив недоумевающих ратников доедать полбяную кашу, сваренную на выменянном молоке. Подхватив корзину незнакомки, и ни слова не сказав опасливо замолчавшим служивым, я отправился на торг в надежде, что встречу красавицу и поблагодарю ее за угощение, узнаю, как зовут. Или хоть что-то о ней узнаю от местных — например, имя и где живет…

Но к моменту моего возвращения откровенно бедноватый торг уже свернули — ведь тушинцы успели пожечь Калязин до того, как явился сюда Скопин-Шуйский с нашей ратью! Так и расспросить хоть кого-то о женщине, подарившей стрельцам пироги, оказалось невозможным... Ох, и крепко я тогда закручинился — ведь не пойдешь же искать незнакомку по городу, стучась в закрытые двери каждого из домов!

Но возвращаться в сотню я не захотел, все еще злясь на служивых. Так что поразмыслив немного, я отправился в виднеющийся в трех верстах от городской стены лес, в надежде, что смогу насобирать там грибов или орехов… Еще ни разу я не был в этом лесу, хоть до того с интересом и посматривал в его сторону — особенно, когда шла речь про то, чтобы разнообразить солдатское меню. Но все было не досуг — да и стрельцы справедливо предполагали, что вблизи города все возможные лесные дары соберут дети под присмотров стариков. Ведь им же здесь каждая травинка известна, каждая тропка, все малинники и орешники буквально наперечет…

В общем-то, служивые оказались совершенно правы — и безрезультатно побродив под сенью деревьев (зато надышался свежим и сладковато-пряным лесным ароматом!), я уже собирался поворачивать назад. Как вдруг порыв ветра донес до меня приятную прохладу близкого водоема… Недолго поколебавшись, я направился в его сторону, подумывая о том, что неплохо было бы искупаться (благо, что деньки стояли жаркие, и я успел-таки подзапариться в кафтане). И вскоре действительно увидел темную гладь небольшого лесного озера практически идеально круглой формы... Имеющего даже небольшой песчаный пляжик! Обрадовавшись своей удаче, я поспешил к воде, на ходу ослабив кушак, сняв с себя кафтан, сапоги, порты… Но когда дело дошло до исподнего, и я уже потянул через голову нательную рубаху, от воды раздался мощный всплеск и чей-то глубокий вздох! Сорвав с себя мешающую видеть одежду, я рванулся к перевязи с саблей, даже не посмотрев в сторону озера, и выхватил клинок — и только после обратил свой взгляд на источник шума.