Кухарка тайного советника - Красовская Марианна - Страница 26

Избранника ее звали Егор Матвеевич Субаров, он был первым королевским магом — главой Совета, героем войны, да и просто — красавцем-мужчиной. Елену нисколько не смущало, что любимый старше ее почти на двадцать лет, к тому же уже был женат и воспитывал сына. Все восхищались этой парой: он — высокий, крепкий, очень одаренный, и она — маленькая и изящная как птичка, к тому же страшно талантлива. Ей было почти тридцать, когда они встретились: вся жизнь впереди.

Страшный взрыв в королевском дворце полностью разрушил их мечты. Елена тоже была там, она в тот день ночевала у любимого. Удача отвернулась от нее: при разрушении стен она оказалась под завалами. Ей перебило позвоночник. Нашли ее поздно, она долго болела, большая часть накоплений ушла на попытки вернуть себе пусть не былые способности, но хотя бы возможность самостоятельно ходить, но все было безуспешно. Ни один маг не смог ей помочь.

Елена вернулась в Кобор, в родительский дом. Субаров ее не то бросил, не то посчитал, что она отказалась от него — да, она слышала, что он выгорел дотла, но разве ей это было важно? Впрочем, навязываться ему было стыдно, она больше не танцовщица, не звезда сцены, зачем ему калека? Она все так же безумно его любила, рискнула написать письмо, но ответа не получила никакого.

Деньги кончились, родители умерли, Елена осталась одна. Постепенно продала всё, кроме родового дома, дом было жалко. Несколько раз писала в королевскую канцелярию, просила хоть какую-нибудь пенсию, потому что слышала, что многим пострадавшим в том взрыве выплатили компенсацию, но ее бумагам ход дан не был, да это и понятно: нужно было ходить по инстанциям, лично просить, подписывать, доказывать — а для нее это было немыслимо. Заплатить кому-то денег не было, родни нет… вот и осталась бывшая танцовщица в очень скорбных обстоятельствах.

— Сколько было у меня когда-то поклонников, Оленька, — рассказывала Елена. — Я сначала-то гордой была, думала, справлюсь сама. Уроки манер давала барышням, детей читать-писать учила. Ну и что, что ноги не ходят? Голова же на месте. А потом совсем прижало, я каждому письмо написала с мольбой о помощи. Пару раз прислали какие-то незначительные деньги, один человек, правда, помог по старой памяти, но предупредил, что это единственный раз. А остальные письма как в воду канули. Хорошо еще, что мэр мне помогает по мере возможности, дрова вон бесплатные, да заказы беру — письма пишу или бумаги какие. Почерк у меня красивый. Теперь вот ты домик сняла, будет полегче.

Я молчала — а что я скажу? Я ведь прекрасно знаю, что это такое — жить в нищете. У льеры Елены еще дом есть и дрова, а у меня и жилья не было, и Машка на руках. И все же странно — она живет одна в большом двухэтажном особняке в центре города, а семья Лиски — в двух смежных комнатах целой кучей. Социальное неравенство безжалостно.

— А вы не хотели бы с Егором Матвеевичем встретиться сейчас? — спросила я с любопытством.

— Сейчас? Упаси боги, — ужаснулась женщина. — Я такая… старая!

— Вы выглядите очень хорошо, просто по-королевски, — заверила ее я, — к тому же он тоже, знаете, не молодеет. Он старик.

— Красивый, породистый старик, да? — мечтательно вздохнула Елена. — Жаль, что я так и не родила от него ребенка. Но не мне жаловаться на судьбу. Уж лучше быстро и красиво сгореть, чем тлеть лучиной всю долгую жизнь.

Не лучше. Я и горела, и тлела. Мало, наверное, горела, таких высот не достигла, но и упала не так низко. У нее явно размах маятника был больше.

Мне было пора уже уходить, я попрощалась и пообещала зайти в гости на следующей неделе. Ощущение было странное. Словно я спустилась на ступеньку ниже, в свой унылый кухонный мирок. В ней был какой-то свет, блеск, она, несмотря на свое плачевное положение, все еще была звездой сцены. Уверена, что поставь она перед собой цель — вышла бы замуж даже в инвалидном кресле. Особенно лет тридцать назад. Красоту и манеры этой женщины не испортит ничего. Льера Гдлевская и сейчас очаровывала, завораживала. Какая же она тогда была в годы своего расцвета?

Общение с ней, да и вообще весь этот день тяжело мне дались. В груди было голодно и тяжело, в голове — сплошь унылые мысли. Что дома, что здесь — одно и тоже. Я никто, прислуга. Ни семьи, ни дома, ни амбиций. Унылая амёба. Что там, что здесь — умру я, и никто не заметит. Вся моя жизнь — это расплата за единственную ошибку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Часто говорят — если тебе плохо, сходи в хоспис, посмотри на умирающих людей. Но это обман. Правильно льера Гдлевская сказала: лучше познать любовь и счастье хоть бы и не долго, чем всю жизнь влачить жалкое существование. И даже неизвестно, кому лучше: мне — одинокой и никому не нужной, или матери Лиски, к примеру, которой есть для чего жить.

Состояние было премерзкое, что ни говори, а жалеть себя я умела всегда. И главное, сама ведь со всем виновата! Кто мне, дуре, мешал свалить вину за свою беременность на папиного приятеля? Разве не могла я выставить его насильником, растлителем, чудовищем, которое соблазнило юную неопытную девушку? Могла, разумеется, и в тот момент все были бы на моей стороне. Но я же самая умная, самая гордая, самая честная! Сама, всё сама! А потом, когда Машка заболела? Почему я так быстро сдалась? Опять — самая гордая?

Гордость эта проклятая — вот моя проблема. Гордость и одновременно отсутствие веры в себя. Куда проще сдаться, спрятаться в ракушку, махнуть рукой на свою жизь, да, Оль? Зачем чего-то доказывать, когда так красиво и правильно выставить себя вечной жертвой? Вы поглядите, ее обидели, обманули, отобрали ребенка, заставили страдать! Вот только страдать — это тоже мой выбор. Уж в Москве-то я бы могла не пить как не в себя, а что-то сделать для того, чтобы Машка не думала, что ее мать — опустившаяся алкашка. Наверное, будь я более успешной, она бы задумалась о чем-то. Но я сама сделала всё, чтобы ее разочаровать, а теперь ною, ною.

Дудки! Я вытерла слезы, топнула ногой и решила, что если захочу — всё изменится. Мне дан еще один шанс, и я его не упущу. Ресторан? Нет, кондитерская лавка — вот моя цель. И да: если льер Лисовский вдруг будет настаивать на близости — отказывать ему не буду, потому что не такая уж у меня шикарная жизнь, чтобы растрачивать ее на чужую кухню.

А к вечеру следующего (уже рабочего) дня в дом Лисовского прибыл новый персонаж. Очень интересный мужчина, надо признать, жаль, слишком молодой для меня: ему на вид было едва ли больше тридцати. А так — красивый и, главное, высокий. Выше меня. Мои кухонные девушки мгновенно сделали стойку: гость, хоть и был магом, отчего-то именовался лирром, не льером. Как мне объяснили — он из простых людей, из бедных, вроде бы даже и сирота из приютного дома. Всего в жизни добился сам, должность пока имел небольшую, но очень перспективную. В доме Лисовских гостил не первый раз, впечатление о нем осталось прекрасное.

С перспективным мужчиной, как водится, первая познакомилась я. Все они, прибывающие, первым делом бегут на кухню, потому что война войной, а обед по расписанию.

Жгучий черноглазый брюнет в белоснежной рубашке с расстегнутым воротом заглянул в дверь и дернул большим носом. С надеждой поглядел на дымящуюся чашку в моих руках, состроил жалобную гримаску.

— Добро пожаловать на кухню, — взмахнула я рукой. — Здесь всегда готовы вас накормить и обогреть.

— Удачно, — обрадовался брюнет. — Я лирр Ян Рудый. Королевский дознаватель, это чтобы вы не говорили, что я вас обманываю. Моя должность, знаете ли, подразумевает полную откровенность.

И посмотрел на меня с каким-то мужским интересом.

— Вы знаете, когда мне говорили, что кухарка у Алекса — красавица, я не верил. Оказывается, не врали.

— Бросьте, я слишком старая для вас, чтобы считаться красавицей, — польщенно улыбнулась я. — К тому же в моде сейчас хрупкие блондинки. Чаю?