Судьба Вайлет и Люка (ЛП) - Соренсен Джессика - Страница 38

— Тогда, о чем ты думаешь? — Некоторая суровость испаряется, когда она изучает меня.

— Честно говоря, понятия не имею. У меня от тебя голова идет кругом, — признаю я.

Кажется, она довольна этим.

— Почему?

— Потому что я понятия не имею, о чем ты думаешь, и это ненормально для меня.

— Кем ты работаешь? Читатель мыслей? — спрашивает она с сарказмом в голосе.

— Нет, я просто наблюдательный.

— Ну, может быть, ты не можешь сказать, о чем я думаю, потому что у меня сейчас не так много всего происходит голове.

Я почти улыбаюсь, когда прислоняюсь к двери и упираюсь локтями в подоконник.

— Я не думаю, что это даже близко к правде. Мне кажется, у тебя в голове много всего происходит. Больше, чем у большинства людей, поэтому у тебя случилась паническая атака.

— Это была не паническая атака, — утверждает она, прислонившись спиной к двери. — Меня просто охватило волнение.

Я прикасаюсь пальцами к разбитой губе и вздрагиваю от укуса.

— Ты думаешь, смотреть, как два парня выбивают дерьмо друг из друга, это захватывающе?

— Может быть. — Она делает печальное лицо, признавая это, закидывая ноги на сиденье. — Это заставляет тебя бояться меня? — спрашивает она.

Я бы посмеялся над ней, но я как бы ее боюсь. Боялся того, что она заставляет меня чувствовать, того, как я увлекся ею, того факта, что я думаю о ней, а не только о себе, хотя, я обещал себе никогда не делать этого, чтобы сохранить контроль над своей жизнью. Я и только я.

— Итак, Кайден съехал. — Я переключаю тему, чтобы избежать притяжения, которое я испытываю к ней, желание поцеловать ее, почувствовать ее, быть с ней, граничит с болью. Сложно, напоминаю я себе. — Ты можешь спать на его кровати, но завтра я не смогу тебе помочь.

Она садится, подтягивает колени к груди и обхватывает их руками, прижимая их к себе, и упирается подбородком в колени. Она выглядит такой уязвимой и беспомощной, что броня, которую она носит, сползает. Кажется, я не могу думать ни о чем другом, кроме как легко было бы заигрывать с ней, играть с ней, пока она не уступит мне. Я бы положил ее под себя и трахал ее снова и снова, пока не избавился бы от этой дурацкой одержимости ею.

— Куда ты поедешь на лето? — спрашивает она, выбивая меня из моих мыслей. — Ты останешься здесь или поедешь домой?

Я отклоняюсь от двери и открываю ее, не отвечая ей, готовясь уйти от разговора. Затем я тороплюсь, выпрыгиваю из грузовика и иду по тротуару, услышав, как открывается дверца грузовика.

Она быстро огибает переднюю часть моего грузовика, проносится передо мной, раскинув руки в стороны.

— Это несправедливо, — говорит она, хмурясь. — Ты знаешь мою грустную маленькую историю, по крайней мере, ее часть, и будет справедливо, если я узнаю твою.

— Единственное, что я знаю, это то, что ты собиралась жить с каким-то старым извращенцем, который любит тебя бить, и теперь тебе негде жить, — уточняю я и обхожу ее, направляясь к входным дверям.

Она идет через парковку рядом со мной.

— Тебе есть где жить?

Я провожу рукой по макушке.

— Это действительно имеет значение?

— Может быть.

— Кажется, это твой ответ. — Я прикусываю язык, решая, крикнуть ли на нее, чтобы она отвалила к черту, или бежать со всех ног. — Не переворачивай!

— Почему? — говорит она, разворачиваясь и пятясь передо мной. — Ты знаешь, что я бездомная, так какая разница, если я знаю, что и ты бездомный?

Я останавливаюсь у бордюра, чувствуя, как что-то поднимается внутри меня. Мне никогда не задавали таких вопросов. Люди обычно слишком боятся меня, и мне это нравится. И если бы это была любая другая девушка, я бы, наверное, подумал, что она просто пытается получить приглашение пойти ко мне, но я начинаю понимать Вайолет достаточно, чтобы понять, что она, вероятно, получает удовольствие от того, что она заноза в заднице.

— Ты права. — Я раздраженно вскидываю руки вверх. — Мне, черт возьми, негде жить. — Я тяжело дышу. — Вот, ты счастлива?

Она качает головой, пряди ее волос развеваются на теплом ветру, когда она смотрит на смеющуюся пару под деревьями.

— Нет, не совсем.

— Я тоже. — Я оглядываю двор кампуса, изучая деревья, несколько машин на стоянке, свои ботинки, глядя куда угодно, только не на нее, иначе она притянет меня к себе, как делала с тех пор, как заставила меня позаботиться о себе, чтобы следовать за ней, к своей машине после того, как она ударила меня ногой по лицу.

— Итак, что нам теперь делать? — Ее веки трепещут на солнце, когда я смотрю вверх.

— Ты спрашиваешь меня, что нам делать? — Я выгибаю бровь. — Действительно?

Она беззащитно оглядывается, и я хочу, чтобы она вернула себе это отстраненное отношение, чтобы я не чувствовал такой необходимости помогать ей.

— У меня заканчиваются идеи, но, если придется, я буду спать на улице, — говорит она.

— Ты не будешь спать на улице… что-нибудь придумаем. — Я закрываю глаза, когда понимаю, что сказал "мы", как будто мы пара, которой мы не являемся. Мы просто два незнакомца, которые продолжают пересекаться и, кажется, не могут избавиться друг от друга. — Если нужно, мы можем переночевать в моем грузовике.

— Да, я видела, как хорошо это у тебя получается. Ты настоящий жаворонок. — Юмор пронизывает ее голос.

— Можешь спать сидя, — парирую я, открывая глаза. — Или вернись назад.

— Вау, какой джентльмен, — шутит она с легкой улыбкой, и напряжение вокруг нас рушится.

— Я не пытаюсь быть джентльменом, — говорю я, сдерживая улыбку. — И я никогда не буду пытаться быть им.

— Хорошо, потому что я не хочу, чтобы ты пытался. Парни, называющие себя джентльменами, полны дерьма.

— Хорошо… — Говорю я. — Я рад, что ты не хочешь, чтобы я был джентльменом.

Она улыбается, и улыбка достигает ее глаз и уменьшает отвратительную опухоль на щеке. Должно быть, это чертовски больно.

— Кажется, я выиграла.

Я не могу сдержать улыбки, и это кажется странным, но это происходит, вне зависимости от моего желания.

— Мы играли в игру?

— Разве так? — возражает она, выдергивая пряди изо рта, когда ветер развевает ее волосы.

Опять же, она выбрасывает меня из моей стихии, но вместо того, чтобы продолжать проигрывать игру, в которую мы играем, я сдаюсь.

— Мы должны пойти купить что-нибудь поесть, — говорю я ей. — Потому что у меня в комнате нет абсолютно ничего, кроме бутылки водки и лимона. — Я смотрю на ее руки, ладони покрыты засохшей кровью. — И еще нам нужно взять перекись и пластырь.

Она складывает пальцы в ладонь, прикусывая губу.

— Ты отказываешься от нашей игры?

— Какая игра? — Я притворяюсь забывчивым. — Я просто голоден. Уже час дня, а я еще ничего не ел. И перекись для тебя — твои руки выглядят дерьмово.

Она смотрит на свои ладони, изрезанные камнями, из которых сочится кровь, а затем снова на меня.

— Ты еще не ел еду от своего похмелья, а?

— Да, и я умираю. Мне нужно немного Тако.

— Тако? Я думала, ты сказал, что не любишь гамбургеры?

— Тако — это говяжий фарш. Не гамбургер.

— Батат и картошка. Это почти то же самое.

— Это не так, — возражаю я, разворачиваясь, и мы направляемся обратно к грузовику. — Это совершенно другое.

— Может быть, тебе стоит сначала пойти привести себя в порядок? — Она проводит большим пальцем по моей губе, и эта связь вызывает непрошенные эмоции, пробегающие по моему телу. Мне приходится сжимать руки в кулаки, чтобы не схватить ее и не прижать ее губы к своими. Она убирает руку и потирает большой и указательный пальцы вместе. — У тебя кровь на лице и одежде.

Я пожимаю плечами, подавляя желание вернуть ее руку ко мне, сорвать с нее одежду и нагнуть ее над капотом моего грузовика.

— Я не против выглядеть человеком, который только что выбил из кого-то дерьмо, но, если ты слишком смущена, чтобы тебя увидят со мной, ты можешь сесть в грузовик.

— Человек, который только что выбил из кого-то дерьмо? — размышляет она, останавливаясь у пассажирской двери моего грузовика, ее рука зависает над ручкой дверцы автомобиля. — Или парень, которому только что надрали задницу?